Ключ к убийству

– Я ожидал, что ситуация с этим маленьким гением принесет Ксавье неприятности, – пояснил он и замолчал, пережидая, пока секретарь расставит на столе чашки с кофе, сахарницу и вазочки с печеньем. Слово «гений» он произнес так, словно это был диагноз.

– Почему? На то были причины? – Франсуа нащупал карандаш в кармане и по привычке надавил на острие подушечкой большого пальца.

– Нет, причин не было, – ровно произнес Долан и подождал, пока дверь за секретарем закроется, – но с самого начала этой истории у меня было нехорошее предчувствие. Скорее всего, интуиция. А может быть, я сгущаю краски. С возникновением группы «Панацея» наши с Ксавье пути разошлись, так что понятно, почему вся эта история с самого начала навевала на меня тоску.

– Можете рассказать поподробнее о ваших отношениях с Седу? – Франсуа откусил кусочек печенья и почувствовал зверский голод. Внезапно он понял, что до сих пор так и не поел. Он приехал на встречу с Доланом прямо из кабинета Солюса, направляясь по горячему следу только что совершенного преступления. Он не мог позволить себе остановиться ни на миг. Времени, отпущенного ему до пресс-конференции, было ничтожно мало.

– Мы вместе начинали нашу продюсерскую деятельность. – Долан подвинул вазочку с печеньем поближе к Франсуа. – Мы тогда были гораздо моложе и существенно глупее. Вы, вероятно, в курсе, что сначала мы продюсировали мюзиклы. Сегодня я бы не решился на такую авантюру. А тогда… Мы вместе искали деньги для первой постановки. Проводили кастинг. До сих пор не понимаю, почему мы решили, что из нас выйдут продюсеры. Но, как ни странно, все получилось. А ведь в случае провала мы бы стали банкротами, – констатировал Долан и повернул одну из рамок на столе так, чтобы Франсуа мог рассмотреть снимок. На фото совсем молодой, счастливый и, по всей видимости, не вполне трезвый Ксавье Седу обнимал за плечи Альберта Долана. – Не думайте, что я хранил эту фотографию здесь вечно, – пояснил Долан, – вообще-то, она лежала в ящике моего стола, но теперь, когда Ксавье больше нет, – его голос сломался, – поздно играть в гордость и принципиальность.

– Почему вы перестали работать вместе? – спросил Франсуа, гася улыбку.

– Седу захотел продюсировать рок-музыкантов, – развел руками Долан. – Мир мюзиклов стал ему неинтересен.

– Была конкретная причина? – аккуратно пробирался вперед Франсуа, стараясь выбрать верный тон и правильные слова.

– Была, – побарабанил пальцами по столешнице Долан, – Анжело Бертолини.

– Он стал причиной разногласий между вами? – уточнил Франсуа.

– Не совсем, – нехотя признался Долан, – скорее он оказался последней каплей, хотя я и не люблю банальные выражения. Но, собственно говоря, мы с Ксавье к тому времени уже накопили багаж претензий и порядком охладели к совместной деятельности. Такое часто бывает между партнерами, проработавшими вместе слишком долго. Это можно было исправить, наверное, но все случилось как случилось. Мне, безусловно, хотелось бы малодушно обвинить в этом кого-нибудь, но перекладывать на других вину за собственные промахи слишком легко.

– Расскажите мне подробнее о том, как вы встретили Анжело Бертолини, – попросил Франсуа. Долан перевел взгляд на окно.

