Снимать штаны и бегать

– Безо всяких «но»! Или почетное звание, или – жесткая финансовая диета от всего бизнес-сообщества Славина. Я не постесняюсь рассказать нужным людям, как вы умеете кидать инвесторов…

Наступившую тишину неожиданно взорвала плясовая в исполнении народного хора. Началась она с того же фальшиво-разухабистого проигрыша гармониста и продолжилась уже знакомыми публике усердными взвизгиваниями хористок. В качестве разнообразия в плясовую было привнесено лишь осторожное шарканье старушечьих ног, которые Славинские газеты впоследствии назвали «дробным перетопом». На самом же деле свои незамысловатые па хористки проделывали с известной осторожностью, памятуя о хроническом радикулите, а также о могиле генерала, разверстой прямо перед ними. Не смотря на возраст, никто из народниц не спешил попасть в яму раньше срока, а потому хореографические упражнения отличались опрятной умеренностью и крайней благопристойностью.

Действо же, которое тем временем разворачивалось за трибуной, этим определениям соответствовать никак не могло. Минутное замешательство разрушил скульптор Сквочковский.

– Ах, так? – завизжал он, полностью утратив от гнева ориентацию в обстановке. – Если вы дадите ему «Почетного», тогда и я! И я тоже не побоюсь огласки! Я прямо здесь и прямо сейчас расскажу всем телеканалам, всем газетам! Про вашего генерала, про вашего мецената, про ваш памятник и про ваши методы! Как вы меня запугивали! Как занизили гонорар и пугали неустойкой! Как, наконец, заменили настоящий памятник – подлинное произведение искусства – этой фальшивкой! Вы еще пожалеете, слышите?!

Харитон Ильич побледнел и поискал глазами Василия. Но тот к удивлению Зозули куда-то испарился, незамеченный в общей сумятице. Сквочковский меж тем совершил стремительный скачок по направлению к журналистам. Но ваятель не успел сделать и пары шагов. Реакция мецената была мгновенной. Не оборачиваясь, Вениамин Сергеевич, коротко бросил за спину:

– Взять!

И мощный субъект, до сей поры молчаливо державший черный зонт над головой мецената, в резком броске сшиб широкой грудью Андриана Эрастовича с его траектории, ухватил за шиворот железной рукой и, подобно охотничьей собаке, доставил добычу к ногам хозяина. Поскольку скульптор верещал и отбивался, субъект для верности пристукнул его по макушке массивной ручкой зонта и замер в ожидании последующих приказаний.

– Ну?! – поинтересовался меценат с ледяной улыбкой и уставил на Харитона Ильича немигающие волчьи глаза. Зозуля задрожал и отступил на полшага.

– Спокойно! – властно вмешался в ситуацию Голомёдов. – Сейчас не место и не время!

Меценат ядовито захихикал и собрался, было, что-то возразить, как вдруг из динамиков, перекрикивая народный хор, раздался жизнерадостный голос Раздайбедина:

– А сейчас мы приглашаем на нашу сцену людей, без участия которых сегодняшнее открытие памятника генералу и герою было бы невозможным! Прошу вас, дорогие гости! Известный Славинский меценат Вениамин Сергеевич Брыков, внесший неоценимый вклад в это общее священное дело!

Толпа, порядком уставшая от народного творчества, уже без помощи клакеров, ответила восторженным ревом. Галки наверху разделили восторг.

– Автор памятника, знаменитый скульптор-монументалист, Андриан Эрастович Сквочковский! – выкрикнул Василий. – Толпа продолжила аплодисменты.

– И, наконец, всем вам хорошо известный… Председатель Славинской городской Думы! Руководитель Историко-культурного общественного движения «Отчизны славные сыны»! Главный инициатор восстановления светлой памяти героя войны 1812 года генерала Бубнеева! Встречайте! Харитон Ильич Заа-а-а-а-а-зуля-а-а-а!

Толпа взорвалась и забурлила:

– ЗА! ЗУ! ЛЯ!

