Тойво – значит надежда. Красный шиш

У него еще оставался на вооружении старый огромный револьвер, но отдавать его «товарищу Коле» он не решился. Надо будет упрятать пистолет где-нибудь в укромном дупле одинокостоящего дерева перед тем, как выйти к людям. Пусть белки и дятлы стреляют. Придет время – заберет, не придет такое время – значит, не судьба.

– Договорились, – сказал парень и убрал наган в карман. – Где письмо?

– А вот сейчас я напишу, – ответил Тойво, достал химический карандаш и призадумался: на чем писать-то?

Было искушение, на обратной стороне бумаги Верховского, либо военного предписания для постановки на учет в Хельсинки, да попадет этот документ не в те руки – считай, приплыли. Шпион. И письмо не дойдет, и посыльного с этим письмом схватят. А отчеты Седякину, которые он начал, было, писать с первого дня их похода в Кимасозеро, он на второй же день закончил – перепоручил исполнительному и аккуратному Суси. Может, где-то бумажка завалялась, что-то типа черновика? Или использовал ее по назначению, то есть, сделал то, что обычно делают люди с мятыми бумажками в долгом походе по лесам?

Тойво исследовал содержимое своего походного вещмешка и с радостью обнаружил совершеннейший клочок размером пять на пять сантиметров. «Войну и мир» написать здесь не получится, конечно, но пару знаковых слов – вполне.

Антикайнен остро заточил карандаш, послюнявил его и написал: «HP, OBrandt». То есть, поздоровался[118 - HP – добрый день по-фински, аббревиатура.] и подпольную кличку обозначил. А потом добавил: «Меня забрали шифровальщики ГБ. Выручай, друг!» Больше писать было нечего, да и негде. «Шифровальщиками» он назвал людей Глеба Бокия – ГБ. Впрочем, если переиначить в Госбезопасность – то смысл не менялся.

На обратной стороне бумажки написал адрес дома на Каменноостровском бульваре Питера и адресат: Отто Куусинен. А кому еще писать? Больше у него не было влиятельных друзей. Пусть знает. А если Тойво ошибается, то и никакого письма не понадобится.

– Эй, товарищ Коля! – вдруг, спросил он. – Грамотный?

– Ага, – гордо ответил тот[119 - В то время «грамотность» обозначала чтение и написание по-русски. Да и сейчас, впрочем, тоже – нет такого государственного языка – карельского.].

– Ну, тогда конверт приобретешь и адрес этот напишешь. Только отправь срочной почтой. И не переживай. Я, вроде как, шпион. Но наш шпион, советский. А точнее – красный шиш. Понял?

– Понял, – обрадовался парень. – Не беспокойтесь, товарищ красный шиш, все сделаю, как сказал.

Антикайнену хотелось надеяться, что тот не подведет, но вместе с тем в душе было какое-то безразличие: не сможет он отправить весточку Куусинену, не дойдет письмо до адресата – да и пес с ним! Будь, что будет.

Конечно, так поступать нельзя, надо собраться, настроиться. Надо быть таким, как раньше, но где-то в глубине души было пусто: а зачем? Кому все это теперь нужно? Кому нужен белый пляж и изумрудное море? Кому нужны все эти деньги на счету американского банка?

Может быть, в другое время он бы и не написал такое письмо, потому что спокойно прошел бы в Питер никем незамеченный. Это раньше он был красным шишом, это раньше он чувствовал ситуацию и мог ее обернуть себе не во вред. Это было в той, прошлой жизни, когда хотелось жить. Но это время прошло.

Каждый, право, имеет право на то, что слева и то, что справа.

На черное поле, на белое поле, на вольную волю и на неволю.

В этом мире случайностей нет, каждый шаг оставляет след.

И чуда нет, и крайне редки совпаденья.

И не изменится времени ход,

Но часто паденьем становится взлет,

И видел я, как становится взлетом паденье[120 - Машина Времени – Право -].

20.Tyrm?.

