Ключ к убийству

Франсуа молчал, не зная, что сказать. Любые общепринятые дежурные фразы, которые он мог произнести сейчас, звучали бы фальшиво и неуместно. Альберт Долан все так же спокойно смотрел на него. Его глаза блестели чуть ярче, чем следовало бы, и были раскрыты чуть шире, чем обычно. Так бывает, когда слезы уже набежали, но еще не плачешь, хотя стоит моргнуть – и теплая капля скатится по щеке. Франсуа все понимал. Всегда неловко видеть, как плачет зрелый сильный мужчина. Он встал, кивнул на прощание и поспешил затворить дверь. В уменьшающийся зазор между дверью и косяком он увидел, как некрасиво дергаются плечи Альберта Долана на фоне еще светлого квадрата окна.

* * *

Франсуа вышел на улицу и с наслаждением вдохнул теплый воздух полной грудью. Стояла прекрасная безветренная погода. Уже смеркалось. Люди собирались в кафе, чтобы пообщаться с друзьями и поужинать. Первыми, как заведено, занимались столики на улице. Пахло жаренным на углях мясом. Кто-то смеялся. Кто-то пел под гитару. Вдалеке прокатился рев мопеда и тут же стих. Вокруг кипела обычная вечерняя жизнь. Париж был, как всегда, прекрасен и полон любви ко всему живому. Детектив вдруг подумал о Ксавье Седу, лежащем сейчас в холодильнике морга с разбитой головой, и зябко передернул плечами. Повинуясь внезапному порыву, он вытащил из кармана мобильный и набрал номер Тамары.

– Можешь ничего не говорить, я видела новости, – вздохнула она. Ее голос звучал устало, но, по крайней мере, не так раздраженно, как утром. Он слышал, как где-то в глубине квартиры агукает Вадим. Против ожиданий, он не плакал. – Остаешься на работе?

– Я предупреждал тебя, что выходить замуж за полицейского плохая идея, – ответил он, вдруг понимая, что соскучился. – Как Вадим?

– На удивление спокойно, – он по голосу почувствовал, как она улыбнулась, – мне даже удалось вздремнуть два часа днем, пока он спал. А потом мы ходили гулять.

– Я люблю тебя, – произнес Франсуа искренне, – тебя и Вадима.

– И мы тебя любим, – ответила на признание Тамара. – Позвони, как сможешь. Я хочу быть уверена, что с тобой все в порядке.

Франсуа почувствовал, как к горлу подкатывает ком, и кивнул, забыв, что жена его не видит. Нажав на отбой, он перешел через дорогу и купил в первом же попавшемся кафетерии два багета с ветчиной и сыром и бутылку воды. Его ждала бессонная ночь в конторе, и, несмотря на то что аппетита не было, он понимал, что питаться все равно надо. Он уже подходил к машине, когда его мобильный ожил в кармане.

– Что-нибудь нарыл? – не тратя время на прелюдию, поинтересовался Франсуа, чувствуя охотничий азарт. Знал, просто так Басель звонить не будет.

– Да, есть кое-что, – отрывисто бросил напарник, и, судя по тому, что на этот раз обошлось без его привычных шуточек, у него было что сообщить. – Я просмотрел запись с камер наблюдения перед подъездом. Ксавье и Анжело зашли в подъезд в 01:08, и почти следом за ними в 01:13 зашел человек в толстовке с капюшоном. Судя по движениям, достаточно молодой. Явно прятал лицо от камеры. Возможно, нервничал. Я только что завершил поквартирный обход, его никто из жильцов не опознал по фотографии. То есть он не проживает в этом подъезде и ни к кому не приходил в ту ночь.

– Интересно, – пробормотал Франсуа, чувствуя адреналин под кожей. Одной рукой он открыл дверцу машины и забрался в салон. – И во сколько этот тип вышел из подъезда?

– Это самое интересное, – хмыкнул Басель на том конце провода, – он не выходил.

Франсуа почувствовал, как мурашки бегут по спине.

– Я еду в контору, – бросил он, – встретимся там.

