Бумеранг

– Ты взорвёшь себя? – она охнула и прижала ладонь к губам.

– Если придётся.

Он поднял на неё взгляд, и столько жёсткой, остервенелой силы было в этих глазах, что она твёрдо уверилась – теперь уж точно ничего не обойдётся.

– Сириец, – сказал Креспин. – Маленький, злобный, с протезом вместо правой руки.

– Латиф?! – Гальса побелела.

– Угу, – он снова потёр переносицу. – Больше некому.

– Кто-то размозжил ему кости прикладом и зажал руку в трещине скалы. Потом бросил одного в пустыне. Этой твари пришлось отгрызть себе руку по локоть, чтобы освободиться и не сдохнуть от гангрены. Многие до сих пор жалеют, что этот доброжелатель не прикончил его сразу. Говорят, что это был ты.

– Пусть говорят, – Креспин отмахнулся, – по крайней мере, управлять машиной ему теперь трудновато.

– Проклятая сырость, – она встала и нервно потёрла плечи. – Откуда здесь взялся Латиф?

– Для тебя это не имеет значения. Потому что дело совсем не в нём.

Он положил ладони на её бёдра. Гальса податливо качнулась ближе к нему. Креспин провёл ладонями по её ягодицам к талии и скривился.

– Совсем плохо. Таз узкий.

– Это так важно сейчас?

Она недоуменно посмотрела на него сверху вниз. Он вздохнул.

– Тебе будет тяжело спрятать оружие в себя.

– Куда? – она оторопела.

– Туда! – рыкнул он. – Подручным Латифа ты точно понравишься. Насиловать тебя они, конечно, сразу не станут. Так, помнут слегка для начала, товар пощупают, призовые оценят. А вот когда страх захлестнёт тебя с головой, тогда и займутся вплотную. Так что, девочка, придётся это сделать, чтобы выжить.

– Боже… – Гальса прижала ладони к пылающим щекам. – Ни за что!

Откуда-то издалека снова донёсся приглушенный звон церковного колокола.

– Символично, – сказал Креспин, прислушиваясь. – Молись, если успеешь.

Он выдернул из замка молнии шнурок и встряхнул сумку. Гальса не выдержала, рванулась в сторону, опрокинув низкий столик, и завопила от ужаса.

9

Гальсу привезли в первой машине, намертво сдавленную между мужскими плечами. Затем вытряхнули на мокрую мостовую и едва ли не пинками загнали в лифт. Уже наверху проверили сумочку, быстро ощупали сверху донизу. У Гальсы на миг остановилось дыхание, когда жёсткие пальцы грубо прошлись по животу, больно помяли грудь, а потом полезли под юбку. Она изо всех сил сжала колени, стараясь повернуться боком и подавить чувство отвращения, когда потная ладонь подёргала резинку над бортом чулка и погладила кожу всего в миллиметре от рукояти «Глока». Трое охранников с подозрением уставились на неё. Первый, стоящий у двери, с кобурой, бугром выпирающей на пиджаке, безразлично смотрел перед собой, перекатывая во рту язык. Второй, высокий и огромный, как медведь, хлопнул её по ягодицам.

– Странно, но она чистая.

– Ствол где?

Третий, коренастый, с бритым наголо черепом, пожевал губами, окинув её тонкую фигурку жадным взглядом.

– Напарник забрал, – буркнула она. – Не доверяет.

– Правильно, а то с его бабами вечно одни неприятности происходят, – осклабился длинный. – Тащи сюда, Шрам. Проверим.

Её спутника обшарили не в пример тщательнее. Бритый сжал через кожу сумки металлический ящик и почесал затылок, не рискнув расстегнуть молнию.

– Скажешь, что потерял? – злобно спросил он.

– В номере оставил, – хмыкнул тот. – А, может, тебя с безруким пугать не хотел.

– С безруким? – длинный отодвинул Гальсу в сторону и крепко сжал ему плечо. – Зря веселишься. Заждались тебя. И барахло своё сам тащи.

Креспин покосился на неё, напомнив, что та стоит не в том месте, и двинулся к дверям. «Свечку поставь», – беззвучно шевельнулись его губы.

Она шагнула следом, обходя бритого справа. Тот схватил её подмышки, протащил волоком через холл, и бросил в нужное кресло.

– Посиди пока, юла, – он огладил складки на голом черепе, – и не вертись. Силы береги. Потом покажешь, что умеешь.

