Брокингемская история. Том 19

– Там появилась большая трёхмерная цветная комбинация из трёх пальцев, – предельно прилично и наукообразно выразился Крофт, – То есть, проще говоря, фиг… Я попытался поскорее убрать его с экрана путём нажатия клавиши "Сброс" – но фиг и не думал убираться. Он только покачивался из стороны в сторону и постепенно увеличивался в размерах, пока не заполонил собой весь экран; а затем на этом фиге появилась надпись… Если вас интересует точная формулировка, я сейчас процитирую по своим записям! – он развернул бумажку, принесённую с собой, – Итак, надпись на фиге гласила буквально следующее: "Если ты, придурок, не засунешь стофунтовую купюру в дисковод "А", я сотру к чёртовой бабушке все твои данные!" Увидев подобное, Уайтлок едва не надорвал живот от смеха. А вот мне было совсем не до веселья…

На какой-то миг в кабинете повисла гнетущая тишина. Её прервал задумчивый голос Маклуски:

– В какое удивительное время мы живём! Даже безмозглая вычислительная техника пытается вымогать взятки у людей…!

– Но вы уже пробовали засовывать стофунтовку в дисковод? – поинтересовался у Крофта Доддс.

– Лишних ста фунтов у меня не нашлось, – опроверг тот, – Ведь я вам – всё-таки не Рокфеллер…

– Крофт, прекратите ваши шуточки-прибауточки! – воскликнул в панике зам, – А вдруг компьютер и впрямь уничтожит все наши данные? Тогда наши трёхмесячные труды пойдут коту под хвост – а Уайтлок доложит в Министерство, что Центральная полиция провалила к чёртовой бабушке всю компьютеризацию!

– На вашем месте мы бы не пожалели ста фунтов на благое дело! – попытался воодушевить Крофта Маклуски, – К тому же, дисковод "А" – это всё-таки не коровий желудок и даже не машинка для уничтожения бумаг… В крайнем случае, технические работники всегда смогут разобрать компьютер на составные блоки и извлечь вашу купюру обратно, – проявил присущий ему оптимизм он.

– А вот я, пожалуй, рисковать не стану, – остался при своём мнении Крофт, – Или, может быть, вы согласны пожертвовать собственной стофунтовкой?

– Нет-нет! Мы не считаем себя вправе вторгаться в служебные дела чужого отдела! – поспешил отказаться Доддс.

– Я должен своими глазами увидеть это безобразие! – принял важное стратегическое решение зам, резко вскакивая из-за стола, – Доддс-Маклуски, можете пока быть свободны!

Несколько секунд спустя два непревзойдённых мастера сыска и розыска уже поднимались неспеша по ступенькам дальней лестницы (с неперечёркнутой сигаретой), на ходу нащупывая в карманах свои верные курительные принадлежности.

– Ну как же всё-таки повезло нашему дорогому Уайтлоку! – вынужден был признать Доддс где-то на уровне третьего этажа, – Он первый раз выехал на проверку в ранге сотрудника Министерства – и сразу вскрыл недоработки в компьютеризации проверяемой конторы! Теперь Министерские бюрократы будут злорадно потирать себе руки и ноги, читая его отчёт, и надрывать животы, слушая его рассказ о трёхмерных цветных комбинациях на экране…

– Кажется, я понимаю, с какой стати эти комбинации там появились, – блеснул сообразительностью Маклуски, – Помнится, в своё время зам сообщил нам по большому секрету, что уговорил программиста за дополнительную плату вставить в нашу программу личных данных какой-то вредоносный вирус, который должен был активизироваться как раз второго апреля, в день Министерской проверки… В тот момент зам был уверен, что со дня на день перейдёт на работу в Министерство. Он уже предвкушал, как нагрянет с Министерской проверкой в свою бывшую контору и сотрёт в порошок нашего дорогого Уайтлока, нового зама по кадрам Центральной полиции… Что из этого вышло – об этом метко и афористично высказался один древний философ: Кто к нам с ямой придёт, тот сам в эту же яму и провалится!

Поднявшись до уровня пятого этажа, детективы вполне ожидаемо наткнулись на лестничной площадке на Махони, своего давнего соратника по Отделу Расследований, проводившего в этом месте свой собственный плановый перекур. Естественно, тот был очень рад снова увидеть своих коллег – как и те его.

– Сколько лет, сколько зим! – приветливо произнёс он, дружески тряся детективов за их мужественные правые руки, – Доддс и Маклуски – снова на рабочем месте? Наверно, вы уже забыли, как оно выглядит…

– Да нет – на первый взгляд тут ничего не изменилось, – опроверг Доддс, раскуривая свою большую трубку и с интересом разглядывая табличку с неперечёркнутой сигаретой на стене, – Ну а сами-то вы как поживаете, Махони?

– И как поживает ваш Секретный отдел? – полюбопытствовал Маклуски.

– Сегодня он закрыт для посторонних по причине первого рабочего дня в новом квартале, – пояснил Махони, – Вот и приходится мне работать как бы в амбулаторном режиме! – он выкинул в урну свой давно погасший окурок и тут же закурил новую сигарету.

– Итак, в нашей конторе произошли очередные кадровые пертурбации, – вернулся к главной теме дня Доддс, – Наш дорогой Уайтлок больше не работает в Центральной полиции… Мне думается, мы вправе записать это достижение себе в актив, поскольку уже давно пытались этого добиться, – не стал скромничать он.

– А переходящее красное знамя завоевал наш доблестный Первый отдел, – продолжил его мысль Маклуски, – Говорят, этому якобы способствовал какой-то эпохальный прорыв в работе Большой Установки…

– Последние пару недель работы в антенном корпусе кипят и бурлят, не затихая ни на минуту, – подтвердил Махони, – Можно сказать, что от этих работ он буквально ходит ходуном… На днях там побывала пожарная инспекция, режимная инспекция, техническая инспекция и чуть ли не ветеринарная инспекция – а заодно и бригада наших самодеятельных художников, чтобы сделать эскизы с натуры… Кстати, известно ли вам, что на прошлой неделе в нашем подшефном Доме Культуры проходил конкурс социальных плакатов, в котором собиралась принять участие и наша контора?

– Конкурс по развешиванию социальных плакатов? – насторожился Доддс.

– По их рисованию, – уточнил Махони.

– Хорошо, что нас в это время не оказалось на рабочем месте! – не преминул порадоваться Маклуски, – А то, боюсь, и нас бы тоже заставили принять участие в этом конкурсе… Мне даже страшно представить, что бы мы могли такое понарисовать…!

– Не стану скрывать: Изобразительные способности не относятся к сильным сторонам моей творческой натуры, – признался Доддс, – За всю сознательную жизнь я только один раз принял участие в конкурсе рисунков – да и то в те далёкие времена, когда ещё учился в начальной школе у нас в Шотландии… Это был конкурс детских рисунков на спортивные темы. Как нетрудно догадаться, мой рисунок был на футбольный сюжет: Я изобразил на листе бумаги решающий момент важного футбольного матча, когда судья назначает пенальти в ворота одной из команд. Я постарался в полной мере передать всё многообразие эмоций, царивших в ту минуту на поле: Одна группа футболистов ходит на голове от радости; другая рвёт на себе волосы от горя; третья спорит с судьёй – а того футболиста, за снос которого был назначен пенальти, уносят с поля на носилках какие-то санитары… И представьте теперь моё удивление: Мой рисунок был забракован конкурсной комиссией с отметкой "Заданная тема не выдержана!" Всё дело в том, что нарисованные мною носилки с травмированным футболистом сильно смахивали на открытый гроб – а всех прочих футболистов конкурсная комиссия приняла за участников похоронной процессии. Вот она и решила, что мой рисунок не имеет ничего общего со спортивной тематикой… С тех пор я за версту обхожу все эти творческие конкурсы, – подытожил он, – Увы, далеко не всякая конкурсная комиссия способна постичь всю глубину творческих замыслов художника…!

– Не беспокойтесь: В конкурсе социальных плакатов от нашей конторы участвовали два лучших художника Центральной полиции – Глиттон и Уэстмор, – пояснил Махони, – Возможно, вы даже с ними знакомы… (Первый из них работает у нас в Плановом отделе, а второй – чуть ли не в Финансовом.) И вот решили они вдвоём нарисовать один плакат на тему борьбы с бюрократизмом. Сюжет рисунка был довольно незамысловат: По каким-то рельсам едет большой товарный состав, символизирующий промышленность Британии; возле рельсов у него на пути сидит за столом какой-то бюрократ и опускает перед составом шлагбаум. (Смысл плаката легко поймёт даже малолетний болван: Бюрократы тормозят развитие нашей промышленности.) Но когда Глиттон и Уэстмор приступили к рисованию, они вдруг обнаружили, что совершенно не помнят, как выглядит настоящий товарный состав… Они обратились к начальству с просьбой отправить их в творческую командировку на какой-нибудь железнодорожный курорт – но начальство немного пораскинуло мозгами и удачно вспомнило про нашу Большую Установку в антенном корпусе… И вот начальник Первого отдела получил от Директора указание обеспечить обоим художникам все условия для работы в большом антенном зале. Глиттон и Уэстмор даром времени не теряли: Они в один присест состряпали такой классный плакат, что все вокруг просто диву дались. Я и сам имел счастье взглянуть на этот шедевр изобразительного искусства и получил незабываемые впечатления… Больше всего мне понравился этот бюрократ со своим шлагбаумом. Художникам удалось очень тонко передать его внешний и внутренний облик: Он выглядел настолько живо и натурально в своём костюме с галстуком и со своей неповоротливой жирноватой тушей, что у меня прямо руки чесались взять в руки кирпич и съездить этому типу по морде… Но вот плакат был нарисован, доставлен в Директорский кабинет и представлен вниманию высшей администрации. Сперва он вызвал однозначное одобрение Директора и всех его заместителей… О дальнейшем развитии событий мне по большому секрету поведал наш зам по секретным делам, который лично при этом присутствовал. Итак, Директор уже собирался объявить Глиттону и Уэстмору благодарность за высокое профессиональное мастерство; но тут Главный инженер вдруг высказал одно небольшое замечание: Рельсы, по которым ездила британская промышленность, с обоих концов загибались куда-то вдаль. Это создавало впечатление, будто движение происходит по замкнутому кругу… (В этом не было ничего удивительного, поскольку художники использовали в качестве образца круговые рельсы нашей Большой Установки.) Главный инженер выразил опасение, что наш плакат может быть истолкован превратно – британская промышленность якобы топчется на одном месте… Другое замечание высказал зам по кадрам – он вдруг обратил внимание на то, что нарисованный Глиттоном и Уэстмором бюрократ чем-то напоминает начальника Первого отдела. (В этом тоже не было ничего удивительного. Все бюрократы на свете чем-то похожи друг на друга!) Таким образом, в плакате можно было заподозрить ещё один скрытый смысл – нынешний куратор Большой Установки якобы мешает ей полноценно развиваться. В этом кое-кто мог усмотреть прозрачный намёк на недавний инцидент с наездом передвижной лаборатории. (Как вы уже поняли, товарный состав, олицетворяющий британскую промышленность, был срисован с нашей Большой Установки. Художники мастерски воспроизвели даже большую вмятину, оставленную на ней самовыдвигающейся стрелой передвижной лаборатории.) После этих слов в Директорском кабинете воцарилась гробовая тишина. Её прервал сам Директор ещё одним ценным замечанием: Скрытый смысл плаката можно понять совсем превратно – якобы администрация Центральной полиции тормозит развитие всей промышленности Британии… В итоге судьба плаката была решена. Он был немедленно выкинут в мусорный бак, Глиттону и Уэстмору был объявлен выговор, а наша контора была вынуждена отказаться от участия в конкурсе социальных плакатов.

