Там, где пахнет лопухами. Повесть

– О, гля, кресло-качалка! – воскликнула полушёпотом Верка. – С детства хочу себе такое!

– Скоро купишь за баксы, – отозвался Мишка. Почему-то с недоброй усмешкой. – Лучше, чем это. Навороченное, с подогревом!

– Как внутрь-то попадём? – спросил Ванька. За всё время подготовки незадачливые воришки не обсудили способы проникнуть в дом.

– Не ссы, у меня всё продумано, – ответил Мишка. – В окошко влезем.

– Разобьём, что ль? Не громковато ли будет?

– Не надо разбивать. Отогнём гвоздики, выставим стекло аккуратненько и залезем. Мой дед в деревне так делал: бабка до города поехала, а ключ от сарая, где поросята, случайно с собой прихватила. Вот и пришлось окно выставлять, чтоб хрюшек покормить. А будем уходить – обратно вставим да приколотим. Как будто так и было. С ходу даже и не заметят ничего… Лучше, конечно, заднее окошко. Чтоб нас с дороги не видно было.

Позади дома до самой границы участка бушевала одичалая малина. Колючие стебли цеплялись за одежду, царапали руки, лезли в лицо. Приглушённо матерясь, непрошеные гости продрались к ближайшему окну. Простой отвёртки оказалось достаточно, чтобы осуществить Мишкин план. Рассохшаяся рама легко поддалась. Они вынули стекло, отставили в сторону к стенке. По очереди влезли внутрь.

В доме пахло старым деревом, пылью, сыростью, клопами… дачей.

– Давайте-ка по шкафам пройдёмся сначала, – распорядилась Верка.

– Ты ведь сказала, баксы где-то под полом, – возразил Ванька. – Предлагаю по-быстрому забрать да сматываться. По крайней мере два посторонних человека теперь знают, что мы здесь. А может, и менты уже едут.

Верка уставилась на него с торжествующей ухмылкой. Помолчала, наблюдая, как меняется у старшего подельника выражение лица.

– А нет никаких баксов, – сказала она.

– То есть как нет? – опешил тот.

– А вот так.

– Обманули мы тебя, братан, – сказал Мишка. Спокойно. Не оправдываясь. Без тени раскаяния или сожаления. Без душевных мук.

– Как лоха развели, – сказала Верка. – Наврали с три короба – а ты и поверил. Дурачок ты наш! – Она надула розовый пузырь из жвачки. Он звонко лопнул.

– Ах вы…

– Ну да, мы такие.

– И ты, – он повернулся к Мишке, – называл меня своим другом?!

– Дружба дружбой, а бизнес бизнесом, – бросил тот.

Внутри у Ваньки проснулось то самое чувство, что испытывает обманутый ребёнок, – осознание предательства, от которого обидно до слёз.

– Втроём не так страхово, – пояснила Верка буднично, – вот мы тебя и подбили.

Ванька стиснул зубы. Кулаки сжались.

Он прошёл по скрипучим половицам через пахнущую сыростью комнату, распахнул дверь. За ней было темно. Выругался, достал из рюкзака старый отцовский фонарик. Мазнул лучом по гостиной за порогом. Луч выхватил из темноты по очереди круглый стол с кружевной скатертью, этажерку, задёрнутое занавеской окно, линялый палас.

Следующая дверь привела Ваньку в сенцы. Дверь во двор – с накладным замком, изнутри открывается без ключа.

Тихонько повернул вертушку, вышел за порог. Прикрыл за собой дверь. Язычок замка щёлкнул.

Только спустился со скрипучего крыльца – сквозь шум моросящего дождя послышался шорох шагов по траве.

Выключил фонарик, застыл. Шаги тоже стихли.

Хриплый кашель.

Кто бы это ни был, он не мог не заметить света от фонарика.

Ванька ринулся по дачам к забору из горбыля.

Позади дома с мезонином, чуть слева, за лысой клумбой, обозначенной кусками белого кирпича, вместо ограды тянулась жиденькая полоска неполотого сорняка.

Перешагнул на огород соседней дачи. Дальше шлёпал по размокшей земле, вскопанной под картошку почти по всей площади участка. Грязь чавкала, липла к ботинкам. Глубокие следы сразу наливались водой. Участочек ухоженный, но без изгороди – за ним другая линия посёлка. За рядом домиков чернел высокий общий забор.

Шлепок оземь.

Ваня замер.

Ничего.

Наверное, перегнившая ветка отяжелела от влаги да отломилась.

Участок у общего забора с других трёх сторон обнесён железными прутьями, стянутыми проволокой. Калитка незаперта. Дачу, кажется, несколько лет назад бросили: дом обступила стена травы, под ноги то и дело попадался крупный мусор: видать, добрые соседи, прознав о смерти хозяина, решили поживиться – всё мало-мальски ценное унесли, а старое и негодное побросали прямо тут, на землю.

Грохотнуло задетое ногой ржавое ведёрко.

А вот и забор. За ним Ваньку ждёт счастливый конец дурацкой передряги, в которую он ухитрился по большой глупости вляпаться.

Забор высокий, а уцепиться толком не за что, кроме верхнего края. Ваня поправил поудобнее лямки рюкзака, подпрыгнул, ухватился за верх. Упёрся ногами в доски, стал карабкаться. Подошвы соскальзывали – не сдавался, карабкался снова, до тех пор пока не удалось перекинуть ногу.

По ту сторону – непроглядная тьма.

Он бросил взгляд на участок – ясно различил очертания домика, бочки, деревьев, кустов. Глянул за забор – ни зги не видать. Чернее чёрного даже небо за оврагом, которое должны бы освещать огни города – центр всё-таки.

И тишь. Ни машин не слыхать, ни собачьего лая в частниках, ни пьяных криков. Даже дождь, кажется, не шумит по ту сторону.

Странные дела… Ну и чёрт с ним.

Он перекинул другую ногу, спрыгнул. Поскользнулся на мокрой траве. Висок ударился о твёрдое.

Сознание возвращалось постепенно, фрагментами. Кусок там прилепится, кусок сям пристроится. Как лоскутное одеяло. Ванька лежал на сырой земле, тело противно немело от холода. Потихоньку он вспоминал, что произошло.

Проснуться бы дома, в теплой постельке, и осознать, что всё это был лишь дурной сон…

По правой половине головы и лица расползалась тупая боль.

Он приподнялся – боль глухо стукнула изнутри черепа. Поморщился. Кое-как поднялся на ноги. Поправил очки, которых чудом не потерял. Пощёлкал кнопкой фонарика. Не работает. Батарейки сдохли.