Сказка без чудес. Роман

Однако самое жуткое впечатление производили глаза – рубиново-красные, они огнём адским отсвечивали откуда-то из невообразимой глубины бездонных колодцев зрачков.

Глаза пылали, словно раскалённые угли в преисподней, подсвечивая алебастрово-белую, обескровленную, будто до последней капельки, безжизненную кожу лица.

«Альбинос!» – сообразила, наконец, Барановская.

Она где-то слышала, или читала раньше, что бывают такие люди – с врождённой патологией – отсутствием пигмента, но никогда их прежде не видела. И надо же – сподобилась воочию встретиться в собственном кабинете!

Как не странно, на душе её враз полегчало. «Дефективненький ты мой», – с некоторой толикой презрительного сочувствия подумала она, при этом аура зловещей таинственности, окружавшая столичного гостя, вмиг улетучилась.

– Чем обязана такому вниманию с вашей стороны? – перехватывая инициативу, поинтересовалась вице-губернатор.

Люций Гемулович уставился на неё своими жуткими глазами, словно рентгеновскими лучами насквозь пронзил, изучил, высветив нутро собеседницы до каждой жилки и косточки, и кивнул, удовлетворённый результатами исследования, едва растянув бескровные губы в улыбке.

– Надежда Игоревна, – начал он, чётко, по буквам, как иностранец, выговаривая слова. – Я счёл необходимым встретиться с вами потому, что моё руководство, – он многозначительно обратил взор к потолку, – и меня лично тревожит чрезвычайная ситуация, сложившаяся в вашем регионе накануне значимого для всей страны события – начала добычи нефти в Заповедном бору.

– Да ничего страшного! – отмахнулась от опасений визитёра Барановская. – Есть кучка бузотёров из числа безответственных депутатов-популистов, блогеров, и прочих диванных хомячков в соцсетях, которые воду мутят. Но мы разработали комплекс мероприятий, призванных повлиять на общественное мнение…

– Я не закончил, – ожёг её пылающими очами Люций Гемулович. И продолжил невозмутимо, всё так же размеренно, будто каждое слово на клавиатуре компьютера по букве печатал. – Обо всех ваших мероприятиях, и проведённых, и запланированных, мне хорошо известно. Они оказались недостаточно эффективными. В массе своей жители Южно-Уральской области настроены категорически против начала разработки нефтяного месторождения в Заповедном бору…

Надежда Игоревна дёрнулась было, но тут же, осела под жутким пронзительным взглядом столичного гостя, как школьница, сложила руки послушно перед собой на столе, демонстрируя внимание и почтение.

– Об этом свидетельствуют опросы населения, проведённые нашей социологической службой, и носящие, разумеется, закрытый характер. К тому же, – Барановская получила очередную дозу радиации от пронзившего её взгляда, – существуют некоторые обстоятельства, о которых вы просто не знаете.

– Э-э… – подала было голос вице-губернатор, но красноглазый гость продолжил, не вдаваясь в подробности.

– А потому я сейчас вылетаю в село Колобродово. Прошу вас немедленно прислать за мной вертолёт, обеспечить гостиницей, автомашину соответствующего класса с водителем. Ну и, – улыбнулся вдруг одними губами, не дрогнув гипсовой маской лица собеседник, – максимальное содействие муниципальных властей.

Сказал, как отрезал.

Будто загипнотизированная, Надежда Игоревна потянулась к одному из телефонов, начала набирать номер управления автотранспортом администрации области, в чьём ведении находились и винтокрылые машины.

Только услышав в трубке сигнал и ответ диспетчера, поняла вдруг, что номер телефона она набрала, словно заворожённая, не думая, не помня его, тем не менее, абсолютно и безошибочно правильно.

А ещё отчего-то подумала с ноткой суеверного страха, что этому Люцию Гемуловичу по должностным обязанностям подошла бы не служба по связям с общественностью на этом свете, а, например, с потусторонними силами. Теми, что таяться до поры в неведомых, скрытых от людских глаз глубинах, и откуда человечество качает неустанно питающую всю жизнедеятельность нынешней цивилизации густую чёрную кровь с тяжёлым сернистым запахом преисподней – нефть…

11

Строевой смотр, устроенный Еремеем Горынычем для нового владельца усадьбы, вполне удался.

На задах барского дома, на площадке, выложенной булыжником, на стыках которого пробивалась чахлая травка, замерла, расположившись не по ранжиру вся имеющаяся в наличии, как заверил домоправитель, дворня.

Глеб Сергеевич приоделся по торжественному случаю своего представления личному составу имения в светлые брюки, летнюю рубашку в синюю клеточку и новые, оранжевой кожи, не ношеные почти сандалеты. На голову он водрузил соломенную шляпу, валявшуюся в его квартире в кладовке с незапамятных времён, с давней поездки к морю, в Адлер, и вот, наконец, пригодившуюся.

Дымокуров прошёлся не торопясь и заложив руки за спину, вдоль шеренги.

