Раздумывая над приговором, Ельцин «на минутку отлучился в себя». Не только Кобец – но и всё «высокое собрание» застыло в ожидании «высочайшего рескрипта». Наконец, Борис Николаевич «вернулись».
– Ты сказал, что этот твой план…
– «Икс», Борис Николаевич.
– Да: «Икс»… Ты сказал, что он предусматривает организацию широкого народного протеста…
– Так точно, Борис Николаевич.
Кобец насторожился: в очередной раз не сразу почуял, «откуда и куда дует ветер». Оно и понятно было… не понять: второго такого непредсказуемого человека, как Ельцин, ещё поискать – и то без гарантий на успех. С одной стороны, Борис Николаевич был наглядным воплощением классического простонародья: «одна нога топотит – а другая не хотит». С другой – олицетворял собой классику российского самодержавия: с какой ноги встанет – так и пойдёт. Может – за тобой, может – по тебе. У «государя всея Руси» было «семь пятниц на неделе» – и с каждой они находились в неустойчивых отношениях.
Но, похоже, на этот раз генерал трепетал «избыточно и досрочно»: Борис Николаевич всего лишь «влезал в детали». Влезал, хоть и по-медвежьи – но вполне мирно.
– «Так точно», говоришь… Ну, и насколько широким будет этот твой «народный протест»?
Несмотря на будто бы подходящий момент, Кобец не стал красиво задумываться. Потому что подходящим момент был только для непосвящённых. Для посвящённых он был другого рода: момент истины или момент выбора. Как и все «медведи на воеводстве», Борис Николаевич не жаловал раздумье напоказ, да ещё в строю, где отвечать полагалось, не задумываясь, но и не сочиняя. Неготовность к докладу Ельцин, конечно, не приравнивал к измене лично себе – но зарубку на память делал. Как и все популисты – суть люди слова, он нуждался в людях дела: генераторах идей и толковых исполнителях. Памятуя об этом, генерал-царедворец подтянул живот.
– Мы готовим запасы… хм… материалов и продовольствия на двадцать тысяч человек, Борис Николаевич.
– Двадцать тысяч?!
Реакция Ельцина на этот раз не ограничилась хмарью – и лицо его перекосило негодованием.
– На восьмимиллионную Москву – двадцать тысяч?!
– А, по-моему – верный расчёт, Борис Николаевич, – отважно крутанул ус вице-президент Руцкой. – Свидетельствует о серьёзной подготовке именно к работе, а не к «забрасыванию шапками». Вы же знаете, Борис Николаевич, что, согласно данным социологов, политически активный элемент составляет менее одного процента от общей численности населения.
Ельцин наморщил лоб и беззвучно зашлёпал губами: явно переводил проценты в души. Наконец, он в очередной раз недовольно поморщился.
– Один процент от восьми миллионов – это восемьдесят тысяч! А у вас даже этой цифры не набирается!
– Остальные присоединятся по дороге, Борис Николаевич, – усмехнулся Хасбулатов. – Так сказать, объединятся вокруг ядра в двадцать тысяч. Да больше и не понадобится, Борис Николаевич: двадцать тысяч глоток, двадцать тысяч пар рук! Да этим количеством можно повергнуть в смятение любое войско! Вопрос – в другом…
Хасбулатов развернул озабоченное лицо к генералу.
– Константин Иванович, двадцать тысяч – это расчётное число или «живые» люди?
– И то, и другое, Руслан Имранович, – обрадовался поддержке Кобец: понял, что неспроста Хасбулатов повернул разговор лицом к конкретике. – Во-первых, двадцать тысяч – это то количество, что требуется для эффективной обороны… имитации обороны Белого дома. Во-вторых, на эти двадцать тысяч уже выдана разнарядка.
– Кому? – оживился Ельцин.
– В вузы, в старшие классы средних школ и на предприятия, где на президентских выборах Вам, Борис Николаевич, удалось собрать максимальное число голосов.
– То есть, студенты, старшеклассники и рабочие?
Ельцин неопределённо покривил лицом – но такая, вполне миролюбивая, реакция уже не могла смутить Кобеца.
– И служащие тоже, Борис Николаевич. Разнарядка по количеству голов – на каждую школу, на каждый вуз, на каждое предприятие. Ответственные за сбор «возмущённого народа» и доставку его «к месту боёв» назначены. Каждый из них имеет на руках уже пофамильные списки «бойцов народного ополчения». Каждый также знает свой манёвр: где и что получить, куда, когда и с чем прибыть. И «каждый» – это не только ответственный: просто «каждый».
– Это хорошо.
Впервые лицо Ельцина растянуло довольной улыбкой «производственного характера»: основательность подготовки явно пришлась ему по душе.
– Ну, а «наши»… как это… «определенные», что ли?
– «Наши по определению», Борис Николаевич, – с максимально приятной – и неизменно раболепной – улыбкой пришёл на помощь Бурбулис.
– Да: «наши по определению»! Они – что?
Бурбулис глазами тут же переключил вопрос на генерала: «каждому – своё». Воспользовавшись «недолговечной снисходительностью» вождя, Кобец и сам улыбнулся.
– «Демократический элемент», Борис Николаевич: завсегдатаи митингов, трибун и «концертов в поддержку» – предупреждены о возможном развитии событий. В общих чертах, конечно. Все они заверили Вас… через нас: меня и моих людей – в готовности прибыть на баррикады по первому же зову. Это я им всем обещал – я имею в виду «первый зов».
Все рассмеялись – и даже Ельцин не остался в стороне от процесса, оставшись «вместе с народом» и даже «разделив его судьбу».
– Ну, хорошо.
Борис Николаевич подключился к веселью последним – но закончил первым: по должности положено.
– А что – с войсками?
«Вопрос в сторону» означал, что начальство приняло «спущенную» информацию к сведению – и «сидячий» Кобец получил возможность «ослабить ногу в колене».
– Генералы Лисовский и Зарембо постоянно находятся на связи с войсками, Борис Николаевич. Это исключает даже малейшую вероятность неконтролируемого развития событий.
С минуту Ельцин сидел с угрюмой физиономией, словно не было только что вспышки беззаботного веселья. Брезгливо-высокомерное сомнение разминало массив его рыхлой, деформированной временем и алкоголем физиономии, во всех направлениях.
– Ладно.
Приговор вопросу был вынесен звучным шлепком здоровенной ладони по столу.
– Принимается – в качестве вводного курса. Запомни, Костя: вся военная составляющая – на тебе! Мы заслушаем тебя ещё раз, когда планы ГКЧП окончательно прояснятся. Готовься сам – и готовь наше войско.
– Слушаюсь, Борис Николаевич.
Кобец ещё складывал бумажки в папку – а Ельцин уже «перешёл» к Бурбулису.
– Гена, ты зондировал украинцев насчёт СНГ?
Бурбулис мгновенно «очнулся от грёз», навеянных хозяйскими наставлениями «чужому дяде»: всегда приятно, когда – не тебе. А теперь «пришли за ним» – и уже ему нужно было сочетать неподдельную дрожь с квалифицированным докладом.
– И Кравчук, и люди из его окружения – в полном восторге от идеи, Борис Николаевич.
– «В полном восторге», говоришь…
Правая щека Ельцина съехала набок: хозяин обдумывал реакцию. Наконец, щека медленно вернулась на место.
– Но ты предупредил их о том, что «задаром и прыщ не вскочит»?