Когда солнце уходит за горизонт…

– Ужасно. Из-за шума я пропущу свой рейс.

– Вряд ли. При таком ветре нам придётся долго сидеть.

Мои слова расстроили женщину ещё больше.

– Вы думаете? – она глубоко вздохнула. – Если я не вылечу в течение двух часов, то пропущу рейс из Сан-Франциско в Сеул.

Услышав «Сан-Франциско», про себя улыбнулся: «Ага, „училка“ пригласила к столу. Знакомы. Эта знает, что парень – сын „училки“. Все летят в один город. Элементарно!»

– А когда следующий рейс? – спросил я сочувственно.

– Нескоро… Но в Сан-Франциско ждут люди… пожилые люди. Я должна быть с ними. Эта волнительная поездка… прошло двадцать лет, но потеря близких…

Она неожиданно замолчала и стала пить остывший уже кофе.

Спросить, что случилось двадцать лет назад, я не посмел. Лишь посмотрел с сочувствием. За столом возникла неловкая ситуация: люди узнают о горе человека и не знают, как реагировать. «Училка» с видимым усердием продолжила «бороться» с салатом, а я уставился на экран телевизора, висевшего над барной стойкой.

Молчание нарушило появление в кафе Марины.

– Мама права, – засмеялась она. – Тебя нельзя оставить одного. Рядом случайно появляются женщины. Причём, очень симпатичные. Хватит, пойдём. Я нашла отличные духи маме и солнечные очки себе…

Женщина, услышав русскую речь, изменилась в лице. Всего секунду назад милое, с немного смущённой улыбкой, лицо искривилось, и в глазах появилась ненависть.

– Русские? – холодно спросила она.

– А что? – Марина, перейдя на английский, с удивлением спросила женщину.

– Я вас ненавижу! Понимаете, ненавижу! – закричала та.

Она резко встала и буквально выбежала из кафе. Мы с Мариной с недоумением посмотрели друг на друга и дружно обернулись к «училке».

– Не стоит обращать внимание, – мягко произнесла она. – Думаю, переживает из-за возможного опоздания на свой рейс. А насчёт русских – мало кто кого и почему не любит.

– Может вы и правы. Спасибо за добрые слова. Удачного вам с сыном полёта, – спокойнее произнёс я и обратился к Марине: – Пойдём, дочка.

Выйдя из кафе, мы пошли в магазин. Вернее, Марина тянула. Я не сопротивлялся, но шёл медленно, отставая от дочери.

В магазине, забыв про случившееся в кафе, Марина с удовольствием стала примерять очки. Одни, другие.

– Папа, посмотри какие лучше! Папа, успокойся… она явно сумасшедшая… Нет, ну скажи!

Мне-то не до солнечных очков: не мог отойти от слов женщины.

– Ну, папа! Ты же слышал другую американку. Не бери в голову.

– Возьми обе пары, красавица моя.

– А духи маме, забыл?

– Почти, – признался я. – Пошли.

Марина уверенно, словно много раз бывала здесь, привела в парфюмерную секцию.

– Давай подарим маме «Шанель #5».

– Почему бы и нет. Мама конечно достойна духов и в той очаровательной коробочке, но, судя по цене, они для жён наших олигархов, – я протянул деньги дочери.

Марина взяла, пересчитала, по-детски кивнула сама себе – денег хватит, – и довольная пошла оплачивать покупки.

Вырвавшись из необъятных соблазнов Дьюти-фри, подошли к большому табло с информацией по улетающим рейсам. Почти против каждого грустная пометка – «задержка».

– Странно, – удивился я, – погода, вроде, наладилась, а «добро» на вылет не дают.

И кто-то услышал мои слова: на табло быстро стали меняться буковки в разделе о статусе рейса. Противное слово «задержка» превращалось в долгожданное «посадка».

Суматоха посадки закончилась. Самолёт «подумал» и взлетел. Принесли ужин. Марина, не успевшая перекусить «на земле», с большим аппетитом съела обе порции. Огромный салон «Боинга» погрузился в полумрак, лишь светились редкие огоньки потолочных ламп, световая дорожка на полу, да отблески телеэкранов. Марина, одев наушники, уставилась в телевизор. Я не люблю фильмы-стрелялки, предпочитаю книги. Но не читалось. Из головы не выходила случайная встреча в кафе и крик ненависти: «Я вас ненавижу! Понимаете, ненавижу!» Повернувшись к дочери, коснулся плеча и жестом попросил снять наушники. Она с удивлением оторвалась от телевизора.

– Маришка, она не сумасшедшая…

– Подожди, о ком ты?

– Я про ту женщину в кафе. Конец августа, она летит в Сеул, зла на русских. До меня дошло – 20 лет назад над Сахалином сбили корейский пассажирский самолёт, погибло 269 человек. У неё кто-то там погиб… Её горе ненавидит русских.

– Папа, ведь прошло двадцать лет. Вся моя жизнь.

– Именно двадцать лет жизни! – прошептал я взволновано. – Ты представь… Всё, что с тобой происходило – хорошее и плохое, грустное и весёлое, – вместилось в двадцать лет жизни. И жизнь продолжается. Самое страшное, у тех, кто погиб, не было этих двадцати лет… вообще ничего. Люди ушли, навсегда оставив другим не проходящую боль… Чувствуешь?

– Успокойся, папа. Ты ведь не виноват.

– Да, не виноват. И, самое интересное – я уверен, – так же думают и те, кто сотворил зло.

– Почему? – спросила Марина. – Они ведь всё знают.

– Знают… Но у них своя правота. И всегда готова отмазка: приказ, государственные интересы, борьба за правое дело. С этими-то понятно. Но многие до сих пор правды не знают.

– Прошло уйма лет. Кого сейчас волнует? Ну кроме тех, у кого погибли близкие.

– В этом же всё дело. Одних не волнует, другие скорбят, третьи гордятся. Но могут появиться и те, кто не побояться повторить содеянное. Вроде нерадивого ученика – урок не выучил. И опять на грабли наступит!

– Да, здесь я согласна. И что же делать с ними? В угол поставить?

– Где же ты найдёшь на нашей круглой планете угол для не выучивших урок истории? Нет, по рукам надо крепко дать! Дабы не чесались.

Марина прижалась ко мне.

– Страшно.

Тонкий луч света, падающий из лампочки индивидуального освещения, высвечивал усталое лицо дочери. Подумалось: «Ей сегодня досталось, а я ещё добавил своими дурацкими рассуждениями».