– Вот так всегда! – посетовал Маклуски, – Да, правы были организаторы конкурса: Бюрократы тормозят не только развитие нашей промышленности, но и мешают творческому развитию наших прогрессивных художников…

– Я полностью согласен с лозунгом этого конкурса: Бюрократия в любом деле приносит куда больше вреда, чем пользы, – подвёл очевидный итог Махони, – Возьмём, к примеру, секретные спецслужбы нашего государства… – (Доддс и Маклуски опасливо огляделись по сторонам), – Меня оторопь берёт от одних их названий: "Секретное Управление по Глобальной Координации" или "Специальный Секретный Комитет по Взаимодействию между Штабами" – и тому подобная ахинея. Очевидно, что структура с таким идиотским названием просто не может заниматься ничем серьёзным… Я бы высказался так: Чем более замысловатое название носит та или иная шаражка, тем меньше смысла в её существовании! Она и сама ничего полезного не делает, и другим нормально работать не даёт, – не побоялся громких слов он.

– В мирное время толку от подобных структур, может быть, и немного, – проявил многосторонний взгляд на проблему Доддс, – А вот в условиях военного времени они могут принести государству неоценимую пользу…

– Интересно, какую же? – не понял Махони.

– Представим: Началась война, – углубился в логические рассуждения Доддс, – Наши противники внимательно изучают донесение своей разведки о системе британских спецслужб и замечают в этом списке некое "Управление по Глобальной Координации". Судя по названию, речь идёт об очень важной структуре, имеющей первостепенное значение для обороны Британии… Немного подумав, противник отдаёт приказ сбросить на это управление парочку крупных бомб. В результате Управление по Глобальной Координации оказывается полностью уничтоженным, а все его бюрократы погибают смертью героев. Противник торжествует и злорадно предвкушает, что уж теперь-то глобальная координация в системе нашей обороны окончательно разладится… Но не тут-то было! Поскольку погибшее управление ничем полезным не занималось, никакого урона от его потери не происходит; более того, теперь оно уже не сможет помешать нормально работать другим нашим структурам. Таким образом, после потери Управления по Глобальной Координации наша глобальная координация скорей улучшается, а не ухудшается… Противник не на шутку озадачен. В порыве отчаяния он приказывает сбросить бомбу на Комитет по Взаимодействию между Штабами. Разумеется, после этого взаимодействие между нашими штабами только крепчает… Создаётся парадоксальная ситуация: Чем больше секретных структур гибнет под ударами противника, тем мощнее становится наша система обороны, пока наконец не превратится в несокрушимый монолит. Противник морально удручён и потрясён до костей мозгов. Он чешет себе в затылке и думает: "Ну и дела! После каждого нашего удара эти британцы не только находят силы восполнить потери, но ещё и усиливают с каждым разом свою обороноспособность! Похоже, их моральнопатриотический дух находится на недосягаемой высоте… Эх, и зачем только мы с ними связались!" Придя в окончательное замешательство, противник теряет последние остатки оптимизма и начинает переговоры о своей безоговорочной капитуляции… Впечатляющая картина; не правда ли? Вот вам и польза от бюрократических структур в суровые военные времена! Я бы сравнил эти структуры со своеобразным балластом, избавляясь от которого наша страна может в любой момент начать взлёт в неизведанные выси. А польза от балласта очевидна любому, кто хоть раз летал на воздушном шаре или плавал на яхте в открытом море…

– Кстати, о бюрократах в военное время! – подхватил интересную тему Махони, – Открою вам небольшой секрет: Нарисованный Глиттоном и Уэстмором бюрократ уже через пару дней встретился лично мне – но не наяву, а во сне…

– Где только люди не встречаются в наше суматошное беспокойное время! – философски заметил Маклуски, выпуская изо рта очередное табачное облачко, – Надеюсь, вы догадались прихватить в свой сон какой-нибудь кирпич поувесистее?