«За проявленный героизм и неоценимый вклад бла-бла-бла, тыр-пыр-пыр» Тойво Антикайнена наградили высшей наградой Советского Союза тех лет – орденом Боевого Красного Знамени, порядковый номер 641. Ходатайствовал о высокой награде Отто Куусинен, ходатайство поддержал командующий Седякин и лично согласовал товарищ Сталин.

Друг и товарищ красного шиша Куусинен получил загадочное письмо без обратного адреса. Коля Иванов, впоследствии через двадцать лет за другие заслуги награжденный орденом Красной Звезды[121 - Дед моей – автора – жены.], обещание свое выполнил. Ну, да так было принято в карельских деревнях – держать слово. К тому же, когда пистолет за пазухой – сам черт не брат, мог бы и сам в Питер скататься.

Куусинен искал Тойво, но безрезультатно. Начальник Интернациональной школы красных командиров Инно тоже пытался задействовать все свои связи, но узнали они мало.

Антикайнен был замечен на станции Лодейное Поле, где купил билет в плацкарту до Петрограда. Кто заметил? Да гэбэшники при вокзале, у которых была ориентировка на статного финна. Однако в Питер он не доехал, что другие гэбэшники спрогнозировали. Сошел на станции Волховстрой, где его следы потерялись напрочь.

Может, запутал следы и вот-вот объявится? Но в Волховстрое было отмечено нездоровое оживление чекистов, а также драка, после которой в неизвестном направлении отбыл «воронок» без опознавательных знаков.

Куусинен имел в намерениях привлечь к своему другу внимание: орденоносцев пока еще отстреливали не вдруг. Может, конечно, и спровоцирует это карательную меру, чтобы никто не узнал, но – вряд ли. Тайное всегда становится явным, а всех вовлеченных в это дело гэбэшников, весьма пьющих в силу специфики работы, не заткнуть. Однако они не проговорятся, если греха смертоубийства героя-командира на них нет. Будут помалкивать, гады, потому что – мало ли через их кулаки прошло красноармейских командиров!

На следующий 1923 год, опять же по рекомендации финских товарищей, Антикайнена заочно изберут членом ЦК компартии Финляндии и назначат на должность в партийных структурах, а в 1925 загадочного финна включат в состав Политбюро компартии.

Ну, а что сам Тойво?

Никогда бы не поймали его, если бы не состояние душевного разлада. Разладился – ну что же тут поделать!

Не следовало, вероятно, на базар в Лодейке идти и продавать спекулянту хитрые ремни отменного финского качества. Надо было снова вставать на лыжи, а не сдавать их за треть цены, и идти лесами в Питер. Глядишь, к началу лета бы дошел, питаясь подснежниками и корой, отвоеванной у местных зайцев.

Не нужно было, очевидно, тратить деньги на плацкартный билет до Петрограда, а залезть куда-нибудь на товарняк и мчаться себе в ночь, надувая щеки ветром. А когда нагрянет Вохра, прикинуться товаром, что товарняк перевозит – бревном, или кипой прошлогоднего сена.

Без надобности было слезать посреди дороги в Волховстрое – только деньги впустую потрачены. Выброситься из поезда на полном ходу – и вся недолга!

В общем, потерял бдительность, расслабился. А гэбэшники уже – тут, как тут! Им-то человек не важен, у них приказ – как слово божье. А приказ имеется – задержать любой ценой финна, откликающегося на фамилию Антикайнен, и полное описание физиономии, фигуры, манеры поведения. Бдительность на всех железнодорожных станциях и узлах. Особая – со стороны Карелии, а также Карельского перешейка.

Тойво предчувствовал, что его обложат отовсюду – уж ГБ на то и Глеб Бокий, чтобы решать максимум поставленных задач. Антикайнен был одной из таких. Впрочем, то же самое для Тойво: Бокий был его задачей. Нет, не совсем правильно – товарищ Глеб был его специальным заданием. Пора было к нему подбираться поближе.