Глава 4

Басель Ромм был вторым ребенком в многодетной семье выходцев из Алжира. Его отец работал на трех работах, чтобы прокормить семью, и в результате из-за непосильного труда умер от инфаркта, когда Баселю едва исполнилось двенадцать лет. После его смерти мать пошла продавать фрукты на рынке, чтобы обеспечить своим пятерым детям хоть какое-то существование. Семья проживала в районе Клиши-су-Буа, куда не решались совать свой нос простые смертные. Их можно было понять: Клиши-су-Буа был настоящим гетто эмигрантов с самым высоким уровнем преступности во Франции. Там на улицах день и ночь не смолкала заводная арабская музыка, привычно мелькали разнообразные национальные одежды, начиная от арабских куфий, гвинейских бубу и заканчивая индийскими сари. Прямо на тротуарах валялись гниющие кучи мусора. В кое-как слепленной пятиэтажке, где проживало семейство Баселя, царили свои нравы. Соседи запросто выбрасывали всякую дрянь прямо в окно, в результате чего дерево напротив окна Роммов, словно рождественская елка, было увешано какими-то тряпками, обрывками туалетной бумаги и драными целлофановыми пакетами. Кругом беспрестанно орали дети, готовилось какое-то вонючее варево, приправленное специями, и каждый вдох казался отравленным бесперспективностью.

Когда Баселю было шестнадцать, Бернар – его старший брат – пропал без вести. Бернар был выше, умнее и красивее Баселя. Он хорошо играл в баскетбол и подавал большие надежды. Но, как и девяносто процентов молодежи в гетто, связался не с той компанией. Мать продолжала верить, что однажды сын вернется. Басель понимал ее – ей так было легче. Сам он, обладая звериным чутьем и нечеловеческой интуицией, знал точно – брата больше нет. Связь, которую он чувствовал с любым членом семьи, – тонкая теплая ниточка, – с этой стороны оборвалась. А главное, Басель ощущал холодное дыхание смерти в свой затылок. Знал стопроцентно: он – следующий. В гетто не прощали толерантности. Любой подросток обязан был примкнуть к одной из враждующих группировок. Это обеспечивало нестабильный приработок от продажи наркотиков, героиновую зависимость, и смерть – вариативную, но неизбежную – в молодом возрасте от случайной пули в одной из бандитских разборок или от передоза. Но Басель Ромм определенно не хотел такой судьбы ни для себя, ни для своего младшего брата и двух сестер. Он не хотел умирать. Жизнь Басель любил до одури и знал наверняка, что будет бороться за каждый глоток кислорода. Поразмыслив немного, он справедливо рассудил, что уж если и таскаться с пушкой в кармане, то лучше делать это на законных основаниях. Такое умозаключение привело его в школу полицейских. Там на протяжении нескольких лет Басель совмещал учебу с работой ночным барменом и приготовлением завтраков в отеле. Скопив немного денег, он перевез семью в относительно спокойный район Парижа и лишь тогда смог вздохнуть с облегчением.

