Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– А как ещё, Александр Сергеевич?! Конечно, как ни в чём не бывало. Только Людка дулась, а Анька с Ленкой хихикали, хохотали, пили водку, заигрывали с чеченцами, позволяли им щупать себя прямо за столом.

– Точно! – решительно подключилась мать. – Мне даже показалось, что Ленка кончила прямо за столом, когда Магомед залез ей рукой

в трусики…. А, может, их там и не было…

«Гастрономические подробности» не могли не пролиться «серным дождём» на израненную душу Иванова, а потому и пролились. Последний, впрок заготовленный вопрос, носил уже сугубо формальный характер.

– А как ушли девицы, вы видели?

Селезнёва-мать равнодушно пожала плечами.

– Да при нас они и ушли. Чеченцы разошлись, остались только мы с дочкой…

– Ибрагим пьяным спал на печке, – уточнила дочь.

– Да, но больше никого не было. Девицы и ушли: мы им не мешали.

– Третий раз слышу, что «ушли», – поморщился Иванов. – Как именно ушли?

Мамаша опять пожала плечами.

– Собрались и ушли! Никто ведь их не привязывал. Да и дверь не была заперта, и никто им не мешал.

Иванов приподнял бровь.

– А когда вернулись чеченцы, что было?

– Ничего, – скорчила из рожи рожу маманя. – Руслан спросил: «Где девчонки?». Я ответила: «Ушли».

– А он?

– «Ну, и чёрт с ними: сами прибегут!».

– Так и ответил?! – приподнял и вторую бровь Иванов.

– Чтоб мне сдохнуть! – «поклялась» Селезнёва.

Иванов записал очередную порцию «утешительных» сведений, и принялся массировать уставшие глаза пальцами. Глаза он массировал исключительно по одной причине: не имел возможности помассировать мозг, который нуждался в разрядке куда больше, чем глаза.

– Мда… – наконец, вернулся он «в протокол». – А, вот, ответьте мне на такой вопрос: не показалось ли вам… ну, что это… ну, то, что чеченцы делают с девчонками… ну, в общем, что это – изнасилование?

Честно отвешенные челюсти и округлившиеся глаза не требовали озвучивания, но звук, всё же, пошёл.

– «Изнасилования»?! Да, что Вы, Александр Сергеевич?! Да, чтобы меня так «изнасиловали»!

– Ну, прямо – Одесса! – хмыкнул Иванов.

Селезнёва «не въехала».

– Чего?

– Да, это я – так, – махнул рукой Александр Сергеевич, благодарный свидетельнице за то, что та не стала «уточнять» места своего рождения. Ну, вот не было у него ни желания, ни настроения давать очередной «ликбез».

– Ладно, распишитесь: здесь, здесь и здесь.

Когда Селезнёва неуверенно повозила шариковой ручкой в отмеченных местах, Иванов пододвинул второй протокол.

– И за дочку – тоже… Всё: свободны. Только учтите: если хоть слово из того, что вы мне наплели, окажется брехнёй, пеняйте на себя!

– Александр Сергеевич!

Селезнёва-старшая немедленно обложилась руками.

– Да, что Вы! Господь с Вами! «Брехня»! Да всё – как на духу! Вот честное…

– … пионерское, – вместе с кривой щекой «поучаствовал в клятве» Иванов. – Я вас предупредил. А теперь валите отсюда – не до вас.

– Александр Сергеевич…

Уже стоя на ногах, Селезнёва-мать неожиданно замялась.

– Ну, чего тебе? – не выдержал Иванов.

– Нам бы этих… как их… повестки?

– В бухгалтерию, что ли? – хмыкнул Иванов. – Того завода, куда ты и дороги не знаешь, «героиня труда» с одним днём трудового стажа, да и тем неполным? А дочке – в «энский» класс» «энской» школы?

Селезнёва решительно прибавила в смущении.

– Нет… ну… вообще…

– Перед соседями хочешь, что ли похвастаться?

Селезнёва «окончательно» зарделась от смущения.

– И что тебе написать? – ухмыляясь, взялся за бланк Иванов. – «С девяти до двенадцати была у старшего следователя прокуратуры Иванова»? Или «С девяти до двенадцати брала у старшего следователя прокуратуры Иванова»?

– Второе – лучше! – хихикнула Селезнёва. – От второго я бы не отказалась…

– Больше уважать будут? – не остался в долгу Иванов. – А обо мне ты подумала? Я ведь разорюсь на кожвендиспансер!.. Ладно, бери, что дают, а дают всего лишь повестку!

Дабы не травмировать дополнительно психику свидетеля, который наверняка ещё пригодится, Иванов не стал развивать тему до утверждения о том, что «свой член не на помойке нашёл».

– Всё: чешите отсюда!

Дождавшись, когда радостно дрожащая от оказанной чести Селезнёва-мамаша закрыла дверь с той стороны, Иванов безрадостно откинулся на спинку кресла…

Глава одиннадцатая