Левофланговой в ней, вопреки уставам строевой службы, предписывающим построение по росту, а не по возрасту, оказалась давешняя бабка из ночной сцены с огромной бочкой.

Старушка при ближайшем рассмотрении оказалась маленькой, сгорбленной, высушенной временем. Согбённая возрастным сколиозом почти пополам, она опиралась на толстенную, отполированную временем, кривую и сучковатую клюку. Бабка была обряжена по вечной старушечьей моде, в выцветшую до изнанки, неопределённо серого оттенка, шерстяную кофту, мешковато сидевшую на ней длинную, колоколом, застиранную до белизны юбку, из-под которой выглядывали… – Дымокуров сперва не поверил своим глазам, – босые ноги с кривыми грязными пальцами и длинными, не стриженными давно, жёлтого цвета, ногтями.

Наряд старушки довершал ситцевый платочек, покрывавший седые космы, которые всё равно выбивались из-под него, торчали на висках пучками в разные стороны.

Сразу за бабкой в строю челяди возвышались два молодца, которым Глеб Сергеевич макушкой едва доставал до середины богатырской груди.

Вид у парней был простецкий, придурковатый даже. Оба не сводили с нового владельца усадьбы василькового цвета глаз, что называется, «ели глазами начальство» так сосредоточенно, что забыли закрыть раззявленные в восторженном удивлении рты.

Одеты они были без затей – в белые нательные рубахи с жёлтыми, как на солдатских кальсонах прежних времён, пуговицами, бесформенные хлопчатобумажные штаны, заправленные в огромного размера, стоптанные вкривь и вкось кирзовые сапоги, давно не чищенные, и от того приобретшие бурый цвет.

Завершали шеренгу знакомые уже Дымокурову персонажи – угрюмый, заросший чёрной бородой по самые брови мужик, так и не переодевшийся по случаю представления, и остававшийся всё в том же камуфляже и броднях, и повариха. Она же кухарка, и, похоже, «прислуга за всё» в барских покоях, Мария, в накрахмаленном белом переднике.

Слегка растерявшись, и оглянувшись беспомощно на маячившего за его спиной, словно взводного старшину, Еремея Горыныча, Глеб Сергеевич выдал, тем не менее, что-то приличествующее ситуации, молодецко-бодрое:

– Здравствуйте, товарищи!

И не удивился бы, услышав в ответ дружное, что-то вроде: «здрав… жел… тов… командир!»…

Но шеренга молчала.

Парни конфузливо потупили взор, диковатого вида мужик, наоборот, возвёл очи к небу, демонстрируя независимым видом, что плевать он хотел на нового владельца-наследника. Повариха улыбалась вопрошающе, словно интересовалась ненавязчиво, «чего изволите»? И только старуха, бочком, по сорочьи, выпорхнув на шаг из строя, глянула угольно-чёрными, с антрацитным блеском, совсем не старческими глазами.

– Ой, вижу, касатик, много вопросов твой разум терзают, а впереди ждёт тебя дорога в казённый дом. Только недолго ты в том казённом доме-то будешь…

Дымокуров недовольно поморщился.

– Мне шестьдесят один год, бабуля. И всяким гадалкам-ворожеям я сроду не верил. А в казённом доме я уже был. Тридцать годков отработал в нём. Вот, на пенсию вышел… – и, напустив на себя строгий вид командира, принимающего строевой смотр, обернулся к Еремею Горынычу. – Почему босая? Обувки нет?

Тот хмыкнул загадочно. А бабка затараторила:

– Это, сынок, чтобы, значит, силу от земли нашей матушки черпать. Босиком-то оно лучше действует.

– А зимой как же? – полюбопытствовал Глеб Сергеевич, вспомнив одного сумасшедшего, Порфирия Иванова, кажется, популярного в своё время в народе. Тоже в одних трусах и босиком зимой по улицам бегал. И здесь – то же?!

– Нет, зимой в валенках, – объяснила старушка. – Валенки, они ведь натуральный продукт, из чистой овечьей шерсти. Так что флюиды от земли без помех пропускают.

Дымокуров понимающе покивал головой. И не без тайного умысла продолжил допрос.

– А здесь, в имении, чем занимаетесь?

– А что Еремей Горыныч велит, то и делаю, – словоохотливо разъяснила бабка. – Я у них вроде фершала. Хворобу любую лечу. Травку целебную в бору собираю. Опять же – огород, скажем, прополоть, во дворе подмести…

– А пенсия-то у вас есть? – с фальшивым участием уточнил Дымокуров.

– Пенсии нет, – с сожалением покачала головой бабка. – У меня трудового стажа – тыща лет, да бумаг, справок о том не имеется…

Глеб Сергеевич опять покивал сочувственно, размышляя про себя, что придётся, судя по всему, бабку в богадельню сдавать, на полный государственный пенсион.

А старушка махнула рукой беззаботно.

– Да я о том не волнуюсь. Проживу. Мы ж здесь все сродственники!