Сказки Белой Горы. Часть II

День был не особо морозный. Солнце ещё светило, клонясь к лесу за речкой.

Зимы в те годы выдавались снежными, но компенсировались настами, по которым спокойно ходили в любом направлении, часто поверх заборов. С восьмидесятых годов двадцатого века, куда-то эти насты пропали, а бывало, лошади с санями разъезжали направо и налево, не проваливаясь. Тот февральский нас ещё недостаточно окреп, но даже тогда, нога не погружалась в него глубже десяти сантиметров.

Не забегая домой, заскользил с бугорка вниз и, перебравшись через овраг, взял правее, на Долгово. Задул попутный юго-западный ветер, который с каждой минутой крепчал и подталкивал в спину. Падающее на макушки сосен солнце закрыли налетевшие облака, а вскоре задула метель. Я стал описывать полукруг, понимая, что должен наткнуться на следы снегопроходца. Вскоре пропойца-неадекват был обнаружен лежащим в кустах ивняка. Стоило чуть опоздать и, буквально минут через двадцать, метель спрятала следы «Председателя», зализав их снежными языками. Пришлось долго его трясти и тормошить прежде, чем он проснулся, или очнулся. Мне ещё не исполнилось тринадцати лет и поднять взрослого мужика стоило больших усилий.

Дядька, едва придя в себя, стал согревать руки дыханием и стянул с меня варежки.

– Тёплые – удовлетворённо сказал он и засунул руки в карманы телогрейки.

А дальше началось каторжное путешествие. Напрямую идти – метров семьсот, совсем, казалось бы, немного, но уже на первых ста пятидесяти шагах, я понял: так не дойти. Коляй постоянно норовил улечься в сугроб и пришлось двигаться в сторону дороги, метрах в четырехстах от места, где мы находились. Я, не стесняясь плакал, полуведя, полутаща пьяного родственника, который умудрялся ещё подшучивать надо мной. Будь я постарше, догадался бы за шесть-семь минут добраться до дома спасаемого и отрядить жену с бабушкой на помощь пьянчуге. До дороги я его волок три часа (менее ста метров в час), в надежде, что прохожие помогут доставить дядю по назначению. Когда я выполз на утрамбованный дорожный снег, то улёгся и минут пять восстанавливал дыхание, обливаясь потом и не обращая внимания на холод (правда относительный). Когда озорник «Председатель» почувствовал под собой твёрдую опору, он вдруг пошёл своим ходом, слегка покачиваясь. Минут через пять-шесть мы входили в дверь его дома.

Из большой комнаты выглянула жена Коляя:

– Привёл? Молодец! а теперь шагом марш домой, тебя небось обыскались. Давай, давай, по-шустрому. Чего встал?

Ноги мои едва передвигались. Сердце бешено колотилось, а дыхание никак не восстанавливалось. Было ощущение, что кровь прилила к горлу. Много позднее, уже занимаясь спортом, я испытал похожие ощущения в лыжных гонках и беге на средние дистанции…

Пришла из сарая бабушка (доила козу после недавнего окота) и, тоже заторопила меня с возвращением:

– Скорее беги, тебя отец небось обыскался. В моё сознание намертво впечаталось равнодушие, с которым встретили домашние привод сына и мужа из леса. Парадокс заключался в том, что меня всегда тепло встречали в родственной семье, усаживали за стол, непременно поили чаем из огромного, ещё прадедовского самовара. В этот раз меня торопливо вытолкали, по бабьей глупости, не поняв моего состояния. До Монаховой канавы я едва доплёлся, силясь преодолеть приличный встречный ветер. На самом верху бугра моё сознание почти отключилось, и я едва поборол желание улечься в снег. Срезать путь я не решился, понимая невозможность в моём состоянии преодолеть овраг. На спуске к родной деревне стало чуть легче. Дальше опять подъём на Перспективную улицу. Последние триста метров пути я не помню, видимо был на грани отключения сознания. Часы показывали семь вечера. Ужасно хотелось пить. Глотнув чайку, я повалился на кровать не раздеваясь.

Утром шел в школу, впервые не выполнив домашнего задания. Тогда мои родители сочли мытарства с родственником за обычное дело, да и я сам придерживался долгое время того же мнения. Даже сейчас, когда пишу эти строки, я не считаю сделанное подвигом, но уверен в достоинстве поступка и горжусь им…

В том же году, в летние каникулы, как раз на праздновании Троицы, произошли ещё два события, отложившиеся в памяти: к соседям приехала юная москвичка Таня Иванова – героиня одной из моих повестей, драматическую любовь которой к другому моему соседу, я наблюдал большую часть лучшего времени года, а также, случилась нелепая смерть моего дяди. Он изрядно перебрал уже к обеду и уполз в комнату, разместясь на половиках. Лежал он навзничь и рвотные массы стали мешать его дыханию. Мою родню, невежественных полуварваров (увы, увы), прерывистое клокочущее дыхание только рассмешило. Уж кто, а медичка Клавдия Степановна могла бы догадаться в чём дело. Куда там! Через час (!) гости и хозяева почуяли неладное. Как водилось в те годы, отрядили меня (я старший из детей) за фельдшерицами Эльзой и Варварой. Помчался я что есть духу через парк за Варварой Васильевной. Бежать к ней предстояло чуть дальше, но она имела больший опят и авторитет, к тому же Эльзу я недолюбливал, за её снобизм и презрение к людям.

Более квалифицированной медички дома не оказалось. Я без толка звонил и стучал в дверь не менее пяти минут. Из квартиры напротив высунулась физиономия моего дружка и ровесника Серёжки Корягина. После краткого объяснения, что от меня зависит жизнь человека, он умолил меня подождать:

– Я с тобой, подожди меня, пожалуйста, я мигом. Жду минуту, две, три… Терпение иссякает, меня трясёт в лихорадочной дрожи, и я вламываюсь в его квартиру. Картину застаю, если не идиотическую, то близкую к ней. Недотёпистый увалень копается в ворохе одежды: – Мам, а что надевают на подвиг? А обувь любая подойдёт?

Его мать, не догадываясь в чём дело, ровным педагогическим голосом (она учительница) даёт неторопливые советы. Так пробегают десять минут…

Мы вернулись через час никого не найдя. На полу лежал холодный труп дяди Славы. Его ближние деловито переговаривались о предстоящих хлопотах. В терассе допивали остатки спиртного гости и прочая родня. Тётя Дуся, вобравшая в себя пару литров, демонстрировала чирей на мощной заднице. Трое с интересом рассматривали обширные оголенные полушария, а Коляй брался выдавить заразу, но был остановлен окриком жены – Клавдии Степановны, обладательницы не менее мощного заднего буфера.

На похоронах, более продвинутые и цивилизованные родственники, среди которых выделялся Юрий Павлович Елин – известный местный доктор, со снисходительной жалостью поучали:

– Надо было сразу повернуть лицом вниз, или, хотя бы набок…

Дальше было шальное лето, множество приключений и… сладостный идиотизм деревенской жизни.

На этом воспоминании я заканчиваю рассказ о подвигах, которыми, в сущности, и не пахнет

22 февраля 2021г.