Когда солнце уходит за горизонт…

– Вы с дочерью были поражены и, мне показалось, даже напуганы агрессией той женщины. Мой русский добил бы вас. Чего не хотелось. Тем более после комплимента вашей дочери.

– Вам? Неужели успела? Не помню.

– Конечно не помните. Вам всю память стёрла та пожилая дама. Ваша дочь заметила, что я очень симпатичная. Разве такое может не понравиться женщине?

– Ну славу богу, а то я испугался. Марина может такое сказануть, аж уши вянут.

– Уши вянут? – переспросила Лиз и раскатисто рассмеялась. – Первый раз слышу.

– Ваше слово «baloney» близко к нашему «вздор». У нас, скорее, реакция слушателя, у него уши вянут от услышанного. А «вздор» – характеристика сказанному.

– О?кей, надо запомнить. Видите, я и русский буду учить.

– Помогу, коли смогу. Лиз, раз мы вспомнили о кафе, то где ваш сын?

– Вы любопытны! Сын учится в Сорбонне, изучает французскую литературу. Я полетела с ним до Парижа, а затем уж в Москву.

– Интересно. Моя дочь тоже учится на филолога. Но в Москве. Теперь о нас. Мы не добрались до главного – зачем я вам?

– Сами отвлекли. Сергей, я много лет занимаюсь темой, которая «прошла» по моей жизни, оставив тяжёлый след. Я не знаю, поняли почему зло кричала в кафе та женщина, она…

Не извинившись, я резко прервал:

– Почему не понял, понял. Двадцать лет со дня гибели корейского пассажирского самолёта, залетевшего к нам на Сахалин и Камчатку.

– Хочу написать книгу об этой трагедии. Собрала много документов, прочла всё изданное. Но…

– Извините, что я вас опять перебиваю, но за прошедшие годы столько написано правды и лжи. Зачем же опять ворошить тему? Вряд ли вы сможете поведать читателю новое, о чём никто не писал или говорил.

– Послушайте, Сергей, – Лиз стала заметно нервничать. – Или вы дадите договорить, или мы спокойно разойдёмся.

Мне стало неловко за свою несдержанность:

– Лиз, ради бога, извините. Буду молчать и внемлить.

– Что делать? – не поняла Лиз.

– Слушать. Молчать и слушать.

– Не преувеличиваете, – спокойно проговорила Лиз, и неожиданно улыбнулась. – Главное не перебивать. Пойдёт?

Я молча закивал.

– Вы правы, написано много. Даже фильмы сняли – художественный и документальные. Многие думают тема закрыта. Я так не считаю. Появились идеи, новые факты.

– Вряд ли такое заинтересует широкий круг российских читателей.

– Почему?

– Публицистика сегодня не популярный жанр.

Живой минутой назад взгляд Лиз потускнел.

– Выходит, вам не интересна моя идея?

Я покачал головой.

– Тогда извините за беспокойство. Я пойду.

Лиз встала из-за стола и медленно направилась к выходу. Стало её жалко. Человек прилетел за тысячи километров, а я обрубил на корню её идею. Внезапно Лиз остановилась, обернулась и быстро направилась к столу. Куда делся тусклый взгляд? Передо мной стояла уверенная в себе симпатичная женщина с искорками в глазах.

– Сергей, вы правы! Я сперва растерялась, но видите ненадолго. Родилась новая идея!

– Отлично! Тогда присядьте и поделитесь. У вас не прошло желание со мной общаться?

– Глупости! Коли правы, значит правы. Видите, я запомнила странное слово «коли»! «Как и зачем сбили» будет в книге. Но главное – почему это могло вообще произойти?

– Ну, я думаю, это очевидно – шла «холодная война», – заметил я.

– Да, «холодная война». Расплывчатое понятие, ставшее, к сожалению, журналистским штампом. А ведь она не появилась сама по себе, не завезли на Землю из космоса. Она местная. И породили люди: но одни в эту войну играли, а другие – их миллионы – в ней жили, умирали, любили, рожали… И у них не оставалось выбора.

Лиз замолчала. Взгляд стал задумчивым. Видно, заново переживала события тех лет. Захотелось успокоить, пошутить, вырвать из грустных воспоминаний. Но не смог. Просто смотрел на Лиз и ждал её «возвращения» из прошлого.

Неожиданно Лиз, отгоняя от себя неприятные мысли, встряхнула головой и отпила пару глотков пива.

– Сергей, – Лиз вернулась в «сегодня». – Хорошо: две системы, два непримиримых идеологических противника находятся в конфронтации. С лёгкой руки Джорджа Оруэлла её стали называть «холодной войной». Ну раз война, значит все средства хороши. О'кей, прямой военный конфликт наши страны избежали. А в Корее, Вьетнаме, Афганистане, Анголе? Там не гибли люди? Да, война «холодная», а людям жарко.

– Лиз, но американцы меньше пострадали, чем мы, жившие за «железным занавесом».

– Больше, меньше – арифметика. Но вы правы. Советские люди пострадали намного сильнее – личной свободой, своим уровнем жизни. Сочувствую и с большими симпатиями к ним отношусь.

– Передам советскому народу.

– Отличная идея! – подхватила шутку Лиз. – Я готова хоть сейчас залезть на Мавзолей и поприветствовать строителей капиталистического общества.

Мы оба рассмеялись. Напряжённость потихоньку таяла. Я обрадовался – мне больше и больше импонировала странная американка: всё знает, всё понимает, всё может объяснить. Типичная американка или типичная женщина?

– Тогда основная тема книги не гибель корейского самолёта, а «холодная война»? – нерешительно спросил я.

– Здо?рово, Сергей! Вы правы. Этакий «герой», – Лиз, подняв руки, сделала пальцами букву V и три раза их согнула – чисто американский жест, обозначающий кавычки.

Воображение усиленно заработало и я принялся развивать идею:

– Лиз, она не «герой», а, используя театральную терминологию, сцена, на которой и играют главные герои. Ведь в реальной жизни оно и получается – мы все играем роли, и в основном по чужим правилам. Одним достаются роли главные, они и двигают сюжет, а другим лишь одна реплика: кушать подано. Согласны?

– Почему же достаются? Достаются «другим». Точнее, остаются. Главные роли завоёвываются. В борьбе. Иногда в справедливой, чаще – нет. Но мне нравиться ваше вхождение в тему. И ещё. Сменим малопопулярный жанр публицистики на любимый художественный! С пометкой: книга написана на основе реальных событий. – Гениально! – искренне воскликнул я. – Но посмею сделать ещё одно предложение. Позволите?

– Сергей, зачем спрашивать? Валяйте! Извините, я правильное слово сказала?