– Это была наша последняя совместная поездка в Италию, – начал он не спеша, словно разминаясь перед долгим забегом. – Нас с Ксавье пригласили принять участие в качестве членов жюри в каком-то местном песенном конкурсе в Бари. Из тех, чьи организаторы не могут позволить себе присутствие настоящих звезд и довольствуются теми, кого как бы знают, но на кого совершенно плевать. После конкурса у нас оставалось еще несколько свободных дней, которые было решено посвятить отдыху. Я предпочитал останавливаться в дорогих отелях, где можно насладиться роскошью и приватностью. Но Ксавье захотелось приключений. Возможно, у него начался кризис среднего возраста. Он предпочел арендовать машину и хаотично колесить по всей Италии, забираясь порой в такие места, о которых я и слыхом не слыхивал. Я, несомненно, предпочел бы полистать газету в теньке у бассейна, поэтому настроение у меня было паршивым. Но Седу, вместо того чтобы пойти на компромисс, продолжал мучить меня долгими переездами и плохими гостиницами. Уж не помню, как нас занесло в Триджано. Маленький и абсолютно неинтересный для туристов городок. Далековато от моря. Делать там абсолютно нечего. Но Ксавье уперся и настоял, чтобы мы переночевали. Вечером, после осмотра немногочисленных, не привлекающих особого внимания достопримечательностей, мы шлялись по центру. Погода была отличная. Мы неплохо поужинали и выпили достойного вина. Мое плохое настроение потихоньку испарялось. А потом… откуда-то донеслась песня. Я не люблю высокопарных слов и цветистых описаний, но музыка, которую мы услышали в тот вечер на главной площади Триджано, была… поистине божественной. – С этими словами Долан откинул голову на высокую спинку кресла и прикрыл глаза, словно вспоминая тот вечер в Италии. – Она была не похожа на то, что обычно поют уличные музыканты. Чистый сильный голос пел под гитару о любви к Господу Богу и призывал людей стать добрее и лучше. Мы с Ксавье пошли на звуки этой музыки и вскоре увидели на площади двоих в плотном людском кольце. Монахиня держала в руках ящик для пожертвований на нужды какого-то монастыря. Рядом с ней, привлекая внимание прохожих, пел молодой человек. На вид ему было лет семнадцать. Он был худ, и не сказать, что очень привлекателен: типичный итальянец с патлами, давно не знавшими ножниц и расчески. Нос, великоватый для такого лица, живые карие глаза. Но все это было не важно, потому что внутри парня горел огонь. Это не был церковный псалом, это скорее была рок-баллада. Парень славил Бога так, будто признавался в страстной любви девушке. Люди, спешившие до этого мимо по своим делам, останавливались как завороженные, и под конец этого импровизированного выступления толпа собралась приличная. Я заметил, как загорелись глаза Ксавье. Я видел такое несколько раз. Это значило только одно – в его голове зарождался новый проект. Мы дождались, пока парень допоет, и следом за другими людьми положили монахине в ящик для пожертвований несколько купюр. Когда толпа рассеялась, Ксавье подошел к парню и заговорил. Мальчишка не знал французский, а Седу хреново изъяснялся по-итальянски. Но этого было достаточно, чтобы понять, что парню никакие не семнадцать, а все двадцать пять лет. Он поведал, что сирота и вырос в приюте при монастыре, а потом остался там жить и работать, так как идти ему было абсолютно некуда. Музыке парень специально не учился, разве что давным-давно, в детстве с ним занимался его отчим. Но он был одним из тех талантливых самоучек, которые запросто дадут фору любому певцу, проучившемуся музыке всю жизнь. Он рассказал, что играет на многих музыкальных инструментах, и сам сочиняет музыку, но его основная работа в монастыре – играть на органе во время церковных месс. Звали парня, как вы уже поняли, Анжело. Анжело Бертолини. Он все время улыбался. Эта счастливая улыбка не сходила с его лица ни на миг. Я украдкой наблюдал за Ксавье и видел, как улыбка этого паренька перетекает на его лицо. Серьезный и циничный Седу, разговаривая с парнем, и сам стал улыбаться как идиот. Потом Ксавье поинтересовался, не желает ли тот приехать в Париж на прослушивание, но парень вдруг замялся и сказал, что должен спросить разрешения у настоятельницы монастыря. Сам он решить такой вопрос почему-то не мог, несмотря на свой возраст. Что-то бормотал про благословение. Время было уже позднее, и мы договорились встретиться на следующий день. Вечером у нас с Ксавье состоялся неприятный разговор. Видимо, за несколько дней в нас обоих накопилось раздражение, и мы поругались. Я сказал, что парень кажется мне странным и инфантильным. Что у него дурацкая улыбка. Что глупо приглашать на прослушивание человека, даже не говорящего по-французски. Что это не формат, и я не знаю, в какой из наших мюзиклов Седу собирается его впихнуть. Скорее всего, я ревновал. Положа руку на сердце, я, конечно же, видел, что пацан долбаный гений. Ксавье в ответ уперся и сказал, что, если это не формат, он готов сделать под парня специальный проект. Слово за слово, мы разругались в пух и прах. А на следующий день Седу пошел на встречу к матери-настоятельнице один. Его долго не было. Вернулся он мрачнее тучи и только к обеду. Рассказывать мне ничего не стал. Я решил, что он дуется на меня, но скоро понял, что он в глубоком раздумье. К вечеру мы все же помирились. Ксавье признался, что с парнем не все так просто. В подробности он не вдавался, и я решил не расспрашивать, дабы не сломать наше хрупкое перемирие. Очевидно, во время разговора с настоятельницей монастыря выяснилось что-то такое, что изменило его мнение. Так или иначе, я был рад этому. Мы больше не вспоминали о маленьком Бертолини, а вскоре и вовсе вернулись во Францию. Первое время все было как обычно. Мы обдумывали идею очередного мюзикла, но я видел – Ксавье как подменили после той поездки. Наш новый проект ему был неинтересен. Он был как никогда задумчив, больше прежнего раздражен и сильнее, чем когда бы то ни было, стал выпивать. Словом, я чувствовал: что-то не так. Отношения между нами стремительно ухудшались. Спустя месяц через наших общих знакомых я случайно узнал, что Анжело уже в Париже. Ксавье снял ему квартиру и нанял репетитора по французскому. Он все же не расстался со своей идеей. Он просто не стал посвящать меня в свои планы. Как вы понимаете, это не добавило теплоты в наши и без того напряженные отношения. Я в ответ взялся за новый мюзикл сам. А Ксавье решил создать под Анжело группу и занимался подбором музыкантов. У него были грандиозные планы. Он не просто хотел создать новый проект. Он решил создать новое направление в музыке. Он решил дать Бертолини карт-бланш не только как солисту, но и как композитору. Вскоре наши дороги с Ксавье окончательно разошлись. Не было громкого скандала. По сути, мы расстались друзьями. Разошлись без взаимных упреков и скандалов. Просто перестали общаться на много лет. – Долан усмехнулся: – Вот, собственно, и все.

– Эта история сильно отличается от той, что печатали в свое время газеты. Насколько я помню, в группу был проведен официальный кастинг. Было прослушивание, на которое явилось огромное количество претендентов, – напряг память Франсуа, – впрочем, я не поклонник и могу ошибаться.

– Нет, вы не ошибаетесь. Кастинг и в правду был. Но этот отбор – огромная мистификация, которую устроил Ксавье, – поморщился Долан. – На самом деле на кастинге отобрали единственного участника группы – Оливье Робера. Все остальные уже были подобраны и утверждены, хотя заверялось, что всех участников группы Ксавье нашел на том прослушивании. Насколько я знаю, Анжело, Нино и Жерар даже приходили на это прослушивание и выступали на нем. Но это была простая формальность. Для журналистов, так сказать. Ксавье вообще создал много тайн вокруг группы. Вы, например, в курсе, что он изменил возраст Анжело? По официальной версии, на момент создания группы Анжело было двадцать лет. На деле, настолько я помню, все двадцать пять, а то и двадцать шесть. Кроме того, придумал ему звучный псевдоним – Ангел.

– Но зачем так много тайн? – не понял Франсуа.

– Ну, возможно, он хотел запутать следы и скрыть какие-то факты из биографии Анжело. Ведь было же что-то, из-за чего Ксавье сомневался в самом начале. Смею предположить, что, прежде чем мой давний друг все-таки решился пригласить маленького гения в Париж, он провел не одну бессонную ночь в раздумьях. Не исключено, настоятельница монастыря рассказала ему что-то, что следовало тщательно скрывать от прессы. Но я могу только строить догадки, а Ксавье уже не спросишь… – побарабанил пальцами по столу Долан.

– Вы помните название монастыря и имя его настоятельницы? – спросил Франсуа, хмурясь и делая пометки в блокноте.

– О, это было очень давно. Имени матери-настоятельницы я вам не скажу. А монастырь… кажется, он там всего один. Google вам в помощь, молодой человек.

Франсуа кивнул.

– А почему Ксавье решил создать группу? Ведь если Анжело был таким талантливым музыкантом, разве не логичнее было сделать сольный проект? – задал он следующий вопрос. Долан раздумывал некоторое время, прежде чем ответить.

– Не скажу наверняка. Я сознательно не интересовался этим проектом. Я хотел дать Ксавье понять, что мне это неинтересно и я в это не верю. Я говорил ему, что это неформат и проект не принесет коммерческого успеха. Мне казалась смешной идея, что четверо накрашенных мужиков, исполняющих странную, пусть и очень мелодичную музыку, могут кого-то заинтересовать. Как показало время, я оказался неправ. Проект стал для Ксавье звездным часом. Но из-за своего безразличия я мало что знаю. Могу только строить предположения.

– Я могу услышать эти предположения? – настаивал Франсуа.

– Вы правы в том, что безусловной звездой этой группы был Анжело. Ксавье всех остальных музыкантов подбирал под него, – вздохнул Долан, ища нужные слова, – и сначала я думал, что Ксавье хочет таким образом «оттенить» Ангела. Заставить его заиграть всеми красками, словно яркий бриллиант – венец в диадеме, в окружении других камней поменьше, но позднее я изменил свое мнение. Видите ли, я все-таки неплохо знал Ксавье, и он был не только продюсером и музыкантом, но, вне всякого сомнения, прежде всего коммерсантом. И ответ на ваш вопрос, вероятно, кроется в том, что он не был до конца уверен в Анжело. Ведь мой бывший партнер вкладывал огромные деньги и колоссальные усилия в раскрутку нового проекта. Возможно, он решил подстраховаться. Если бы Анжело пришлось уйти из группы, его можно было на худой конец заменить другим солистом. Понятно, что популярности группе это не прибавило бы, но позволило бы продолжить существование и перепевать старый репертуар. Заменить солиста в группе можно. Заменить сольного певца – нет.

– Был конкретный человек, которого, по вашему мнению, Седу готовил на место Анжело в случае чего? – поинтересовался Франсуа, вертя карандаш в пальцах.

Долан поскреб подбородок и кивнул:

– Думаю, прежде всего вам следует обратить внимание на Нино Тьери. Он был первым, кого Ксавье утвердил в группу после Анжело. Это невероятно талантливый стервец с небольшим комплексом недолюбленности. Насколько я знаю, он всю жизнь старается прорваться на первые роли, но все время оказывается вторым в очереди. Он в течение нескольких лет терся рядом с Ксавье, и тот, наконец, нашел ему применение. Жерар Моро сразу отпадает. История не знает примеров того, что ударник становился солистом, да к тому же он самый старший из «Панацеи».

– А Оливье Робер? – предположил Франсуа.

– Робера я знаю меньше всего из этой четверки. Он хороший парень, но мне показалось, ему не хватает тщеславия, – покачал Долан головой. – Нет, он определенно не подходит на роль лидера группы.

Франсуа помолчал, прежде чем задать следующий вопрос, чувствуя себя журналистом, роящимся в чужом грязном белье, и думая, что таковы уж издержки профессии, но Долан его опередил:

– Я могу задать вам вопрос? Вы уже допрашивали Бертолини? – И, дождавшись, пока Франсуа кивнет, продолжил: – Какое мнение у вас сложилось о нем?

Франсуа помедлил с ответом, вспоминая. Потом начал, аккуратно подбирая слова:

– Открытый, жизнерадостный, веселый и очень… – Он искал правильное определение, но не мог найти.

– Странный? Инфантильный? – подсказал Долан с усмешкой. – Не удивляйтесь. Он всегда таким был. Я видел его всего пару раз и толком не был с ним знаком, но парень каждый раз кидался мне на шею, как шестилетний ребенок, и пищал, как девчонка. Меня это слегка коробило. Я ревностно берегу свое личное пространство. Впрочем, нужно отдать ему должное, с его морем обаяния это всегда выглядело очень мило. К тому же это можно списать на его итальянский темперамент. Но это не отменяет того факта, что молодой человек ведет себя несоответственно возрасту.

– Да, пожалуй, – вынужден был согласиться Франсуа. – Обниматься со мной он, естественно, не обнимался, но на допросе вел себя слегка… ребячливо, это да.

– Так вот, я легко допускаю, что Ксавье испытывал к Анжело чувства, сродни родственным. Он постоянно повторял, что Анжело его маленький ангел. Он находил в нем нечто божественное, – грустно улыбнулся Долан, – его можно было понять.

Франсуа вздохнул и перелистнул блокнот.

– У Ксавье Седу были недоброжелатели или даже враги? – задал он следующий вопрос.

– У нас у всех есть недоброжелатели, – усмехнулся Долан, – особенно если по профессии ты – продюсер. Приходится отказывать огромному количеству людей и буквально каждый день разбивать чьи-то мечты. Вы знаете, сколько талантливых людей приходит на прослушивания? А тебе нужно выбрать одного-двух. А Ксавье так и вовсе не отличался деликатностью. Мог сказать что-то сгоряча. Так что людей, не любивших его, мягко говоря, навалом. Начнем с того, что перед тем, как переехать ко мне, он совершенно по-скотски бросил свою жену и сына. Сын, кстати, позже пробовал связать свою жизнь с музыкой. Даже на кастинг в «Панацею» приходил, между прочим, но Ксавье отказался ему помогать. К слову сказать, никаких особых природных талантов к пению у парня не было. Был даже небольшой скандал: Ксавье что-то резко сказал. Парень так же резко ответил. Кажется, мой друг разбил его мечты. Потом молодого человека выводили с охраной.

– Как зовут сына Седу? – сделал еще одну пометку в блокноте Франсуа.

– Андре, – не задумываясь ответил Долан. – Вот только фамилия у него другая. Бывшая жена Ксавье предпочла, чтобы мальчик носил ее фамилию. Но думаю, вам не составит труда его найти.

Франсуа согласно кивнул и захлопнул блокнот. Но Альберт Долан явно не спешил прощаться с ним. Он задумчиво разглаживал пальцами лежащую перед ним газету с неприглядной статьей.

– Пожалуй, я должен рассказать вам об одном маленьком происшествии. Возможно, это мелочь, и все же в свое время это заставило меня задуматься, – медленно произнес он, словно размышляя, стоит ли говорить об этом детективу. – Мы с Ксавье одно время посещали психотерапевта. У нас был один на двоих специалист. После того как наши пути разошлись, я счел неэтичным пользоваться услугами этого врача и нашел другого, – усмехнулся он. – Так вот однажды, еще в пору, когда мы имели общего специалиста, я столкнулся с Ксавье в приемной. Увидев меня, он задергался так, будто его застали на месте преступления. Я подумал, ну что такого, я же прекрасно знаю, что он посещает сеансы психотерапии, но оказалось, в этот раз он был в роли сопровождающего. Я подошел к нему, чтобы поздороваться, когда из кабинета выскользнул, как всегда, сияющий Анжело. Ксавье невероятно смутился и предпочел побыстрее улизнуть. Я тогда не придал этому большого значения, но сейчас подумал, что, возможно, вам стоит об этом знать.

– Имя психотерапевта? – снова раскрыл блокнот Франсуа.

– Клэр… Клэр Лэми. – Долан кивнул в сторону приемной: – Я думаю, мой секретарь сможет найти для вас ее адрес. И не пугайтесь, она дамочка с характером. Но специалист блестящий. Возможно, она сможет рассказать вам что-нибудь.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Франсуа, но все так же не мог уйти. – И все же, как вы думаете, Анжело мог убить Ксавье? – спросил он, подумав немного.

Альберт Долан поник в своем кресле и надолго замолчал.

– Я давно зарекся делать какие бы то ни было предположения. Жизнь иногда преподносит сюрпризы похлеще любого детектива. Я не знаю, кто и кого мог убить. Я знаю одно… – сказал он, и голос его треснул. – Этот старый засранец Ксавье Седу не должен был умереть вчера.

Франсуа молчал, не зная, что ответить.

– Вам приходилось терять близких людей, молодой человек? – спросил его Долан. Франсуа внезапно почувствовал каждый мускул в своем теле и на секунду позволил себе прикрыть глаза. Он не спешил с ответом. Его ответ не требовался. Но в его затылок уже дохнуло зимой, и на мгновение он опять увидел то, отчего до сих пор иногда просыпался среди ночи в холодном поту: светлый застывший взгляд, уже слегка тронутый желтизной гниения, и белое лицо, покрытое нетающим инеем. Видение проскользнуло легкой тенью между его глазным яблоком и тонким веком, и женский истеричный голос опять иглой вонзился в мозг. «Это все из-за тебя! Твоя вина! Твоя!» Франсуа привычно прогнал от себя воспоминание, а Долан тем временем продолжал: – Наверняка нет. Вы слишком молоды для этого. Позвольте дать вам совет? Не тратьте жизнь на глупые обиды и мелочные выяснения отношений. Вы можете думать, что у вас еще будет время на то, чтобы все отыграть назад. Вы можете думать, что у вас впереди все время во вселенной. Но однажды окажется, что у вас не осталось и гребаной секунды на то, чтобы все исправить. Не повторяйте моих ошибок. Я не просто потерял друга. Я потерял его дважды. Первый раз – много лет назад на главной площади Триджано в Италии. И второй раз – сегодня ночью… И не дай вам бог понять то, о чем я сейчас говорю.