Брыков, бросив злобный взгляд на Зозулю и Голомедова, направился к трибуне. Следом засеменил, на ходу оправляя пиджак, еще слегка оглушенный скульптор. Последним к ступенькам, затравленно озираясь, направился Харитон Ильич. Вовремя подоспевшая гражданка Тушко придерживала его под острый локоть. Фотографы и телеоператоры с увлечением фиксировали для потомков на фото— и видеопленку это историческое восхождение.

– Должен сообщить вам, дорогие гости нашего праздника, очень приятную новость! – Василий говорил негромко и удивительно тепло, будто беседовал со старым другом за чашкой чая у пылающего камина. – Единогласным решением общественности – то есть, при непосредственном участии каждого из вас, дорогие жители Славина – в этом году скульптор Андриан Сквочковский и меценат Вениамин Брыков удостоены небывалой чести… Вклад этих граждан и патриотов в возрождение былой славы родного города не мог остаться незамеченным. Я рад и горд, что вы, жители славного города, доверили мне право первым сообщить им эту радостную новость!

Толпа бурно зааплодировала, еще сама не зная чему. Вероятно, заявлению о своей причастности к происходящему. Никто по отдельности, собственно, никакого разрешения Василию ни на что не давал. Но каждому было приятно знать, что его мнение, пусть даже не выраженное, все-таки, учтено. Раздайбедин, выдержав паузу, продолжил:

– Итак, я с волнением и трепетом сообщаю, что Почетным гражданином Правого берега города Славина по итогам общественного голосования стал… Скульптор Андриан Эрастович Сквочковский!

Толпа снова гудела и аплодировала, то ли войдя во вкус, то ли опасаясь возвращения народного хора. Андриан Эрастович в ответ восторженно кукарекнул и захлопал ладонями по толстым ляжкам.

– Почетным гражданином Левого берега города Славина в этом году назван меценат Вениамин Сергеевич Брыков… – еще более тепло и интимно сообщил Василий.

При этом заявлении на трибуне произошло то, чего никак не ожидали ни Зозуля, ни Василий, ни Сквочковский. И, конечно же, меньше всего произошедшего ожидал меценат Брыков. Но факт остается фактом: озарив площадь белоснежной улыбкой, Вениамин Сергеевич вдруг прокричал громогласное «Ура» и кинулся на шею Сквочковскому. Он обнял ваятеля и так яростно захлопал руками пухлой спине, что от намокшего салатового пиджака монументалиста в разные стороны полетели водяные брызги.

Василий первым оправился от удивления и, улыбаясь, проговорил в микрофон:

– И, наконец, главная новость… За добросовестный труд на благо родного города… За неоценимый вклад в возрождение его историко-культурных традиций… За активную гражданскую позицию… И, наконец, за подлинный патриотизм… Звание «Почетный гражданин города Славина» в этом году общественность присудила Харитону Ильичу Зозуле!

Харитон Ильич покраснел так, будто впервые услышал эту новость. Он прижал руки к груди и, казалось, не находил слов от пережитого счастливого потрясения. Толпа ликовала и бесновалась. Орали галки, внося посильную лепту в общий гвалт. Работали камеры, щелкали фотоаппараты. Журналисты информационных агентств по телефонам передавали в свои редакции радостную новость. Агитационная машина, запущенная тем далеким летним днем, когда над Славиным прозвучала воздушная тревога, наконец, вышла на полные обороты и молотила без сбоев.

