Пепел родного очага

Вокруг засмеялись.

– Вот когда найдешь, тогда и приходи.

– А если я его долго не найду? Тогда и война кончится.

Записывающий встал.

– А ну вон отсюда, щенок! – И когда мальчишка юркнул в толпу, добавил: – Как мне надоели эти сопливые вояки, сладу с ними никакого нет.

– А ты сформируй из них сопливый батальон и отправь в колхоз копать картошку, – предложил кто-то.

– Придется, – ответил со смехом записывающий и крикнул: – Подходи следующий! Фамилия, имя, отчество…

Хункарпаша нашел Ахмеднаби во дворе у тентованного грузовика, с которого раздавали оружие. Тот вместе с несколькими мальчишками шнырял вокруг ополченцев, стараясь потрогать армейские карабины, автоматы и пулеметы, которые раздавал военный, и жадными и завистливыми глазами смотрели на тех, кто подходил к военному, отдавал ему справку и получал оружие. Внук, поглощенный своим занятием, не заметил, как дед подошел к нему сзади и сварливым, утонченным голоском спросил:

– Ахмеднаби, а ты что, паршивец, здесь делаешь? Почему ты не на базаре? Почему не помогаешь своей сестре, а?

Ахмеднаби, огорошенный неожиданным появлением деда, повернулся к нему, низко опустил голову и тихо сказал:

– Здравствуйте, дедушка. Мы… просто так… посмотреть.

Хункарпаше сильно хотелось потрепать внука за уши, но, пораздумав, решил не позорить его на людях и коротко приказал:

– Иди за мной.

Когда сели в машину, он начал допрос:

– Как ты думаешь, Ахмеднаби, почему не летает новорожденный орленок, а?

Внук долго молчал, переваривая вопрос, потом ответил:

– Потому что у него не окрепли крылья.

– Правильно. А почему в начальники не пускают молодых? Ну, вот как твой отец, например, а?

Внук хмыкнул под нос и заулыбался.

– Ты не улыбайся, – прикрикнул дед, – я серьезно тебя спрашиваю!

– Ну, наверно, потому, что он мало знает.

– Тоже правильно. Гляди-ка, ты умнеешь прямо на глазах! А почему в армию берут в восемнадцать лет, а не в шестнадцать, а? – На немой ответ внука сам же ответил: – Потому что если в армию будут брать глупых сосунков, они там начнут в войну играть, перестреляют друг друга и проиграют первое же сражение. Потому что воевать тоже надо уметь. Ты понял, нет?!

– Понял, дедушка, – недовольно проворчал внук.

– Понял, говоришь?! Слава Аллаху! – Хункарпаша воздел руки. – Запомни, сынок: всему свое время, и вбей эту мудрость в свою глупую и горячую голову. Умереть ты всегда успеешь, и сделать это нужно с толком и пользой. Это-то ты хоть понимаешь?

– Понимаю, дедушка, – все еще набычась, отвечал Ахмеднаби.

– Ну, если ты все понял, я отвезу тебя до базара. Охраняй и защищай свою сестру. Это тоже мужское дело. Сейчас на базаре всяких проходимцев и грабителей много…

8

Отъезжая от рынка, на фоне большого плаката, на котором улыбался во весь рот будущий мэр Махачкалы, Хункарпаша увидел того самого молодого одноглазого мужчину, с которым столкнулся в коридоре, и еще подумал: «А этот кривой как здесь оказался?» Кривой своим единственным глазом смотрел прямо на Хункарпашу – так смотрит человек, который встретил своего давнего друга или знакомого, и узнает и не узнает его. Его глаз, черный, неподвижный, похожий на дуло автомата, был направлен прямо на Хункарпашу. Вот глаз моргнул, в зарослях лица проявилась кривая улыбка, и Кривой подошел к машине Хункарпаши. Наклонившись, он спросил в открытое окно:

– Аксакал, это с вами мы столкнулись в коридоре?

– Да, наверное, – ответил старик.

– Я прошу извинить меня. Со мной часто такое случается, потому что из-за своей слепоты вижу только полмира, а другие полмира навсегда закрыты от меня.

– Бывает, я не обижаюсь, – удивляясь самому себе, начал оправдываться Хункарпаша. Елейный голос Кривого, как про себя уже окрестил старик этого странного человека, навевал на него воспоминания о старинных бедных дервишах, которые бродили по свету, прося милостыню, кров на ночь и сострадание.

– А почему вы не носите на глазу повязку? – спросил Хункарпаша.

– Для чего она нужна? – в ответ спросил Кривой.

– Ну, – смутился старик, – для того, чтобы другие видели, что у вас только один глаз и не толкали случайно в толпе или на улице.

Кривой как-то странно усмехнулся и так же странно ответил:

– Зачем носить на глазу повязку, если он и так слеп.

Хункарпаша промолчал.

– Могу ли я узнать у вас, куда вы едете, и не могли бы вы меня подвезти по пути? – спустя некоторое время, спросил Кривой.

Хункарпаша объяснил, куда он едет, и Кривой удовлетворенно закачал головой.

– Нам как раз по пути. Не возьмете ли вы меня, у меня совсем нет денег.

Хункарпаша, оглядев его потрепанную и грязную одежду, хотел грубо отказать ему, сославшись на то, что в Махачкале у него еще много дел, но что-то непонятное и противное ему самому себе заставило его сказать:

– Ладно, садись, дорога за разговором короче будет.

Кривой степенно уселся на переднее сиденье, удобнее устроив между ног потрепанный кожаный портфель, и поблагодарил по-старомодному:

– Спасибо, аксакал, Аллах не забудет вашей доброты.

Когда выехали за город, Хункарпаша часто косился на своего нечаянного попутчика, пытаясь завести разговор, но ему странно было видеть обращенный к нему пустой глаз. Ему казалось, что, заведи он сейчас разговор, придется разговаривать с живой мумией. Наконец он осмелился и задал вопрос:

– Вы беженец или просто путешествуете?

Кривой посмотрел на Хункарпашу, на пол-оборота повернув голову, и с какой-то надменной усмешкой ответил:

– Все мы странники и беженцы на этой земле. От рождения и до смерти мы бежим от самих себя, от своих скверных мыслей и поступков, но никак не можем от них убежать и уходим к Аллаху грешными. Мы странствуем по этой земле в поисках счастья, истины и добра, и не находим их.

Слушая его, Хункарпаша подумал: «Наверно, ненормальный, мелет какую-то чушь», а вслух спросил: