Там, где пахнет лопухами. Повесть

Дверь дёрнулась. Ругань сквозь зубы.

Дёрг. Дёрг. Дёрг.

Ваньке повезло, что не успел отпереть. Осталось-то совсем капельку – каких-нибудь полсантиметра.

– Ну, п-п-п-падла! – цедил сквозь зубы тот. А потом перешёл на крик. Такой бывает у людей с взрывным характером, когда терпение лопается. – А ну открывай! Хуже будет! – медведем ревел. – Открывай, говорю!

От ударов доски дрожали, прогибались, скрипели – вот-вот рассыплется хлипенькая дверка. У Ваньки сердце ушло в пятки. Он на носочках пересёк участок и поспешил к дому, где оставил Мишку с Веркой. Надо их предупредить.

Он представил себе, как здоровенный мужичище ловит его, смертельно напуганного. Сгребает здоровенными лапами, стискивает до хруста в рёбрах. Швыряет в видавший виды «козёл», увозит в ментовку.

Сдаст Ванька своих подельников? Вряд ли. Менты и не догадаются, что он был не один. Хоть ничего и не украл, а пару дачных «висяков» на него сгрузят за милую душу. А если б поймали Мишку с Веркой? Вот те бы Ваньку сдали. Верка – так уж точно. Такая падаль влёгкую сдаст, предаст и продаст.

Стук и ор стихли позади. Наверняка тот скоро будет рыскать по посёлку. А тут уж попробуй от него улизни – поди каждую пядь земли знает. Да-а-а-а-а-а, дела…

А вот и дом с мезонином.

Он столкнулся с ними в дверях. По лицам было видно: ничем не разжились, зря только пришли.

– Ишь ты! Ну а теперь чего вернуться решил? – презрительно бросила Верка. – Опять девочка маленькая не выпустила?

Ванька не стал отвечать колкостью на колкость – в голове вертелась одна-единственная мысль – как бы без потерь сделать ноги из вонючего садового товарищества имени Калинина и забыть, что оно вообще существует на этом свете. Чтоб оно выгорело к чертям собачьим до последнего дома!

– На нас охотятся, – ответил Ванька. – Какой-то борзый деятель точно знает, что мы тут. Может, он даже не один, а с помощниками. – Насколько сумел кратко, он рассказал, что с ним произошло.

– Тогда к главным воротам не пойдём, – решил за всех Мишка. – Должен быть отсюда какой-то другой выход. Можно в противоположную сторону – посмотреть, чего там.

– Тихо! – зашипел Ванька. – Слышите?!

Прислушались.

Крадущиеся шаги со стороны въезда.

– Быстро в дом! – Мишка распахнул дверь, они юркнули внутрь. Мягко щёлкнул язычок замка. – Давайте-ка наверх!

В углу большой комнаты крутая деревянная лестница вела к люку в мезонин. Крышка, хоть и массивная, легко поддалась, распахнулась. Они очутились в затхлой, тесной комнатушке, заваленной барахлом. Сундуки, чемоданы, тюки. Хозяева использовали мезонин как кладовку. Окошко плотно зашторено чёрной тканью, так что Мишка не побоялся включить фонарик.

– Ух ты! – воскликнула Верка, оглядывая залежи добра. – Может, тут чего ценного найдем? Мы ведь только первый этаж обшарили…

– Дебилы, – тихо выдохнул Ванька. – Втянули меня в это говно.

– Ой, а сам-то! – парировала Верка. – Мало того что дело закончить зассал, так даже убежать без нас побоялся!

– Давайте не будем ругаться, – сказал Мишка примирительно.

– Давайте не будем! – с вызовом ответил Ванька.

– Ну, тогда посидим до утра, – буркнула Верка, уселась на стопку книжек и прислонилась спиной к стене. Ванька пристроился на мягкий тюк, Мишка – на чемодан.

Сидели в угрюмом молчании. Прислушивались. За тонкими стенами мезонина лишь шумел дождь – ни шагов, ни голосов.

– А если они сюда придут? – спросила наконец Верка.

– Надо сидеть тихо. Они не догадаются, – ответил Мишка.

– А если догадаются?

Вместо ответа Мишка взял чугунный бюст Сталина и показательно взвесил на ладони.

– Ты серьёзно? – произнёс Ванька. – А если убьёшь?

– Уже всё равно, – отозвался тот. – Какая разница, за что в тюрьму садиться.

– Ну вот. Мы теперь не только домушники, но и мокрушники будем.

– Не ной, – отрезала Верка. – Заколебало твоё нытьё. Давайте лучше тихонько посмотрим, чего тут есть.

Не вставая со своего книжного насеста, она приоткрыла горлышко одного из тюков, заглянула.

– О! Смотрите-ка! – и достала что-то завёрнутое в белую бумагу. – На сколько нам фонарика хватит?

– Фиг его знает. Долго точно не протянет.

– Выключай тогда. Давайте свечку зажжём. – Она развернула бумагу. В свёртке – несколько восковых свечей. Такие всегда долго горят. В каждом доме есть про запас – свет-то часто отключают.

– Только осторожно, – предупредил Ванька. – Петуха не пусти. Барахло загорится – кирдык.

– Не ной, – дежурно отозвалась Верка. Встала, покопалась в какой-то куче. Нашла алюминиевый поднос. Водрузила на чемодан. Проверила, надёжно ли держится. Да, надёжно. Сверху – треснутую чашку. В неё свечку. Чиркнула зажигалкой. Мишка погасил фонарь. Захламлённая комнатка озарилась дрожащим светом. Пламя сразу уверенно разгорелось, но из-за сквозняка неуклюже раскачивалось, изгибалось, словно в наркотическом танце.

Пока Верка заворожённо наблюдала за оранжевым язычком, а Мишка тупо глядел в пустоту, Ванька осмотрелся получше.

Мешки, тюки, чемоданы. Тумбочка с оторванной дверцей. Проигрыватель, стопка пластинок в обтрёпанных обложках. Битый хрустальный ёжик. Противогаз.

Всё как у всех.

Что ли взять почитать книжку, пока эта дура опять на них не уселась?

Он подошёл к стопке, опустился на корточки. Повёл пальцем вниз, изучая надписи на корешках. Обычный скучный набор – Толстой, Пушкин, справочник радиолюбителя, русские народные сказки, «Юный натуралист»… А вот один корешок без надписи.

Придержал верхнюю половину стопки, чтоб не упала. Вытащил тонкую книжицу. Как ни старался, стопка всё равно грохнулась на пол, рассыпалась.

– Ты чё творишь, гад?! Хочешь нас выдать с потрохами?!

Ванька не ответил.

Книжка оказалась ежедневником за какой-то лохматый год в твёрдом переплёте. Тяжёлые, годами сыревшие, слежавшиеся страницы стали нехотя, с грузным шелестом отклеиваться друг от друга. Корешок потрескивал, поскрипывал.

Почти все страницы оказались исписаны убористым, аккуратным детским почерком. На переднем форзаце крупными печатными буквами: «Дневник Кати Козловой».