– ерунда. Он вообще уже не ездит. Он только и делает, что запрягает и запрягает. Да скоро и
запрягать разучится. Мыслимо ли: иметь такие богатые культурные традиции, такой потенциал
талантливейших людей, – тут Иван Степанович возводит руки вверх, чтоб выразить высоту и не
выдерживает, поднимается с кресла перед этой высотой, – иметь всё это и увязнуть в такой
чудовищной ничтожности! Это ли не национальная трагедия?! Наша страна как река с чугунными
берегами. Всё новые и новые люди текут меж них, но берега не подмываются – остаются
неизменными…
И этого краткого разговора хватает Роману не на один вечер осмысления.
– Наша страна – это детский сад, – говорит тесть в другой раз и, отвечая на новое недоумение
Романа, поясняет, – а ты посмотри, как по-детски мы забавляемся. Ну вот присвоили, например,
человеку звание «герой». Хорошо, тут всё понятно. Геройство – это свойство личности, и в
награждённом человеке оно присутствует. Пусть, герой так герой. Но возможно ли быть дважды,
трижды, четырежды героем? Если ты второй раз сходишь в баню, то разве можно тебе присвоить
звание «дважды чистый»?
Иногда же Иван Степанович выдаёт такое, что и вовсе выходит за всякие рамки.
– Удивительно, как это один мерзавец мог столько наворотить! – однажды в сердцах бросает он,
прочитав что-то в газете.
– Какой мерзавец? – спрашивает Роман.
– Да Ленин – кто же еще!?
– Ленин!? – почти со страхом восклицает Роман.
Иван Степанович невольно смеётся.
– Ты прямо как печник из поэмы Твардовского. Помнишь: «Ленин, – просто отвечает. – Ленин!? –
тут и сел старик». Не помнишь? В школе же изучали…
Но Роману уже не до печника.
– А почему вы Ленина-то не любите?!
– Так а за что же его любить?
– Ну как за что? Он же вождь… Вождь мирового пролетариата…
– М-да, – со скорбной иронией произносит тесть, поднимается и, раздумывая, проходит по
комнате. – Эх, зря я, наверное, об этом начал, – продолжает он, – тут столько всего… Ну ладно,
тогда, как говорится, от печки. От той же печки, – добавляет он, снова улыбнувшись. – Ну, которую
печник для Ленина склал. Как ты думаешь: что, по-твоему, личность? – он даёт Роману чуть
подумать и продолжает. – Тут можно ответить так, что личность – это человек, ощущающий за
плечами тысячелетнюю историю своего народа и историю всего Человечества. Это человек,
который осознаёт свою малую родину, родителей, соседей, родственников, своих покойников в том
числе, свой национальный язык, свой образ мышления, свой веками формировавшийся
национальный быт. И по-настоящему духовен именно тот человек, который осознает всё это
глубоко, который живёт этим и которому всё это даёт добрый, самодостаточный, светлый взгляд на
жизнь… Согласен с таким определением?
– Вполне, – отвечает Роман, пытаясь понять, при чём здесь Ленин.
– А если так, то из всего сказанного следует, что всякий человек тем более личность, чем более
он национален. Вообще, заметь, чем старше человек, тем более он тяготеет к национальному.
Молодого человека – интернационалиста, не знающего ни рода, ни племени, ты встретишь на
каждом шагу, а старик интернационалист – это уже диковинка. Понимание своей национальной
принадлежности – это тоже составляющая духовности. А для государства подобная
«национальная» духовность граждан всё равно что цемент. И чем выше марка этого цемента, тем
крепче государство. Ты, конечно, можешь сказать, что мол, национальности-то всё равно
перемешиваются. Одни женятся на других, и к чему это может привести? Да ни к чему плохому не
приведёт. В нормальном многонациональном обществе такой процесс закономерен и не страшен.
Между нациями, вроде как на их границах, совершается закономерное и естественное обновление
крови. Как правило, это происходит через те личности, которые не слишком отчётливо ощущают и