– Увы! – подосадовал Махони, – Всё произошло настолько внезапно, что разыскивать кирпичи было уже некогда… А приснилось мне, что у нас будто бы началась война, в стране объявили всеобщую мобилизацию, а меня самого призвали в действующую армию…

– Махони, а вы по своим убеждениям – случайно не милитарист? – высказал опасение Доддс.

– Нет-нет, ни в коем случае! – опроверг главный докладчик, – Напротив, я с большим сожалением воспринял окончание мирной беззаботной жизни; однако (не побоюсь показаться нескромным) я ни на секунду не забывал о своём морально-патриотическом долге и почётной обязанности защищать родину. И вот шагаю я во сне по притихшим лондонским улицам в сторону мобилизационного пункта; на мне надета пятнистая гимнастёрка призывника и такая же пятнистая пилотка… Я ещё успел подумать: "Да… Как же всё-таки изменился Лондон по сравнению с мирным временем! Раньше тут невозможно было протолкнуться от избытка людей и машин – а теперь вот такая пустота…" Мне навстречу попался военный патруль. Похоже, он рыскал по городу в поисках так называемых уклонистов… На моих глазах патрульные обнаружили в каких-то кустах чей-то автомобиль, весь заваленный листьями и ветками. Когда они вскрыли его багажник, оттуда робко высунулся некий тщедушный очкастый тип в пятнистой гимнастёрке… "Ага, ещё один уклонист!" – обрадовался начальник патруля, – "Ну-ка, отвечай: Что ты здесь делаешь?" "Ничего!" – завопил в панике незадачливый уклонист, – "Я залез сюда немного погреться!" "Раз греешься – значит, уже что-то делаешь!" – резонно заметил начальник патруля, – "Придётся тебе, братец, ответить перед законом за дачу заведомо ложных показаний…" Ну а я всё продолжал шагать по улице в сторону мобилизационного пункта. Поднял я голову – и глазам своим не поверил: Мне навстречу вдруг выходит тот самый бюрократ, которого нарисовали на плакате Глиттон и Уэстмор! Я узнал его с первого же взгляда: Он был всё такой же угловатый и мордатый. (Правда, одет он был теперь уже не в костюм с галстуком, а в пятнистую гимнастёрку с пилоткой, как и я.) Подходит он ко мне и говорит: "Позвольте представиться: Я – военный корреспондент газеты "Боевой листок". Не возражаете, если я возьму у вас интервью?" "Честно говоря, мне сейчас не до разговоров! Я тороплюсь в мобилизационный пункт", – ответил я. "Не беда! Я буду интервьюировать вас на ходу", – предложил он. И вот идём мы с ним уже вдвоём по притихшим лондонским улицам… "Что-то не соображу, с чего бы начать…"– сказал бюрократ-военкор, – "Сперва, наверно, мне следует поздравить вас с приближающимся Новым годом…" "А не рановато ли?" – засомневался я, – "До новогодних праздников осталось, по меньшей мере, ещё девять месяцев…" "Пустяки! В нынешней суровой военной обстановке они промелькнут, как один миг", – обнадёжил меня этот тип, – "Итак, с Новым годом я вас поздравил. А что дальше…? Ну, например, я задам вам вот такой вопрос: В какой род войск и на какой фронт вы надеетесь попасть?" "Куда попаду – туда попаду", – ответил я, – "Но если бы выбор зависел от меня, я бы предпочёл служить при каком-нибудь штабе. Мне думается, именно там я бы смог с наибольшей полнотой реализовать свои профессиональные навыки". "Ну что ж, желаю удачи!" – уныло кивнул головой бюрократ, – "А о чём бы ещё мне вас спросить…? Как назло, ни одной дельной мысли почему-то в голову не лезет… Может быть, вы сами желаете задать мне какой-либо вопрос?" "Я бы хотел узнать, в какие воинские части попали мои коллеги по Центральной полиции – Доддс, Маклуски, Родли и прочие!" – не затруднился я. "К сожалению, подобной информацией наше издание не располагает", – ответил он. "Тогда мне больше нечего у вас спрашивать", – сказал я. "И мне у вас, пожалуй, тоже", – сказал он, – "Мне остаётся разве что ещё раз поздравить вас с Новым годом…" "И вам того же!" – не остался в долгу я. В этот момент мы с этим типом как раз подошли к какой-то неказистой деревянной избушке без каких-либо табличек над входом. Некое шестое чувство подсказало мне, что это и есть наш мобилизационный пункт… И вот захожу я в избушку – а бюрократ-журналист по-прежнему от меня не отстаёт. Изнутри мобилизационный пункт сильно смахивал на какую-нибудь заштатную забегаловку: Повсюду расставлены столы и стулья, а за стойкой возвышается некий официант в пятнистой гимнастёрке. "Ага, ещё один призывник!" – обрадовался он, увидев меня, – "А ну подходи и получай фронтовой паёк!" Честно говоря, есть мне в тот момент совершенно не хотелось. Но военная дисциплина, как известно, едина для всех и никаких послаблений не признаёт… И вот подхожу я к стойке – а официант протягивает мне миску, доверху наполненную какой-то бурдой. Увы, разглядеть свой фронтовой паёк повнимательнее я не успел – журналист-бюрократ тут же выхватил миску у меня из рук, уселся за ближайший столик и принялся за обе щеки уплетать мою порцию. "Да чёрт бы тебя побрал, прожорливая морда!" – сказал я в сердцах, – "Официант, выдайте мне ещё один фронтовой паёк!" "А разве тебе мало одного?" – удивился этот тип за стойкой, – "Ну и ненасытные призывники нынче пошли…!" Он пододвинул ко мне другую миску. Я расположился за свободным столиком и не без настороженности изучил её содержимое. Как выяснилось, мой фронтовой паёк состоял из нескольких квадратных ломтиков, отдалённо напоминавших то ли кабачки, то ли патисоны. Я взял в руку вилку и попытался поддеть ею один из ломтиков… Но тут ко мне за столик вдруг подсел всё тот же бюрократ, уже успевший расправиться с первой порцией. "Итак, вас ожидает отправка в боевую воинскую часть", – произнёс он, не сводя глаз с моей миски, – "Вам предстоит претерпеть немало тягот и лишений, связанных с исполнением вашего патриотического долга… Конечно, я желаю вам всяческих успехов в боевой и политической подготовке!" С этими словами он ловко воткнул свою вилку в самый большой кусок на моей миске и мгновенно отправил его к себе в рот. "Эй, послушайте!" – возмутился я, – "А вам не кажется, что ваше поведение начинает выходить за рамки приличий?" "А между тем, обстановка на фронте продолжает оставаться тревожной и непредсказуемой", – ответил этот обжора, уже безо всякого стеснения орудуя вилкой в моей миске, – "Но все мы уверены, что наши бойцы проявят несгибаемый ратный дух и беспримерную доблесть для защиты боевых рубежей нашей необъятной родины…" Я не успел и глазом моргнуть, как он расправился и со второй порцией, бодро поднялся из-за столика и невозмутимо произнёс: "Ну, не буду вас далее задерживать! Поздравлю-ка я вас ещё раз с Новым годом и побегу по своим делам!" И он быстрее молнии выскочил из призывного пункта – а я всё никак не мог сообразить, как мне следует поступить: то ли погнаться за ним и набить ему морду, то ли попросить у официанта третью порцию… Так и не решив эту дилемму, я совершенно некстати проснулся и обнаружил, что лежу на какой-то койке в какой-то незнакомой комнате позади какого-то непонятного шкафа. Спросонок моя голова работала не слишком резво; в ней крутились примерно такие мысли: "Интересно, где я сейчас нахожусь – наяву или опять во сне? Должен ли я идти на работу в Центральную полицию, как в мирное время, или снова бежать в мобилизационный пункт?" Осмотревшись по сторонам, я убедился, что нахожусь явно не у себя дома. "Так-так-так!" – пораскинул мозгами я, – "Похоже, меня действительно призвали в действующую армию, и я теперь служу при каком-то штабе, как первоначально и планировалось…" Мою догадку подтвердил чей-то начальственный голос с той стороны шкафа: "Махони, вы уже доложили в Верховную Ставку о том, что у нас в штабе завелись крысы?"

