Бумеранг

– Всем молчать, – прошипела Аста и повела стволом перед собой. – Кто оглох – получит пулю… В этот раз в голову.

Она ударила носком ботинка орущего сирийца в колено. Подумала секунду, и выстрелила ему в ступню второй раз. Вопль превратился в дикий рёв.

– Мне кажется, что лучше выполнять мои приказы, – поморщилась она. – Я права?

– Да, – совершенно спокойным голосом ответила молодая женщина и вдруг тихонько, с причитаниями, захныкала в унисон с маленькой дочерью.

Она без конца повторяла «Господи, господи, господи…». Шрамов наотмашь хлестнул её ладонью по щеке. Она отшатнулась и завыла в полный голос. Несколько мгновений он смотрел в её искажённый криком рот, потом перебросил оружие в другую ладонь и сжал пальцы в кулак. Тяжёлый удар отправил женщину на пол. Он сплюнул, подтолкнул к ней слетевший туфель и мотнул головой на дверь, где, сложившись пополам, лежали два трупа в общей луже крови.

– Ненавижу истеричек, – сказал он старой женщине, запихивающей за спину детей, как наседка цыплят. – Так что держи себя в руках, а то ляжешь рядом.

Старуха замерла, словно поняв чужой язык, а Аста не подняла головы – смотрела в остекленевшие зрачки Латифа.

– Больно? – спросила она участливым голосом.

Сириец открыл рот. Плюнуть ей в лицо не удалось. Ребристый цилиндр глушителя раскрошил зубы, разодрал небо и остался внутри кляпом с железным привкусом. Бесполезная теперь слюна сбежала из уголка рта на подбородок, вспухая красными пузырями. Аста надавила на рукоять, вгоняя ствол глубже.

– Я не слышала ответа. – повторила она. – Больно?

Латиф сумасшедше заморгал. Из одного глаза побежала слеза, уцелевшая нога выбивала пяткой по ножке стула барабанную дробь, напряглись жилы на шее, будто для крика. Ему безумно хотелось кивнуть – мешал ствол, торчащий в глотке колом.

– Сейчас исправим.

Шрамов протянул ей шприц. Аста зубами разорвала упаковку и вогнала иглу в плечо Латифу. Тот дёрнулся, скосил глаз вбок, чувствуя, как под кожей надувается тёплый шарик. Затем пронзительная боль начала затихать под верёвкой, врезавшейся в тело до крови, перестала рвать ступню и медленно растворялась в изувеченном рту.

Аста выдернула пистолет назад, брезгливо рассмотрела кровавую слизь на стволе и протянула оружие спутнику.

– Вытри.

– Чего? – не понял тот.

– Вытри, говорю, чем-нибудь. Держать противно.

– Чтоб тебя…

Шрамов сорвал с лежащей женщины платок, обернул ствол и со злостью принялся тереть его о ткань. Аста поискала глазами подушки. Сгребла ногами в кучу и уселась сбоку от Латифа, чтобы видеть и его, и дверь, и спутника, вполголоса матерящегося себе под нос. Прикоснулась кончиками пальцев к обрубку руки сирийца.

– Хромой? – спросила она, голосом полным сочувствия.

У сирийца задёргалось веко и плаксиво сморщилась физиономия.

– Анхар, – сказала она. – Три года назад ты сбил её фургоном.

– У-у-у, – прохрипел он, вывалив наружу язык, сплошь исцарапанный острыми обломками зубов.

– Мужчина, который тогда стрелял тебе вслед – это он?

Латиф повернул к ней голову. Говорят, глаза – это зеркало души. Ему не надо было кивать для подтверждения, но он кивнул. Нос у Латифа изрядно распух, но кровь уже перестала течь, и он не отрывал взгляда от её волос. Почему-то именно они завладели его вниманием, притягивали, как соломинка утопающего – не оружие, вновь оказавшееся в руке, и не прищуренные глаза молодой женщины, спокойно изучавшие его. Потом его губы шевельнулись.

– Русские… – прохрипел он. – Хрен вам…

– Я не русская, – мягко возразила она, чтобы не нарушить устанавливающийся контакт. – Но это сейчас не важно.

– Важно… – шептал сириец. Я сам….

Дальше Аста не расслышала и напряглась. Тупая крашеная сука, сказал он, или ей показалось?

– Мне надо знать, как он выглядит, чтобы не ошибиться, как ты. У тебя должно быть фото или видео. Где это все? В ноутбуке?

К её удивлению, сириец замотал головой и попробовал пожать плечами.

– В крайнем случае, меня устроит и устное описание внешности. Рост, вес, цвет глаз, волос… Короче, все, что рассмотрел. Хорошо бы и привычки, но на этом я настаивать не собираюсь. Ты же привязан к своей семье?

Распахнулась дверь. В комнату ворвался Слабко. Шумно перевёл дыхание. Передёрнул затвор.

– Уходить надо, – он покрутил головой. – Народу сейчас тут будет, ужас сколько.

– Десять минут у него ещё есть. Успеем.

– Какое там, – капитан вытер потный лоб. – Через минуту из нас кебаб делать начнут. Там желающих сотня, не меньше.

– Подгоняй пикап, – Аста вздохнула. – Жаль, с собой нельзя взять.

– Давай, я закончу один, – Шрамов отправил под ноги очередной плевок.

Он повёл стволом автомата. Переступил с ноги на ногу и шагнул вперёд. Под подошвой лопнул пакет с леденцами. Затем хрустнула пластиком кукла. Она подхватила ноутбук, быстро вышла наружу, захлопнула дверь и принялась искать в кармане сигареты, только пальцы, внезапно ставшие холодными и негнущимися, никак не могли уцепиться за пачку.

За спиной загрохотал автомат, и голуби, снова занявшие свои места на крыше, испуганно рванулись в стороны. Она вздрогнула и ощутила биение сердца где-то в животе, там, где ему совсем было не место.

8

Мелкие капли дождя собирались в тонкие струйки. Скользили по стеклу к карнизу. Провал между домами казался бездонным, а заострённые кровли возносились перед ним в мутное небо с едва заметным в окружающей серости расплывчатым диском луны. Мокрая мостовая далеко внизу, подсвеченная дёргающимся отблеском неоновой вывески какого-то банка, была пустынной. Только изредка ко входу питейного заведения в доме напротив подкатывало такси, разгоняя призрачный свет рекламы яркими лучами фар, и, забрав очередного клиента, оставляла ему невесёлую перспективу таращиться на промокший насквозь безлюдный переулок. Креспин невольно сглотнул слюну и прижался лбом к стеклу: там, всего за десять этажей и десять шагов через мостовую, были посетители, нормальная выпивка, беспечные разговоры, еда, в конце концов.

– Не маячь, Хромой.

Женский голос за спиной прозвучал раздражённо. Он усмехнулся про себя: впервые за время короткого знакомства его спутница не использовала местоимение. Всунул руку в карман, достал смятую пачку с сигаретами, залез внутрь пальцами, осторожно ощупал две последние, пересчитывая их снова и снова, затем вытянул губами одну и загремел спичками в коробке.

– Курево закончилось, – сказал, словно самому себе.

– У меня есть.

– Рад за тебя, Гальса.

– Сказала же, не маячь.

Он обернулся, насмешливо оттопырил нижнюю губу с прилипшей сигаретой, встряхнул коробком возле уха и хмыкнул:

– Трёшь их, трёшь, как…