На роль следователя Басель подошел идеально. Еще с детских лет он заметил за собой способность понимать истинные мотивы людских поступков, угадывать человеческий страх и чувствовать, когда кто-то лжет. Мать Баселя могла бы многое рассказать ему о его деде – мрачном бокоре, черном колдуне вуду, к которому и местные-то обращались изредка: уж больно малоприятными могли быть последствия. Но, проведя невеселое детство перед алтарем оберегающих мертвых духов лоа: Барона Самеди и Мамы Бриджит, среди магических кукол, чьих-то фотографий и человеческих костей, мамаша Ромм поклялась, что в ее семье такого не будет. Она, безусловно, не могла не видеть очевидного – способности деда перешли к Баселю и при желании из него мог бы получиться один из сильнейших жрецов, тех немногих, кого с придыханием называли Унган Асогве?[6 - Унган Асогве – жрец вуду наивысшего ранга.], но она лишь сплевывала на пол, когда сын в очередной раз с точностью до часа угадывал прогноз погоды. Сам Басель оценивал свой дар как обычную интуицию, и со временем жизнь приучила его доверять ей всецело. В полиции он был незаменим во всем, что касалось работы с населением, будь то допрос или поквартирный обход. Он играючи подлавливал дающих показания на лжи, находил их болевые точки и давил на них, пока несчастный не исторгал из себя необходимую информацию. Такие незаурядные способности привели Баселя в святая святых уголовной полиции – здание на набережной Орфевр. Коллеги его уважали и слегка побаивались, наградив очень точным прозвищем – Вуду. Впрочем, насколько точным, не догадывался никто, включая самого Баселя. Ему прочили блестящую карьеру, однако было одно но. Его способности не ограничивались одним звериным чутьем. Зверь в нем был гораздо сильнее и агрессивнее, чем сам Басель мог представить. Незаурядные таланты в лейтенанте соседствовали с неконтролируемой яростью. Басель, которому никто не соизволил объяснить происхождение его почти феноменальных способностей, не знал одной простой истины – зверя нужно кормить. За талант, удачу и, казалось, случайное везение придется заплатить. А о жертвоприношении Басель не знал ничего, хотя частично, хоть и сам того не подозревая, он воздавал дань духу-переводчику, похабному Легба?[7 - Папа Легба – в религии вуду один из важнейших духов-лоа, посредник между людьми и остальными духами.], посредством многочисленных и подчас неразборчивых контактов с женщинами. Но демонов требовалось задабривать не только демонстрацией своей мужской силы, но и другими, более кровавыми жертвами и, коль уж Басель сам не делал ровным счетом ничего, однажды случилось неизбежное. При задержании владельца публичного дома, где в качестве секс-рабов содержались преимущественно несовершеннолетние дети из Африки, лейтенант Басель Ромм впал в состояние слепой ярости и чудом не забил обвиняемого насмерть. Мужик, у которого при обследовании выявили около семи переломов костей, в том числе позвоночника, подал жалобу. Скандал стоил Баселю повышения, а Паскалю Пети новых седых волос. Устроив Баселю выволочку и самолично отстранив его от работы на месяц, комиссар полиции единолично выстоял в настоящей бойне в отделе внутренних расследований. Что и как он там говорил, так и осталось тайной, но Баселя он отстоял. На следующий день Баселя закрепили в статусе заместителя молчаливого и уравновешенного Франсуа Мореля, который хоть и был на несколько лет моложе напарника, но выдержкой и спокойствием мог поделиться с доброй половиной отдела.

Ко всеобщему удивлению, эти двое отлично сработались, с лихвой компенсируя друг другу все то, чего им самим так не доставало. Франсуа успокаивал и остужал буйный нрав Баселя, а тот давал слегка занудному французу необходимый импульс для движения вперед, зачастую заставляя посмотреть на проблему под неожиданным ракурсом и найти, наконец, недостающие детали для раскрытия преступления. Хотя, если копнуть поглубже, основой их долгой дружбы стало то, что тонко чувствующий людей Басель Ромм не увидел в Франсуа Мореле никакого второго дна. Он понимал: Франсуа не карьерист, продирающийся наверх всеми возможными и невозможными методами, не садист, пришедший в органы за неконтролируемой властью, и не извращенец, дрочащий тайком на фотографии с места происшествия. И тех, и других, и третьих в конторе было хоть отбавляй. Но Франсуа стоял особняком ото всех. Он был идеалистом. В конторе не принято было расспрашивать об истинных причинах выбора профессии. Пути, что приводили людей к карьере полицейского, были разными, но почти всегда ничего веселого в них не было. Спроси – и любой из их коллег ограничился бы шуткой о возможности носить пушку и ездить на красный свет. Но Басель чувствовал: у Франсуа есть веская причина. Что-то глубоко спрятанное в его прошлом превратило в свое время мальчика-разгильдяя в молчаливого и немного угрюмого мужчину. Басель не лез в душу Франсуа и не вытягивал из него правду, хотя и мог бы. Вместо этого он молчаливо уважал внутреннюю порядочность напарника и его принципы. Поэтому, когда Франсуа фактически сорвал допрос Анжело Бертолини, Басель лишь скрипнул зубами и отступился. Во-первых, он доверял своему напарнику. Во-вторых, его пресловутая интуиция подсказывала, что странный накрашенный персонаж, улыбающийся на допросе так, словно ему вот-вот вручат «Грэмми», действительно не врет. Да, с мозгами у этого парня был явный кавардак, и, тысячу раз – да, Баселю он не нравился, да что уж там, просто бесил. Но ни опасностью, ни угрозой от подозреваемого не пахло. Дело явно было в другом. И тут, практически первый раз в жизни, у Баселя не было ни малейшей догадки о том, что же все-таки представляет собой этот Анжело Бертолини. Подозреваемый стал для Баселя настоящей загадкой. И это здорово портило Баселю настроение.