– Вашему армейскому начальнику не чужд тонкий армейский юмор, как я погляжу! – выразил одобрение Маклуски, – Скорее всего, под крысой в штабе он имел в виду лично вас… Надеюсь, вам знакомо выражение "штабная крыса"?

– Нет-нет! Какой ещё юмор в военное время? – решительно опроверг Махони, – Конечно же, мой начальник говорил о самых настоящих крысах, которые завелись в нашем штабе. Я даже слышал, как откуда-то из шкафа доносится хруст сгрызаемых ими важных документов… "Сию минуту доложу!" – ответил я, вскакивая с койки, – "А как я смогу связаться с Верховной Ставкой?" "Наберите на связном устройстве код 90.8 и нажмите на вызов!" – донёсся ответ с той стороны шкафа. Подскочив к столу, я сорвал трубку с телефонного аппарата и принялся набирать на кнопочной панели нужный код, который оперативно отображался на экране связного устройства по мере набора. Но дозвониться в Верховную Ставку по этому чуду техники оказалось делом непростым… Не без труда разыскав на панели девятку, я нажал её и переключился на поиски нуля; но к тому моменту, как я его нашёл, девятка на экране уже успела погаснуть, и мне пришлось заниматься её повторными розысками. (Как ни странно, эта кнопка каким-то образом ухитрилась поменять своё расположение на панели.) Я трудолюбиво тыкал пальцами в кнопки на протяжении ещё минут десяти. Наконец, мне удалось набрать нужный код и даже нажать на кнопку вызова… На экране тут же появилось сообщение: "Соединение не состоялось. Наберите ещё раз!" Я произнёс себе под нос кое-что неразборчивое и в сердцах зашвырнул неисправный аппарат куда-то под койку… В этот момент я вдруг заметил, что на мне до сих пор не надеты штаны. Дабы поскорее исправить это упущение, я срочно разыскал свои пятнистые брюки и попытался натянуть их на себя. Как это нередко бывает не только во сне, сделать нужное дело быстро и вовремя мне не удалось… В самый неподходящий момент дверь нашего кабинета внезапно отворилась, и передо мной возник нежданный посетитель – вернее, посетительница, ибо это была дама. Продолжая скакать на одной ноге и судорожно натягивать брюки на другую ногу, я приветливо произнёс: "Добрый день, мадам! Ну, я вас внимательно слушаю!" "Я работаю на метеорологической станции", – сказала посетительница, – "Во время последней бомбёжки у нас погиб метеоролог. Я бы хотела узнать, куда мы должны об этом сообщить…" Вопрос застал меня врасплох. Я ещё немного попрыгал перед посетительницей, силясь найти подходящий ответ… Меня выручил всё тот же начальственный голос из-за шкафа: "Махони, в чём там дело?" "На метеостанции погиб метеоролог. Куда следует об этом доложить?" – обратился я по ту сторону шкафа. "Пускай выйдет на улицу, перейдёт дорогу наискосок направо и поднимется на второй этаж!" – ответил мой начальник. "Ну вот, вы и сами всё слышали!" – обнадёжил я посетительницу, – "Наискосок направо и наверх, на второй этаж!" "И куда я таким образом попаду?" – уточнила дама. На сей раз долго размышлять над ответом я не стал: "Придёте – и сами увидите!" Посетительница поблагодарила меня за ценный совет и спешно покинула кабинет. Вскоре и я покончил со своими штанами и встал наконец на пол обеими ногами. Впрочем, начальственный голос из-за шкафа не позволил мне долго почивать на лаврах: "Махони, так вы сообщили о крысах в Верховную Ставку?" "Никак нет – связь не работает!" – отрапортовал я. "Тогда сходите туда лично!" – скомандовал начальник, – "Вы знаете, как туда добраться? Если нет, то загляните в справочник!" "Слушаюсь!" – ответил я. Схватив со стола какую-то большую книгу, я пролистал её до буквы К и без проблем нашёл нужную запись: "Крысы – комната № 024". "Судя по номеру, это – где-то совсем недалеко", – пораскинул мозгами я, – "Мне осталось лишь спуститься в подвал и…" Но никуда спускаться мне не пришлось: В этот самый момент над моим ухом пронзительно заверещал будильник и окончательно меня разбудил. Осмотревшись по сторонам, я убедился, что у нас на дворе – опять мирное время, а мне требуется срочно бежать на работу в Центральную полицию… На этом я пока завершил исполнение своего гражданско-патриотического долга, – подвёл промежуточный итог Махони, – Но кто знает: А вдруг мне ещё предстоит вернуться в действующую армию в одном из следующих снов…?

– Да, во сне каких-то нелепостей не насмотришься! – посочувствовал коллеге Доддс, – Особенно если спать прямо на рабочем месте… Вот вам наглядный пример: Как-то раз в позапрошлом октябре заходим мы с Маклуски в кабинет к шефу – а он поднимает голову, смотрит на нас осоловелыми глазами и в задумчивости произносит: "Ну и абсурдный же сон мне сейчас приснился! Выхожу я будто бы на улицу – а там подходит ко мне большая собака, широко улыбается и говорит: "Вот и весна идёт!" Ну что за бред!”– искренне возмутился шеф, – “Какая может быть весна, когда на дворе – середина октября? У нас ещё зима не наступила – а эта дура уже заговорила о весне…!" "Судя по всему, ваша собеседница проявила присущий ей оптимизм", – ответили мы, – “Она имела в виду следующее: "За зимой неизбежно придёт весна – а там уже недалеко и до очередного летнего отпуска!" Так что в вашем сне нет совершенно ничего абсурдного…"

– Думать об отпуске в октябре явно преждевременно, – парировал Махони, – Мы тут крутимся на рабочем месте, как лошади в колесе, вкалываем до посинения в антенном корпусе, сражаемся на фронте – а шеф спит у себя в кресле и видит сладкие сны про отпуск? Весьма непатриотично с его стороны…!

– Мы очень рады, что вы хотя бы во сне не забываете о своём патриотическом долге, – хмыкнул Маклуски, – Но раз уж мы свернули на эту дорожку, я готов познакомить вас со своим собственным недавним сном – и тоже на патриотическую тему. Правда, речь в нём шла о защите не всего нашего государства, а лишь интересов нашего родного Отдела Расследований… Всё начинается с того, что я будто бы вхожу в наш кабинет на третьем этаже и замечаю за главным столом нашего шефа, живого и невредимого. "Похоже, никто и не думал упрятывать его за решётку по уголовному обвинению, как утверждали некоторые злые языки", – мелькнуло у меня в голове, – "Этот пример доказывает, что доверять досужим вымыслам следует далеко не всегда…" "Ага, это – вы, Маклуски!" – сказал шеф, увидев меня, – "Я хочу поручить вам одно важное дело… (Доддса я уже направил на кое-какое другое задание. Придётся вам сегодня поработать по-одиночке!) А суть вот в чём: Минувшей ночью, воспользовавшись моим отсутствием на рабочем месте, в мой кабинет тайком пробрался начальник Химического отдела со своим заместителем и открутил у нас главный и единственный водопроводный кран…"

– Что открутил? – удивился Махони.

