и разнообразные отношения друг с другом начинают путаться в голове. А почему бы не изобразить
всё это в виде схемы на большом листе бумаги? Иван Степанович, наверное, сделал бы именно
так. Приходится выпросить «Мифологию» у тестя, а на другой день купить в книжном магазине
яркий плакат с портретом Леонида Ильича Брежнева и со словами «Хлеб – всему голова», чистая
лощёная сторона которого вполне пригодна для хорошего дела.
Ирэн вначале посмеивается над «мифическо-мифологическим», как она едко определяет,
увлечением мужа и даже подсказывает кое-что: из детства ещё помнятся некоторые детали этих
сказок, но скоро в ответ на уточняющие вопросы мужа лишь отмахивается: не помню, отстань.
Роман же уходит всё дальше и дальше, провожаемый её недоумением и уже не столь откровенной
иронией.
Не зная, как уместить на листе своих персонажей, Роман начинает схему с центра, расширяя
потом её во все стороны, так что скоро вся мифология превращается у него в некий
переплетённый клубок: красными нитями изображены связи страсти и любовь, чёрными – козни
или смерть от чьей-либо руки, зелёной – обман. Самые густые узлы в этом клубке вокруг имён
Зевса, Афродиты, Артемиды, Аполлона, Геракла, Тесея, Ясона.
– А знаешь, что я здесь обнаружил? – однажды совершенно спокойно произносит Роман,
задумчиво разглядывая свой ребус. – То, что в характерах этих персонажей нет ни малейшей
психологической недостоверности. Вспомни-ка, например, каков Эрот. Помнишь? По описаниям,
это курчавый, весёлый мальчик, стрелок, родила которого, заметь, богиня любви Афродита, но
вскормили, опять же заметь, две свирепые львицы. А стреляет он непременно золотыми
стрелами… Вот и задумайся: почему именно львицы и почему стрелы золотые… Здорово, да? За
каждой деталью – особый смысл. Или вот ещё: нимфа Дриопа, родив уродливого Пана, бежала от
него. Зато Гефест – отец Пана – не испугался уродливости своего ребёнка. А почему? Да потому
что и сам он родился хромым, а мать – богиня Гера – бросила его в море. Так мог ли кто-то другой
из этих ослепительных Богов признать урода своим сыном? А характер того же Пана? У кого, как
не у кузнеца, трудяги Гефеста, мог быть такой же трудолюбивый, скрытный, но и весёлый сын? И
94
опять-таки тут очень достоверно то, что Пан хоть и сердитый, но не мстительный. Он же ни на кого
не поднимает руки. Его оружие – лишь «панический» страх, который он может напускать на целые
армии. Вот так-то… Психологии тут бездна… Потрясающе!
Голубика подходит и внимательно, склонив голову набок, смотрит на него. Примерно так же
смотрел Роман на неё и её сокурсников, когда они пришли в квартиру, рассуждая об иностранной
литературе.
– Ты что, всё это наизусть откуда-то выучил? – растерянно спрашивает она.
– Нет, просто лежу, рассуждаю.
– Но ты же откуда-то это взял?
– Да говорю же: просто лежу и думаю, – отвечает Роман, не понимая, чего она хочет от него.
Он продолжает свои рассуждения дальше, и Голубика оказывается просто сокрушённой его
мини-лекцией. Роман так свободно оперирует всей уже известной ему информацией, что Ирэн не
успевает за ним: пока вспомнишь, кто там какой-то один из героев, он говорит уже о другом. Она и
предполагать не могла, что Роман дойдёт до такого изящного, самостоятельного анализа
мифологии! Бездна психологии обнаруживается для неё не в мифологии, а в собственном,
казалось бы, уже диванном муже. Её друзья и сокурсники онемели бы сейчас… Хотя однажды, нет
дважды (второй-то раз своей внезапной лезгинкой) Роман уже заставлял её изысканных друзей
сидеть с открытыми ртами. Вот и сейчас хоть приглашай их, да снова показывай мужа в новом
репертуаре. Когда в детстве она читала эту большую красочную книгу, то ей, конечно, было
интересно, но Роман-то идёт значительно дальше. Он, кроме того, рассуждает и анализирует. Того,
о чём он говорит, в книге нет. Это и впрямь рождается в его голове. Он из прочитанного извлекает
какое-то именно своё особенное знание.
Издали глядя на схему, укреплённую на стене, Роман лежит, закинув руки за голову. Голубика,