Василий же, который ни на секунду не терял бдительности, неожиданно разглядел у трибуны удивленно-обиженное лицо Отца Геннадия и тут же осознал необходимость нанесения упреждающего удара по священнослужителю:

– Также позвольте мне сказать теплые слова в адрес отца Геннадия – настоятеля храма, в котором в 1835-м году прошло отпевание усопшего генерала Бубнеева! За свое неравнодушное отношение к восстановлению исторической правды он награждается Почетной грамотой Славинской городской Думы. Эта грамота – высшая общественная награда Славина после звания «Почетный гражданин». Такие же грамоты получают активнейшие участники историко-культурного движения «Отчизны славные сыны» краевед Николай Пилюгин и поэт Александр Шашкин! Награждение Памятным знаком и Почетной лентой через плечо, а так же почетными грамотами состоится несколькими днями позже – в День города…

Василий замолчал и опустил глаза. Толпа, решив, что выступление окончено, снова принялась жизнерадостно галдеть. Но тут Василий неожиданно вскинул подбородок и посмотрел на толпу вопрошающим взглядом. Толпа, будто поперхнувшись, неловко утихла. А когда Василий снова заговорил, возвысив голос, никто не смог понять – плачет он, смеется, или захлебывается в патриотически-восторженном экстазе:

– В заключении позвольте мне выразить наше общее мнение… Впервые за долгие годы общественные награды Славина присуждались не тем, кто прославил город. В смысле, не тем, кто прославил его в какой-то отдельной области: искусстве, промышленном производстве или спорте. Мы могли бы наградить этим почетным званием композитора или детского писателя, хлебороба или неподкупного милиционера. Но на этот раз единственным критерием нашего народного выбора стало самое истинное, самое человеческое качество – любовь… Любовь бывает разная. К деньгам и славе. К своему городу и к его жителям. Иногда легко спутать. Но я верю, что на примере Харитона Ильича Зозули вы научитесь видеть разницу. Я верю, что всеобъемлющая и всепроникающая любовь на долгие годы вперед станет главной и определяющей ценностью для каждого жителя Славина…

Я искренне вам этого желаю, люди!

Толпа молчала. Быть может, наиболее пытливые умы уже были готовы к тому, чтобы понять истинный смысл слов Раздайбедина. Но эту тишину откровения вдруг разорвали трубные звуки оркестра, который снова заквакал торжественный марш. Толпа стряхнула оцепенение и вновь жизнерадостно зааплодировала.

– А ловко ты их, ядрен-батон! – тихонько засмеялся Харитон Ильич на ухо Василию. Думский председатель все еще пребывал в эйфории и не разглядел в речи своего политконсультанта двойного дна. – Только это… Самоуправство какое-то с этими Почетными гражданами Левого и Правого берега выходит! Нету у нас такой общественной награды!

– Так считайте, что мы прямо сейчас ее принародно утвердили, – устало ответил Василий. – На общем собрании города единогласным «За». Разве ж вы сами иное слышали?

– Так ведь ленты через плечо… – продолжил, было, сомнения Харитон Ильич, но Василий остановил его:

– А ленты через плечо пусть изготовит Зинаида Леонидовна. Кажется, она отвечает за связи с общественностью? Следовательно, общественные награды – это тоже ее компетенция. Ей и кисти в руки, и кумач на шею! А мы давайте-ка делом займемся. Вы, кажется, обещали народу «могилку захоронить»? Самое время!

– В самом деле! – всполошился Харитон Ильич и шагнул к микрофону.

– Дорогие согражданы! – воскликнул Зозуля, и голос его дрогнул от избытка чувств. Он прочистил горло, но слезная дрожь никуда не исчезла.

– Дорогие согражданы! – повторил он. – Сейчас генерал Бубнеев будет обретать вечный покой!

Из динамиков тут же полились чьи-то ангельские голоса. Услышав возвышенно-печальный мотив, Промышленный Аналитик Ярослав Дусин замер, украдкой смахнул слезу из-под монументальных очков и прошептал:

– «Agnus Dei»… Джузеппе Верди…

Никита Монастырный, находясь в трех шагах от Дусина, напряг слух и тут же авторитетно кивнул головой:

– Оно самое! Ни с чем не спутать! Как тонко… Ох, тонко!

И тут же воровато черкнул в своем блокноте: «блеснуть эруд-ей (!!!) написать за муз. Агнус Д. И. «Джузепе верьте!». После чего довольно усмехнулся про себя: «Верьте-верьте! Джузепа не обманет!»