– Кто открутил? – не понял Доддс.

– Ваше недоумение вполне обоснованно, – кивнул головой Маклуски, – В самом деле: В нашем кабинете на третьем этаже никогда не было никаких водопроводных кранов, а в Центральной полиции отродясь не водилось никаких Химических отделов… Однако тогда, во сне, сообщение шефа не вызвало у меня ни малейшего удивления. В моём воображение сами собой возникли переполненные коварством физиономии начальника Химического отдела и его хитроватого заместителя… "Ну вот, я так и знал!" – воскликнул я в сердцах, – "Я вам уже давно говорил: Рано или поздно эта парочка обязательно что-нибудь у нас сопрёт!" "Их поведение переходит через все рамки хорошего тона и здравого смысла!" – возмутился шеф, – "Этот Химический отдел наглеет прямо на глазах… Вот, полюбуйтесь!" – он указал на торчащий из стены огрызок какой-то трубы; её жалкий вид неопровержимо свидетельствовал о том, что совсем недавно от неё была откручена некая важная деталь, – "Терпеть далее подобное безобразие я не намерен! Маклуски, я поручаю вам немедленно отправиться в Химический отдел и убедить этих обнаглевших типов вернуть наш кран обратно!" "Будет сделано!" – ответил я. Выйдя из кабинета, я на одном дыхании преодолел хорошо знакомый мне путь: спустился в подвал, пробрался по подземным казематам на другой конец нашей территории, вылез по приставной лестнице в какой-то тёмный коридор и зашёл в главный кабинет Химического отдела. Момент для моего визита был выбран как нельзя удачно: Начальник этого вороватого отдела со своим хитроватым заместителем как раз оказались на месте. При виде меня они настороженно переглянулись между собой… "Не будем тянуть кота за рога: Минувшей ночью вы открутили у нас водопроводный кран", – с места в карьер заявил я. "Это – наглый поклёп!" – возмутился начальник Химического отдела, – "Какой ещё кран? Нет, мы ничего об этом не знаем!" "Чем вы можете доказать ваши вздорные обвинения?" – ехидно поинтересовался его заместитель. "Вот вам самое главное доказательство!" – я указал на отрезок трубы, торчащий из стола начальника прямо у него под носом; на её конец был прикручен хорошо знакомый мне водопроводный кран, – "Откуда у вас в кабинете появилась эта штука?" Начальник отдела и его зам сделали удивлённый вид, словно увидели этот кран впервые в жизни. "Действительно странно!" – произнёс начальник, в задумчивости разглядывая кран, – "Ещё вчера этой трубы здесь как будто не торчало… Но почему вы решили, что данный кран был откручен нами из кабинета вашего начальника отдела?" "Не будем утопать в бесплодных гаданиях!" – предложил я, – "Составим докладную записку на имя Директора – пускай организует комиссию по установлению принадлежности данного крана!" "Нет-нет, это излишне!" – злорадно перебил меня замначальника Химического отдела, – "Мы уже направили соответствующий запрос в Конституционный суд и теперь ждём оттуда ответа…" "А при чём тут Конституционный суд?" – не понял я, – "Данный вопрос не входит в сферу его компетенции, поскольку в нашей Конституции нет упоминаний ни о каких водопроводных кранах!" "Тем не менее, мы туда уже обратились", – ухмыльнулся начальник Химического отдела, – "И покуда не придёт ответ на наш запрос, мы не имеем права обращаться по аналогичному поводу ни в одну другую инстанцию!"

– Вы могли привести этим типам ещё один довод: В Британии вообще нет никакого Конституционного суда, поскольку отсутствует сама Конституция, – обратил внимание Доддс.

– Это возражение мне тогда почему-то в голову не пришло, – посетовал Маклуски, – Да и времени на возражения у меня не оставалось – я вдруг заметил, что нахожусь уже не в Химическом отделе Центральной полиции, а в роскошных кулуарах некого большого серьёзного учреждения типа британского Конституционного суда; вокруг меня бродят толпы каких-то важных бюрократов в безукоризненно отглаженных костюмах, таща с собой большие лакированные портфели, набитые какими-то важными документами. "Послушайте!" – обратился я к первому попавшемуся из них, – "Вы слышали, какой номер отколол начальник Химического отдела нашей Центральной полиции? Он спёр из нашего Отдела Расследований водопроводный кран, а потом послал запрос в Конституционный суд… Абсурд; не правда ли?" "Ну, от Химического отдела и не того ещё можно ожидать!" – усмехнулся бюрократ, – "Весь мир уже наслышан, как эти ребята химичат у себя в отделе! Как говорится, название обязывает…" Я был очень рад, что так быстро обрёл поддержку среди членов Конституционного суда. Но долго радоваться мне не пришлось, ибо я тут же проснулся, так и не успев поделиться с бюрократом своими планами по борьбе с Химическим отделом… Оглядевшись вокруг, я сообразил, что нахожусь в гостинице города Холимаркета, а Доддс весело храпит где-то на другом конце нашего гостиничного номера. Мне в голову немедленно пришла тревожная мысль: "Вполне возможно, что мой сон окажется вещим… Кто знает: А вдруг именно в этот самый момент начальник Химического отдела и его хитроватый заместитель как раз откручивают кран в кабинете нашего шефа, воспользовавшись его и нашим отсутствием на рабочем месте?" Впрочем, подумав ещё немного, я вспомнил, что никаких водопроводных кранов в нашем кабинете на третьем этаже вроде бы быть не должно… Немного приободрившись, я подумал: "И всё-таки нам не стоит окончательно расслабляться! Не исключено, что мой сон был вещим в иносказательном смысле: А вдруг эти ухватистые ребята из Химического отдела задумали спереть у нас не кран, а что-то другое? Честно говоря, эта парочка уже давно не внушает мне доверия…" Эта мысль не давала мне спокойно заснуть ещё несколько минут… Но потом я внезапно осознал, что никакого Химического отдела в нашей Центральной полиции нет и никогда не было, а его вороватый начальник со своим хитроватым заместителем являются плодом моего разгорячённого ночного воображения. И лишь после этого я наконец смог заснуть спокойно…