В Волховстрое гэбэшники несколько переусердствовали. Откуда-то у них появилась информация, что подлый финн поднял руку на их коллегу, советника по особым вопросам Мищенко. У людей, которых принято называть «силовики» существует негласное правило: они неприкасаемы. Считай: задело одного – задело всех. Принцип многоклеточного организма под названием «государство». А закон – так он завсегда на этой стороне. «Нет повода не доверять сотруднику органов правопорядка, силовых органов, надзорных органов и прочих органов этого организма», – любимая формулировка специальных отростков того же организма. Их еще «судьями» называют.

Вова Ленин определил это дело «машиной». Тоже справедливо – согласно принципам атеизма, дарвинизма и практицизма. Но кто, в таком случае, этой машиной управляет? Каким бы гением Бланк, как его всегда называл Бокий, ни был, сколько бы денег в него немцы ни вливали, но новое государство образовалось самым загадочным образом. Рабочие и, с позволения сказать, крестьяне не могли подмять под себя Российскую Империю. Тогда другие силы, например, китайцы, которых был миллион – только никто этих китайцев не помнит, разве что их зверства. Или белочехи, организованные и дисциплинированные – да что-то не верится в чехов, тем более, белых.

Государство – это раковая опухоль человечества. А гэбэшники – это всего лишь раковые клетки.

Об этом подумал Тойво, когда ему первый раз ударили по голове.

– Если вы намерены забить меня до смерти, то я этому решительно воспротивлюсь, – сказал он, поднимаясь из подтаявшего сугроба, куда его положил подлый удар сзади.

Его окружили человек пять, провели поверхностный обыск, ничего не нашли из колюще-режущего, а также огнестрельного, убрали свои наганы в наплечные и поясные кобуры, а теперь вздумали чуть-чуть поизмываться. Иного и ждать не приходилось: был бы приказ убить – уже давно пристрелили бы, как собаку. А так – повредили немного, потому что оказал сопротивление представителям Закона.

Гэбэшник, приласкавший Антикайнена по уху, криво усмехнулся своим коллегам и, не поворачиваясь, нанес финну еще один удар в лицо. Но до лица кулак не долетел. Тойво, ожидающей нечто такое, отступил в сторону на полшага, перехватил запястье человека, крутанул его руку, что было сил к земле, а потом дернулся всем телом назад. Раздался треск – порвался рукав гэбэшника. Ну, и связки и сухожилия тоже порвались.

Антикайнен дернулся в сторону другого человека, который ничего лучшего не придумал, как ударить «чухну белоглазую» наотмашь. Тойво, опять же, уклонившись, прыгнул обеими ногами на шею гэбэшника, одновременно вцепившись в запястье врага. Тот вполне закономерно завалился наземь, шея его в замке ног не была рассчитана носить на себе чужой вес. Антикайнен со всего роста противника хлопнулся вниз, ловко кувыркнувшись через свое плечо. Гэбэшник от такого ускорения полетел, было, вперед, но рука его все еще была в захвате Тойво. Она, как якорь, удержала тело от дальнейшего движения, только слегка вытянулась. Красный шиш поступил с чужой конечностью, оказавшейся зажатой у него между ног, без всякого почтения – дернул в сторону, сколько силы позволяли. Раздался еще один треск – снова не выдержал рукав врага. Ну, и связки с сухожилиями тоже. Вообще, оторвал бы Тойво эту руку нахрен, да убежал бы к своей пещере махая ею над своей головой, да не было у него никаких пещер на примете.

А случившиеся возле полустанка милиционеры Волховстроя, увидев такое непотребство, что творили парни в гражданских одеждах, спрятались за кустами и начали нервно переглядываться.

«Товарищи! Самая ценная вещь для государства – это милицейская жизнь!»

«Верно, товарищи! Переждем в засаде!»

«Нам, товарищи, базу нужно закладывать. Через каких-то семьдесят лет, наши преемники – внуки, потомственные милиционеры – будут делать что хотят и когда захотят. А нам пока сохранить себя важно!»

«Ура, товарищи! За наш быт, то есть – бить и быть, за нашу коррупцию в рамках закона, за наше завтра!»

А гэбэшники тем временем опомнились, спрятали от греха подальше руки за спину, чтобы их не поотрывал распоясавшийся Антикайнен, а потом достали пистолеты. Чем достали? Неважно. Силой воли.