Снимать штаны и бегать

Галка презрительно глянула на Раздайбедина, по-старушечьи скособочившись, подпрыгнула, и полетела куда-то вниз, лавируя между рябиновыми ветками.

– Лети-лети! Не забивай голову! – напутствовал Кирилл галку и спустился на несколько ступеней вниз. – Так вот, Василий. Нам нужен хороший информационный повод, чтобы поднять патриотический вал. Например, какая-то дата, историческая веха… Что думаешь?

Василий не ответил. Кирилл оглянулся, и увидел, что он носком сандалии очищает от глины лестничную ступеньку, на которой только что сидела растрепанная галка. Под глиной проступали затертые буквы. Крайне удивившись, Голомёдов присел на корточки и стал помогать коллеге щепкой. Через некоторое время они, запинаясь на старорежимных «ятях» и «ерах», прочли:

– Под сим камнем… 1812 года… августа месяца, 26-го дня… погребено тело девицы Елисаветы Петровны Шени… Шейни…

– Шейниной

– Что это? – удивился Кирилл

– Это? Могильная плита. Надгробие девицы Елисаветы Петровны, почившей почти 200 лет назад. И ниже могильная плита. И дальше тоже. Вся лестница из надгробий.

– Веселая лесенка! – воскликнул Кирилл. – Наверное, какое-то старое кладбище воспрепятствовало очередной стройке века. Могилы сровняли с землей, а плиты на лестницу пустили. Чего добру пропадать? Черт побери! А местные жители мне нравятся все больше и больше!

– Дата. Смотри.

– А что – дата?

– 1812 год. И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой… Bataille de la Moskova. Теперь понял?

– Нет.

– 26 августа по старому стилю или 7 сентября по новому… А еще говорят, что «помнит вся Россия про день Бородина»… Историческая веха. Информационный повод, который ты ищешь.

Голомёдов посмотрел на коллегу стеклянными глазами. Постепенно в них начал разгораться дьявольский огонь.

– А что! Забавно! Честное слово, забавно! Великую Отечественную замурыжили уже по самое «не хочу». Двух слов новых не скажешь. Все, кому не лень, уже пропиарились. А тут – такой простор! «С небывалым размахом Славин отметил годовщину Бородинского сражения». «Город почтил память героев войны 1812-го года». «Харитон Зозуля возглавил патриотическое движение «Ведь были ж схватки боевые!» Заголовки-то какие, а?

Тем более, живых участников тех событий, насколько я понимаю, уже не осталось? Можно смело воздавать им почести, гордиться их подвигом, и никто не будет терзать уши своих нытьем про нищенскую пенсию.

– Гордость предками возрастает пропорционально дистанции… – сказал Раздайбедин и почему-то грустно вздохнул.

– Ты б, Вася, не вздыхал, и на денатурат в бутылке не засматривался. Повороши-ка ты лучше вечерком Интернет, или по архивам каким местным пробегись. Ну, как ты умеешь. Словом, разыщи мне про Славин что-нибудь погероичнее.

– Понял. Погероичнее. Про Славин и 1812 год.

Василий притопнул ногой по надгробию-ступеньке и кивнул, а Кирилл радостно продолжил:

– Слушай! А давай в Славине на центральной площади памятник водрузим? Эпическая композиция «Смешались в кучу кони, люди». Денег у Харитоши хватит. Это даже не на весь город шум будет, и даже не всю на область. Это мы, Василий, в федеральные новости попадем и качнем всю нашу Необъятную от края до края!

Переговариваясь таким образом, Голомёдов и Раздайбедин миновали лестницу и вышли к Промышленному Тупику, бывшей Беспутной Слободе. Трудно сказать, какое название – современное или историческое – больше отражало беспутно-промышленную действительность. Дома были разбросаны невпопад, как будто нес дурень жменю гороха, да запнулся и рассыпал. Одни наваливались друг на друга стенами, и казалось, что вот-вот – качнуться, обнимутся и хмельно забормочут: «Ты меня уважаешь?» Другие убежали на отшиб, как Бобик, собравшийся в одиночестве погрызть кость. От главной улицы ручейками утекали кривые переулки, которые терялись где-то под заборами и в огородах. Над крышами поднимался купол местной церквушки, выкрашенный в тот сине-зеленый казенный оттенок, который обычно имеют стены больниц и военкоматов.

Центральная улица (она же Тупик) упиралось в одноэтажное здание клуба. Перед ним Кирилл и Василий невольно остановились.

– Ого! – присвистнул Раздайбедин. – Скажите, что здесь курят, и дайте это мне…

На небольшой и довольно ухабистой площади перед клубом расположилась… сказка. Сказка состояла из дырявых тазов, старых шин, коряг, сломанной домашней утвари, древесных пней и другого невообразимого хлама. Но тазы, прибитые вверх дном к пенькам и выкрашенные в ярко красный цвет с белыми пятнышками, превратились в семейку мухоморов. Старые покрышки, раскроенные умелой рукой, преобразились в пару белых лебедей, влюбленных друг в друга. Маленький желтый слон при взгляде на этих резиновых птиц восхищенно качал головой, в которой прежний владелец вряд ли узнал бы свой проржавевший чайник, давно выброшенный на помойку. Посредине площадки возвышалась в человеческий рост самая настоящая избушка на курьих ножках, и только очень внимательный наблюдатель угадал бы в ней мраморный постамент, давно покинутый каким-то неизвестным памятником. Теперь здесь хозяйничала коряга, вооруженная старой метлой и повязанная цветастым платком – баба Яга.