* * *

Басель потер шею и постарался вытянуть ноги, но тут же уперся в противоположную стену. Кабинет Франсуа, если так можно было назвать пятиметровую каморку без окон, у слабонервных способен был вызвать приступ клаустрофобии. И все же это был отдельный кабинет. Раньше Басель ютился в одном помещении с другими следователями, где приходилось наблюдать разное. Кто жрал за столом, а кто и ногти на ногах мог подстричь.

День выдался сложный. Поквартирный опрос жильцов дома, где проживал Ксавье Седу, вылился скорее в сеанс психотерапии. Большую часть времени он провел, успокаивая испуганных людей и обещая во всем разобраться. Басель прилежно показывал всем фотографию, распечатанную с камеры наблюдения, но заранее предвидел результат. Мужчина на записи сделал все, чтобы спрятать свое лицо. С таким же успехом Басель мог показывать людям обертку от шоколадки. Опознать по этой фотографии кого бы то ни было нереально. Впрочем, кое-что все же привлекло внимание Баселя, и теперь он рассеянно передвигал на столе Франсуа коллекцию смешных точилок-игрушек, сгорая от нетерпения все рассказать напарнику.

Франсуа, ворвавшись в кабинет, первым делом вытряхнул Баселя из своего кресла, отобрал точилку в виде тигра, которому следовало как следует накрутить хвост, чтобы заточить карандаш, и рухнул за стол. Потом все так же молча протянул один из багетов с ветчиной и бутылку с водой. Вечно голодный Басель вгрызся в сэндвич и, работая челюстями, без слов протянул Франсуа мутный нечеткий снимок с изображением незнакомца, перебравшись тем временем на единственный в кабинете стул, тут же затрещавший под весом его тела. Франсуа некоторое время изучал фотографию.

– Запись есть? – поинтересовался он, так и не приступив к своему багету. Басель, рот которого был набит, кивком показал напарнику на монитор компьютера. Франсуа щелкнул мышкой и нажал на воспроизведение.

Запись была нечеткой, как любая другая запись с камеры наблюдения. В правом верхнем углу сменяли друг друга секунды. Сначала ничего не происходило, и вот, когда время показало 01:03, перед подъездом остановился темный Mercedes-Benz S-Class. Водитель, облаченный в костюм и белые перчатки, покинув свое место, помог выбраться из салона двум мужчинам. По яркому макияжу и рокерскому прикиду в одном из них легко можно было опознать Анжело Бертолини. Молодой человек ощутимо пошатывался, и водителю пришлось поддержать его под локоть, пока он выбирался из салона машины. Второй мужчина, без сомнения, был Ксавье Седу. Продюсер отдал какое-то распоряжение водителю. Тот, кивнув, сел за руль, и, дождавшись, когда его шеф со своим спутником закроют за собой тяжелую дверь, скрылся из поля зрения камер. Цифры на мониторе сменились на 01:08.

– Нужно допросить водителя, – кинул Франсуа в сторону Баселя, не отрываясь от экрана.

– Угу, – промычал напарник и запил остатки багета водой. На экране снова ничего не происходило. Глаза у Франсуа слезились. Время подбиралось к отметке 01:12, когда к подъезду быстро подошла какая-то тень. Невысокого роста человек нажал какую-то кнопку на панели домофона. Звука на записи, как назло, не было. Несколько секунд ничего не происходило. Незнакомец нервно поправил капюшон, оглядываясь по сторонам. Ему явно было не по себе. Наконец он дернул ручку подъездной двери и проскользнул внутрь.

– Его кто-то впустил, – подвел итоги Франсуа. – Если бы он знал код, зашел бы сразу. Говоришь, никто его не опознал?

– Формально нет, – протянул Басель, поблескивая глазами в сторону второго багета. Франсуа вздохнул и потряс сэндвичем у напарника перед носом.

– Давай сначала факты.

