ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

– Верно, – потеплела глазами супруга: не часто Миша радовал её самостоятельными мыслями, да ещё здравыми. – И что ты должен сделать для этого?

– Встретиться с Ельциным? – на всякий случай, подстраховался вопросительным знаком Горбачёв.

Раиса Максимовна утвердительно кивнула головой.

– А ещё ты должен сделать всё для того, чтобы выхолостить этот ГКЧП до кожи! Чтобы он оказался пустым, как барабан! Чтобы в нём не осталось ни капли практического содержания! Чтобы в нём остались лишь одни безвольные фантазёры, не способные на решительные действия!

Указательный палец правой руки супруги многозначительно уткнулся вверх.

– И чтобы твоё имя никак не увязывалось с этим ГКЧП!..

…С Президентом СССР Ельцин встречаться не хотел – и не только в Кремле, а даже на нейтральной территории. Слишком «глубока» была его «симпатия» к тому, кто дважды за какую-то пару лет «вытер об него ноги». Но едва лишь Горбачёв намекнул на записку Крючкова, Борис Николаевич тут же отказался… от отказа.

Уже через полчаса «от договорённости сторон» Болдин с поклоном распахивал дверь перед высоким гостем из «Белого дома». Согласно уговору, «высокий гость» прибыл один: сопровождавший его начальник охраны Коржаков, как не политик, а всего лишь «бронежилет вождя», «в зачёт» не шёл. Едва только Ельцин перешагнул порог горбачёвского кабинета, Михаил Сергеевич сделал «увольняющий знак» Болдину – и, навесив на лицо фальшивую улыбку, двинулся навстречу гостю с протянутой для рукопожатия рукой.

– Рад видеть тебя, Борис!

– Николаевич, – не поспешил обрадоваться Ельцин. Но Горбачёв «в бутылку не полез»: напротив – даже избавился от маски непритворной радости.

– Проходи, садись.

В развалку, на манер биндюжника подойдя к т-образной приставке к президентскому столу, Ельцин грузно опустил раздобревшие чресла на мягкий стул. Горбачёв не стал изображать величие – и «доверительно» сел напротив.

– Борис… Николаевич, я буду прям.

Взгляд Ельцина, равнодушно скользивший по стенам президентского кабинета, медленно остановился на лице Горбачёва.

– Я слушаю тебя, Михаил Сергеевич.

Правый глаз Горбачёва дёрнуло лицевым нервом: отвык Михаил Сергеевич слышать в свой адрес «ты». Почитай, с марта восемьдесят пятого не слышал. Но делать было нечего: «здесь вам – не тут». Увы, прошли те времена, когда он мог повелительно крикнуть Ельцину: «Борис, в политику я тебя больше не пущу!». Сегодня Ельцин был ему почти ровней, а в некоторых отношениях – даже выше. Приходилось считаться с этим – а, значит, нанесённое оскорбление глотать молча, и даже с улыбкой невыносимой приязни на лице.

– Борис Николаевич, ситуация – почти критическая.

Лицо Ельцина примяло гримасой неудовольствия.

– Ты же обещал говорить прямо!

– Так я и говорю.

– Тогда не надо – о критической ситуации в стране!

– Да я не о стране: а нас с тобой! О критической ситуации для нас обоих.

Гримасы неудовольствия на лице Ельцина – как не бывало.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное – или вообще?

– Разумеется, конкретное.

Горбачёву явно доставляло удовольствие наблюдать проявления тревоги на лице конкурента. А так красочно, так непосредственно «давать себя наружу», как Борис Николаевич, «наверху» не мог никто.

– Не томи, Михаил Сергеевич!

– Ладно, не буду.

Горбачёв открыл папку – и, развернув её в сторону визави, «отправил получателю». Ельцин быстро пробежал глазами первый лист, перевернул его – и поморщился.

– А я-то думал…

– Не спеши с выводами, Борис Николаевич. Под этой бумагой имеется другая, более интересная… для тебя.

Ельцин тут же вернулся к папке – и зашелестел бумагами. Не меньше минуты взгляд его сосредоточенно работал с текстом: заслуживающий внимания материал российский лидер переваривал традиционно медленно и основательно. Наконец, глаза Бориса Николаевича вернулись на лицо Горбачёва.

– Ну, я – в курсе этих дел. Но я полагал, что всё это – маниловские прожекты, которым несть числа.

– Ошибаешься, Борис Николаевич. Накануне отлёта в Форос я должен буду встретиться с «активом».

Михаил Сергеевич выразительно покосил глазом на лист, последний по времени знакомства с собой.

– И не своей инициативе: «дожали». Эти деятели требуют от меня немедленного введения ЧП. Настрой у них – самый решительный… на то, чтобы заставить решиться и меня. То есть, если решусь я – решатся и они. На всё решатся.

– Ты это – серьёзно? – впервые за время контакта дрогнул голосом Ельцин.

– Более чем.

Следом за голосом дрогнула и рука Бориса Николаевича. Будучи не в силах справиться с дрожью, она, «как есть», враскосяк пробежалась по плохо выбритому подбородку: Ельцин так спешил на встречу, что «прошёлся лишь по верхам».

– И на что они могут решиться?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Горбачёв. – Применительно к тебе – на всё. Я, правда, знаком лишь с черновиком их планов – но и этого хватает, чтобы понять, насколько всё серьёзно. Решение твоей судьбы – в таких пределах: от изоляции до ликвидации.

– Блеф! – махнул рукой Ельцин, но рука его дрожала совсем не «в унисон» легкомысленному заявлению.

– Отнюдь.

Горбачёв парировал на удивление спокойно и даже интеллигентно (Раиса Максимовна научила).

– Люди Крючкова проработали эту операцию в деталях.

– Ну, тогда не страшно.

На изрезанном красными прожилками лице Ельцина проступила улыбка облегчения. Легкомысленное отношение визави к информации «о самом себе» насторожила Горбачёва. Действия «людей Крючкова» почему-то не устрашили российского президента, хотя должны были: ведь не о чужом дяде – разговор! Что бы это могло значить?

Понимая, что с Ельциным всегда надо держать ухо востро, так как у этого человека звериное чутьё опасности, Михаил Сергеевич, всё же, решил проверить сомнения: а вдруг?

– У меня на днях состоялся разговор с Назарбаевым. Мы с ним оба сошлись во мнении о том, что Крючкова следует освободить от обязанностей Председателя КГБ.

Изменяя себе, Горбачёв шёл напролом. Он ждал энергичных возражений, но Ельцин лишь молча приподнял бровь. Пришлось Михаилу Сергеевичу опять взяться за слово.