Эти большие игрушки поражали одновременно своей незамысловатостью и удивительной выдумкой. Голомедов вдруг почувствовал себя малышом, которого подвели к витрине кондитерского магазина и разрешили попробовать сразу все. А он от неожиданности растерялся до колик в животе, и готов зареветь от обиды на то, что съесть все за один раз не получится.

– Однако! – только и смог выдавить из себя Кирилл.

– Ну что? Знакомство с творческой интеллигенцией, выявление местных активистов и в гостиницу? – хмуро спросил Василий и нетерпеливо потянул Кирилла за локоть. В своих оранжевых шортах и желтых очках Раздайбедин со стороны казался троюродным братом яично-желтого слона с нержавеющей головой.

– Точно… Пошли в клуб… – ответил Кирилл чуть рассеянно.

Дверь клуба оказалась запертой изнутри. Ветер трепал на стене объявления: «Продам сот. телефон. Б/У, недорого», «Покупаем волосы, дорого», «Лажу печи», «Ведется прием шкур КРС» и постер с рекламой мыла для интимных мест. Голомёдов постучал. За дверью раздалось неясное бормотание. Кирилл проявил настойчивость. В конце концов, лязгнул засов, и из двери показалась заспанная и небритая морда клубного цербера.

– У-хррррена-ттты… Ыыы-ё-на-пля! – прорычала морда, обдав визитеров запахом дихлофоса.

– Товарищ! Нам бы директора! – строго заявил Голомёдов, глядя в мутные глаза.

– Ии-на-хррн! – поддержал беседу абориген и вышел на крыльцо целиком. Голомедов увидел перед собой дядю трехметрового роста в рваных болотниках и оробел. Раздайбедин выказал бо?льший опыт в приручении церберов:

– Выпить хочешь? – спросил он и мотнул перед носом сторожа пластиковой бутылкой. Абориген с готовностью протянул огромную волосатую лапу, наметанным движением скрутил крышку, поднес горлышко к правой ноздре и алчно втянул воздух.

– С газом! – уважительно прорычал он, и бутылки Василию не вернул.

Через некоторое время они уже сидели на крыльце, курили, и смотрели, как мерно поднимается и опускается массивный кадык аборигена. Допив, он бросил пустую бутылку в сторону семейки мухоморов и вполне осмысленно икнул.

– Тебя как звать, друг? – спросил Василий.

– Пёдыр. – прорычал абориген.

– Пёдыр? А скажи-ка мне, дядя Пёдыр, где найти директора клуба?

– Танцы вечером! – отрезал Пёдыр.

– Мы не на танцы. Нам директора бы повидать.

– Директор – в понедельник. Из города того… Приедет. Если с чем срочным – к Чапаю.

– «К Чапаю» – это куда? – поинтересовался Кирилл.

Дядя Пёдыр сначала указал на детскую площадку, потом махнул рукой вдоль проулка и неопределенно пояснил:

– Там. Мимо не пройдешь. Еще хлебнуть есть?

Разыскивать загадочного Чапая Голомёдов отправился один. Василий выразил мягкий по форме, но жесткий по содержанию отказ. Кирилл, зная коллегу не первый день, понял, что Василий намерен продолжить общение с дядей Пёдыром, и намерение свое выполнит во что бы то ни стало.

– Ты это… Поаккуратнее! – наставительно заметил он и зашагал в сторону Беспуты, внимательно осматривая встречные палисадники.

Дом Чапая он увидел издалека. Не узнать его на фоне серых безликих избушек было сложно. Ребенок от такого дома пришел бы в восторг, турист – в недоумение. Ну а скучный и деловой человек мог бы всерьез задуматься об адекватности хозяев этого строения. Дом глядел на мир разноцветными резными ставнями и производил впечатление большого печатного пряника. Даже кругляки бревен были выкрашены в разные цвета. Над воротами восседала деревянная русалка. С конька крыши косил большим желтым глазом фанерный петух. Кириллу показалось, что избушку эту выстроило из разноцветных кубиков шаловливое великанское дитя. Ведь только дети одинаково искренне радуются леденцу, цветному стеклышку и стрекозиному крылу, в котором отражается радуга. И только дети, сложив все эти «сокровища» в кучу, любуются ими. Взрослые же видят только хлам.

Похоже, владелец этого дома, словно разноцветные стеклышки, подбирал под ногами ласковые солнечные деньки, добрые слова, задорные мысли и приподнятое состояние духа. Свои находки он заботливо сносил в свой двор и, ничуть не жадничая, выставлял на всеобщее обозрение: мол, берите хорошее настроение, кто хотите! Мне не жалко!

Дом улыбался и манил. Дом настораживал. Кирилл обогнул деревянного Лешего, который тянул ему из палисадника свою сучковатую лапу, и постучал в розово-желтые ворота.