– Мне кажется, – и тут Басель сделал выразительную паузу, заставив Франсуа податься вперед, – один из соседей Седу врет. Точнее, соседка.

Франсуа понимал, что слово «кажется», являющееся обязательным в такого рода предложениях, в случае с напарником можно было опустить. Но формальности никто не отменял.

– Выкладывай, – сказал он и положил сэндвич на видное место. Басель вздохнул, сглотнул слюну и приступил к докладу.

* * *

Дверь на лестничной клетке третьего этажа, что располагалась прямо напротив квартиры Ксавье Седу, не открывали достаточно долго. Но Басель, явно чувствовавший чье-то молчаливое присутствие и какое-то невнятное шевеление за дверным полотном, уходить не спешил. Дождавшись, когда невидимый жилец как следует рассмотрит его в глазок, он нажал на пуговку звонка еще раз. Потом, привычным жестом вытащив из кармана удостоверение лейтенанта полиции, помахал им перед глазком.

– Месье? Мадам? – громко позвал он. – Я провожу опрос в связи со вчерашним убийством вашего соседа.

Замок тихо щелкнул, и дверь слегка приоткрылась. Басель скорее почувствовал, чем увидел в проеме силуэт женщины. Она несколько секунд разглядывала удостоверение, а может быть, собиралась с мыслями и в конечном счете обреченно кивнула, поняв, что разговора не избежать.

– Меня зовут Басель Ромм. Я могу пройти в квартиру, мадам? – поинтересовался Басель, отчаянно желая присесть, вытянуть ноги и, если повезет, выпить кофе. Но женщина помотала головой:

– Извините, это исключено. Вы разбудите моего мужа.

Басель удивленно вскинул брови. По его представлению было часов шесть вечера. Ни под определение «слишком рано», ни под понятие «слишком поздно» такое время для сна, в его понимании, не попадало. Женщина, увидев реакцию полицейского, посчитала нужным объяснить:

– Мой муж – Дидье Дассини – профессиональный боксер. Сегодня утром он вернулся из Японии, где участвовал в поединке. Сейчас отсыпается. – Она в конце концов вышла из тени, и теперь Басель мог спокойно рассмотреть ее. Миловидная блондинка, около тридцати, одетая в универсальный комплект: джинсы и легкий бежевый свитер. Про таких принято говорить «ухоженная». Ее лицо можно было бы назвать идеальным, если бы не великоватый нос, а вот выражение лица было каким-то вымученным. Впрочем, Басель понятия не имел, как должны выглядеть жены профессиональных боксеров. Имя Дидье Дассини было ему известно. Он, как и любой другой мужчина, любил время от времени посмотреть боксерский поединок, потягивая пивко на диване. Не Мохаммед Али, бесспорно, но все же. Концентрация селебрити на один жилой дом резко повысилась.

– Я могу узнать ваше имя? – поинтересовался он дружелюбно. Женщина вздохнула и вышла на лестничную клетку, аккуратно прикрыв за собой входную дверь.

– Ирэн, – представилась она без тени улыбки. – Ирэн Дассини. Но боюсь, мне совсем нечего вам сказать.

– Правда? – белозубо блеснул улыбкой Басель, включая мужское обаяние, и кивнул себе за плечо на дверь Седу, на которой теперь красовалась желтая полицейская лента. – Ваша входная дверь всего в нескольких метрах от квартиры, где было совершено убийство. Вы не заметили ничего необычного? Не слышали никакого шума?

Ирэн покачала головой:

– Я приняла снотворное в десять вечера и всю ночь спала как убитая. Так что – нет. Извините. Кажется, я абсолютно бесполезна как свидетель.

– То есть вы не слышали абсолютно ничего прошлой ночью? – уточнил Басель терпеливо. – Даже то, как приехали полиция и «Скорая помощь»?

Ирэн опять повторила отрицательное движение головой.

– Нет, абсолютно ничего, – ровным голосом подтвердила она, – помимо выпитого снотворного, я заткнула уши берушами, чтобы мне не мешал шум с улицы. В этом здании запрещено ставить современные пластиковые окна со стеклопакетами. Старинные рамы – это, конечно, красиво, но спать порой совершенно невозможно.