– Мне думается, ваш сон следует считать вещим в самом общем смысле, – поделился важным соображением Махони, – Мораль его такова: Нам всем следует всегда быть начеку, дабы не позволить всяким проходимцам что-либо у себя спереть – неважно, будет ли это водопроводный кран или что-то ещё.

– Бесспорно, мы должны стремиться извлекать полезные уроки из любой поучительной истории, – взял слово Доддс, – В этой связи, я спешу рассказать вам ещё одну поучительную историю – она произошла со мной также во сне…

– Наверно, вы опять порхали по воздуху верхом на своём саквояже на манер шестикрылого серафима? – проявил присущий ему скептицизм Маклуски.

– На сей раз обошлось без полётов, – заверил Доддс, – Итак, прихожу я будто бы на работу в Центральную полицию, подхожу к главной проходной – и вдруг замечаю, что на её двери висит большой амбарный замок… "Вот так номер!" – подумалось мне, – "Выходит, через проходную теперь прохода нет… Но не беда: В нашу рабочую комнату на пятом этаже можно забраться и через окно!" Завернул я за угол и в один момент вскарабкался по стене до пятого этажа. (Конечно, наяву я таким путём никогда на работу не хожу – но во сне этот способ передвижения почему-то показался мне вполне подходящим.) Приоткрыв окно, я привычным движением перевалился через подоконник… и тут же застыл в изумлении: Вместо знакомого небольшого кабинета я угодил в огромный зал, весь уставленный праздничными столами, за которыми сидели многочисленные посетители, сплошь наряженные во фраки и смокинги. Заметив, как я вылез из окна, все они с недоумением повернули головы в мою сторону… Мне и самому стало неловко, что я проник в чужие владения таким пиратским образом. Преодолев смущение, я обратился к собравшимся: "Прошу извинить за несвоевременное вторжение! Подскажите мне, пожалуйста: Куда я попал?" "А куда вы хотели попасть?" – ответил мне вопросом на вопрос кто-то из зала. "В Отдел Расследований Центральной полиции", – предельно честно признался я. В зале поднялся возмущённый гул. Послышались негодующие выкрики: "Здесь испокон веков находился наш ресторан – и никаких полиций!" "Значит, я немного ошибся…"– произнёс я и оперативно вылез обратно в окно. Спустившись снова на землю, я завернул поскорее за угол и основательно призадумался. "Да чёрт бы побрал все эти реорганизации!" – промелькнуло у меня в голове, – "Похоже, наш Отдел Расследований перевели в какое-то другое здание. Но в какое именно? На главной проходной мне уже никто ничего не подскажет, поскольку этой проходной самой нет на месте… Мне остаётся разве что обратиться за информацией в наше родное общежитие!" Я ускоренной походкой зашагал в ту сторону, где должно было стоять общежитие. Как и следовало ожидать, и его тоже я найти не смог. Да и вообще вся местность кругом вплоть до линии горизонта представляла собой гладко заасфальтированный пустырь, поперёк которого проходила лишь одинокая трамвайная линия… Не успел я почесать в затылке, как по этой линии проехал какой-то трамвай (напоминающий своими размерами скорее железнодорожный вагон), остановился прямо передо мной и призывно открыл двери… Недолго думая, я запрыгнул в вагон. Трамвай тут же закрыл двери и весело покатил дальше… Не стану кривить душой: На эту поездку я решился главным образом потому, что мне положен бесплатный проезд в общественном транспорте как участнику Брокингемского расследования. Впрочем, при первом же взгляде на других пассажиров у меня возникли серьёзные опасения, что они вряд ли признают за мной право на бесплатный проезд в их трамвае… Больше всего меня насторожило то, как эти типы были одеты: все сплошь во фраках и смокингах, а некоторые даже в цилиндрах на головах. Носил фрак и трамвайный кондуктор… (На рукаве у него красовалась эмблема Министерства Транспортного Сообщения.) Пассажиры наперегонки протягивали ему трёхпенсовые монетки, а он выдавал им взамен трамвайные билеты – но эти трёхпенсовики вовсе не были похожи на привычные нам крошечные монетки, а напоминали скорей некую большую медаль типа "За трудовое отличие". Глядя на всё это, в мою голову постепенно начали приходить невесёлые предчувствия…