Из-за здания клуба, сверкая сапогами и эполетами, вышел почетный караул курсантов местного военного училища. Четверо дюжих гренадеров несли на плечах объемный гроб, обитый красным атласом. Толпу охватил тот странный трепет, который всегда возникает у постороннего человека вблизи чужих могил, останков и вообще всего того, что когда-то было живым, а теперь уже совершенно мертвое. Подобная смесь суеверной дрожи и нездорового любопытства обычно служит обывателю неплохой заменой истинной скорби и оправдывает его присутствие на любых похоронах. Сродные чувства влекут его в музеи и кунсткамеры, когда там выставляются древние мумии и заспиртованные уродцы. Здесь же, пожалуй, кроется и разгадка тайны неугасимого интереса к «вечно живому» обитателю центрального Мавзолея страны…

Едва завидев гроб, толпа вздохнула и подалась вперед, заставив милицейский кордон сомкнуться плотнее. Ей было простительно это движение, поскольку подавляющее большинство наивно полагало, будто в гробу действительно что-то есть. Лишь немногие посвященные думали, что гроб пуст, но вполне объяснимо помалкивали. И лишь один Харитон Ильич знал истинное положение вещей.

Накануне вечером он сам лично придирчиво выбирал этот гроб. После знакомства с ценами на культовые товары и услуги, ведущий патриот города Славина поскучнел. В его душе попеременно одерживали верх то жадность, то желание пустить пыль в глаза всему городу. Наконец, он нашел оптимальное соотношение цены и качества, выбрав гроб довольно большой и нарядный, но не очень дорогой – из сырых сосновых досок. Большого будущего у этого изделия быть не могло – непросушенная древесина имеет свойство рассыхаться, трескаться и крутиться винтом. Но Харитон Ильич вполне здраво рассудил, что путь, предначертанный этому сосновому ящику, будет довольно коротким, хотя и очень ярким.

Дабы не допустить утечки информации, пустой гроб заколачивали в обстановке строгой секретности, скрывшись от посторонних глаз в полумраке слободского клуба. На церемонии присутствовали лишь избранные: сам Харитон Ильич в качестве идейного вдохновителя проекта, председателя историко-культурного движения и т. д., а также Василий, которому на этот раз досталась скромная роль исполнителя. Голомёдов, хоть и был приглашен, мероприятие проигнорировал, сославшись на неотложные дела.

В самом начале этой закрытой клубной тусовки Раздайбедин отошел в сторонку и воспользовался деревянным настилом сцены, чтобы приобрести первичные навыки заколачивания гвоздей. Пока из темноты доносились глухие удары молотка, перемежаемые звонкими восклицаниями Василия, Харитон Ильич осторожно сдвинул крышку гроба и боязливо заглянул в черную щель. Он не забыл высказываний Голомёдова о том, что в пустом гробу будут похоронены его политические оппоненты, но отнесся к этим словам куда более серьезно, чем сам Кирилл. Пошарив за пазухой, Зозуля торопливо извлек из внутреннего кармана календарь с изображением Хохловцевой, мятую листовку Дрисвятова и вчетверо сложенный газетный лист с портретом Павла Болдырева. Эту наглядную агитацию конкурентов Зозуля запас заранее, еще не до конца отдавая себе отчета в том, что намеревается сделать. Теперь же он быстро оглянулся, убедился в том, что внимание Раздайбедина целиком направлено на ушибленный палец, и понял, что момент настал.

Дрожащими руками он ухватил сначала календарь, потом листовку, потом газету и поочередно опустил их в щель, словно избирательные бюллетени – в урну для голосования. В общем и целом его действия мало отличались от стандартной процедуры плебисцита, которым власти регулярно баловали народонаселение города Славина. Не смотря на то, что граждане послушно бросали заполненные бланки не в гроб, а в другой специально сконструированный ящик, разница была невелика. Все демократические волеизъявления и надежды плебса на светлое будущее были так же надежно похоронены в высоком ящике с прорезью, как были бы упокоены в длинном и узком ящике с крышкой.