Гнусная улыбка растянула его лицо от уха до уха, и она несколько минут бросала полные ненависти взгляды на ухмыляющуюся похотливую физиономию, шепча под нос оскорбления, потом, словно спохватившись, одёрнула задравшуюся юбку. Краем глаза заметила движение у выхода на лестницу, и только вскинула на плечо ремень сумочки, как за дверью ударил раскат грома.

Массивное дубовое полотно слетело с петель, пронеслось через холл, прихватив за собой молчаливого охранника, и разлетелось в щепки о стену. Следом за оглушительным грохотом из разрушенного входа вылетело облако чёрного дыма. Куски штукатурки и древесины шрапнелью смели бритого. Вспух огненный шар и ревущее пламя взметнулось под потолок. Гальсу швырнуло на пол вместе с перевернувшимся креслом. Обезумевший вопль ввинчивался ей прямо в мозг. Она вскочила, диким взглядом окинула разверзшуюся вокруг огненную бездну, пытаясь разглядеть орущего. Затем обеими руками рванула пластырь, вытащила оружие, осознала, что слышит собственный крик, и сквозь непроницаемую завесу горящего дыма и пыли разрядила всю обойму по лестничному проёму, где за долю секунды до взрыва появились вооружённые люди. Опустив «Глок», она машинально вогнала в него вторую обойму и выпустила в клубящийся хаос следующие восемь пуль. На лестнице раздались крики, и чернота впереди взорвалась ответным огнём из автомата. Она бросилась на пол, подползла к стене, прислонившись спиной к холодному бетону, с трудом удерживая ладонями плещущуюся в висках боль. Гальса не сомневалась, что Латифа и всех остальных в кабинете перемешало с объятыми пламенем обломками мебели, но пересилить страх и заползти в кровавое месиво за выбитой дверью, где сейчас полыхало огнём, она не могла себя заставить. Знала, как это будет: сначала сгорят её волосы, потом займётся одежда, следом вздуется кожа, лопнут глаза, затем вся она запылает, как соломенное чучело, а Хромой стоял перед глазами, протягивал руку, кричал что-то сквозь огонь. Свечку поставь, так он просил. Она распласталась на полу, закрыла глаза и наощупь поползла вокруг искорёженной мебели под градом пуль, осыпающих её бетонными осколками.

– Я выберусь, – она со стоном перевела дыхание, скрипнула зубами и ударила в стену кулаком от отчаяния. – Ради тебя, Хромой. Господи, что же ты там взорвал?!

Звонко лопнул металл, на спину хлынули струи воды из сработавшей системы пожаротушения, а позади негромко хлопнуло, взметнулся гудящий факел газа из повреждённой трубы и полыхнула ослепительная вспышка. Взрывная волна пронеслась по холлу, придавила её креслом и протащила под ним через порог. Вопли на лестнице сменила сирена пожарных машин. Она заставила себя выпрямиться на дрожащих ногах. «Лифт! – орал у неё в мозгу Хромой. – Он должен уцелеть!». И она вытянула вперёд дрожащие руки, двинулась куда-то, спотыкаясь, отбросив даже малейшую попытку понять, в чьей крови скользят подошвы обуви.

Кабина лифта была на месте. Сработала и кнопка, утопленная в раму вокруг стальных створок, распахнувшихся от прикосновения. Гальса ввалилась внутрь, согнулась пополам, вывернув остатки обеда себе под ноги, и зашлась безудержным кашлем. Лифт мягко качнулся, пошёл вниз, и она принялась лихорадочно срывать с себя одежду, заливаясь слезами и судорожно втягивая воздух широко открытым ртом. Затем вытряхнула из сумочки простенькое платье и плащ.

Внизу она смешалась с толпой, рвущейся в панике из здания наружу, и нырнула в темноту ближайшего переулка. Выбросила в подвернувшийся мусорный бак бесполезный «Глок», до сих пор стиснутый в ладони, и быстрым шагом, едва не срываясь на бег, двинулась по мостовой, бездумно сворачивая в любые подворотни, чтобы замести следы.

Она позволила себе остановиться лишь под навесом у кованной решётки островерхой башни костёла, с оголовка которой не так давно разнеслись удары колокола, и которые она впервые услышала несколько часов назад. Облегчённо перевела дыхание, погладила изъеденное временем железо, бросила взгляд в тёплую полутьму за открытой дверью. Прислушалась к шороху воды в водостоке и оглянулась на недалёкий полицейский участок, перед которым царила суматоха.

Она развернулась и вышла под дождь, поёжилась от попавших на шею холодных капель, вытирая вновь хлынувшие слезы.

Свернув на ближайшем перекрёстке, Гальса обессиленно прислонилась лбом к шершавому камню стены и отрешённо подумала, что на кладбище к Анхар она сходит, когда все закончится, а сейчас…

Она вздёрнула воротник плаща вверх, прислушалась к далёкому реву сирен в соседнем квартале и медленно пошла прочь. Подумала, что никакую свечку она ставить не будет, пока лично не убедится в его смерти. Вспомнила, как открыв рот от удивления слушала рассказ Кайры об изворотливости Хромого, поражаясь его звериному чутью и умению выбираться из самых изощрённых ловушек. А вот Анхар никогда и ничего ей не говорила. Молчала и так мягко улыбалась, что её тонкие черты восточной женщины, словно светились изнутри. Она была счастлива просто потому, что он рядом. Сейчас, всю эту романтику Гальса почувствовала на собственной шкуре, но страха внутри не ощутила, как бы тщательно к себе не прислушивалась. «Подожду, – твёрдо решила она. – Здесь! Денег ещё надолго хватит. А там, может быть, кто из окружения Гензера или Сангушека всплывёт, или сама Кайра на связь выйдет…».

Машина, арендованная ими заранее и припаркованная в тихом районе, была на месте. Она неторопливо, чтобы не привлечь внимание взбудораженных перестрелкой полицейских, проехала мимо городского парка. Чем дальше она оставляла позади центр, тем тише и темнее становилось вокруг. И наконец выбралась через кварталы с одноэтажной застройкой на трассу. Нащупала под сидением запасной пистолет и несколько снаряжённых магазинов. Положила все себе на колени, чтобы придать уверенности, и вдавила педаль акселератора в пол.

Отражения полос разметки дороги ныряли по запотевшему стеклу под её пальцы, вцепившиеся в руль так, что побелели костяшки. Белая, чёрная, белая, чёрная. Полоска белая, а за ней чернота, снова полоска и снова чернота. Напряжение, что держало её последний час на пределе сил и помогло пережить весь этот ужас, ушло. Резко, как оглушительный взрыв в кабинете Гензера, оставив вместо себя слабость, крупную дрожь по всему телу и слезы. С каждым ударом пульса у неё в висках появлялась новая полоска. Белая, чёрная, белая, чёрная… Из темноты, из ниоткуда, фары выхватывали белую линию, и её белизна нестерпимо резала глаза, привыкшие к чёрному цвету. И тут же линия пропадала в такой же непроглядной черноте позади. С каждым новым ударом пульса, с каждым новым толчком крови в венах – белая, чёрная, белая, чёрная.

У Гальсы двоилось в глазах. Она ударила по тормозам, с трудом удержала машину в заносе на скользкой дороге, и застыла на сиденье, закрыв глаза. Рыдания сотрясали её плечи, а рука непроизвольно потянулась вправо. Там было пусто, а у неё никак не получалось избавиться от предчувствия надвигающейся беды. И Хромой сидел рядом, хмурый, сосредоточенный. Молчал, только кривился в ответ на её слезы одним уголком губ.

Дождь усилился. Капли сверкали в свете фар, бледным водяным туманом разбавляли ночь и текли ручейками по стеклу. Гальса приоткрыла окно, и они ворвались в салон, нещадно хлеща по лицу. Хромой оперся о дверь снаружи. «Все запомнила? – раздражённо спросил он». Она испуганно кивнула, и что-то мелькнуло на миг в его глазах, словно крикнуло, простонало от невыносимой боли: «Повтори!». Она вздрогнула, моргнула, а вместо его силуэта уже была вязкая, тягучая чернота, теперь уже насквозь промокшая, и которую можно было резать ножом.

Трясясь всем телом, она переключила скорость. Дорога летела под капот. Мокрый шелест шин, захлёбывающийся от натуги рёв мотора, еле слышный свист пролетающих внизу полосок – это было прямо в ней, в висках, в мозгу. И не было других машин: ни белых фар встречных, ни красных огней попутных. Чёрное небо, чёрный асфальт, чёрная мгла по краям. Темно впереди, темно сзади. И только здесь, в середине угольной черноты, светились индикаторы на приборной доске, да пронизывали ночь два острых луча фар. Что впереди – неизвестно. Что позади – не имеет значения. Что по сторонам – не узнать, ведь там она никогда не окажется.