Дефект

Сказать, что Астэ удивился – ничего не сказать. Жжение действительно прошло; уже нормальным голосом он только и смог выдавить:

– Нет… С-спасибо…

А потом он подумал о том, что ему бы и в голову не пришло использовать энергию подобным образом. А этот человек, будто и не раздумывая…

Астэ поймал себя на том, что сглотнул подступающие слезы. Однако он быстро пришёл в себя и со вздохом обратился к остальным:

– А теперь… теперь настало самое сложное. Я понимаю – вернее, я осознаю – что вам придётся испытать, переступая через собственную природу. Это, наверное, трудно и больно. Но ещё больнее и труднее смотреть на то, что они делают из нас. Поймите: то, что мы можем, как выяснилось, оказывать сопротивление – уже огромнейшее благо. Имперцы не понимают ничего, кроме силы. Любое посягательство на их абсолютное превосходство они воспринимают в штыки и жестоко подавляют. Но я верю, я искренне верю, и вы теперь знаете наверняка – что наш народ был создан свободным; стало быть, есть у нас какая-то цель, высшая цель; уже то, что один из вас использовал энергию во благо другому, не зная даже, как ей управлять и сталкиваясь с этим впервые, говорит о многом. Мы должны жить; мы достойны жизни, полноценной жизни, но иначе, как силой, вырвать её из имперских лап нельзя. Я понимаю, что вам сложно представить; но что можно сказать о жителях Империи, если они считают недолюдьми тех, у кого не возникает агрессии? А говорит это о том, что у самих имперцев эта реакция организма как раз-таки является мерой жизнеспособности; это то, вокруг чего вращается их жизнь, их мир, их способы совершенствования. Поэтому нам придется говорить с ними на их языке – ну, то есть, оперировать их понятиями – иначе они попросту не поймут.

Астэ с надеждой смотрел на остальных. Лица были серьёзные; некоторые чуть опустили головы.

– Вы… ведь меня понимаете?.. – спросил он.

Тогда к нему подошёл один человек, положил свою руку тому чуть ниже плеча и проговорил:

– Не волнуйся, мы тебя понимаем. И, знаешь – для свершения правосудия агрессия не нужна.

***

Возвращаясь домой, Астэ не мог прекратить вспоминать лица этих людей во время первых попыток направить на что-либо поток энергии. Удивительно, но никакой агрессии в них действительно не было, только спокойная уверенность. И, наряду с этим, печать чего-то неземного на лице. Было такое чувство, что они не принадлежали самим себе – но в другом, не повседневном, смысле. Они будто и не ощущали себя, будто растворялись в чём-то абстрактном… Сложно было это объяснить.

А ещё он вспоминал, с каким интересом они расспрашивали его о его снах уже после. Ему и самому было любопытно, что это. Это давало невероятный духовный подъем, это звало за собой и заставляло двигаться вперед, в конце концов, это приказывало, и ослушаться даже не приходило в голову. А тот человек, который являлся Астэ во снах… Ни перед кем и никогда он не испытывал бы такого благоговения. Да, внешне Она очень походила на жителей Империи – эти большие глаза с фигурными веками и высокими изогнутыми бровями, этот прямой, правильный, слегка выдающийся нос; эти тёмные, чётко очерченные, чуть полноватые губы; высокие выделяющиеся скулы и чёткий квадрат лица; чёрные волосы, струящиеся волнами. Разве что цвет глаз не имперский – синий, как небо Родины. Но было в Ней что-то такое, от чего сердце замирало, и от грудной клетки по всему телу распространялось тепло, необъяснимое, ни с чем не сравнимое. И, казалось, что лучше уж исчезнуть вовсе, чем жить в мире без Неё.

«И почему именно я удостоен такой чести…» – периодически думал Астэ.

В подобных размышлениях он дошёл до дома. Однако затем его мысли приобрели другое, более конкретное направление.

Спать хотелось неимоверно; усталость валила с ног; к этому всему добавлялся ещё и голод вместе с осознанием того, что еды он получит столько же, сколько и обычно – не больше и не меньше – и этого, естественно, будет недостаточно. Но преобладало всё же другое желание.

Приблизившись к дому, он не стал, как обычно, взбираться к себе в окно по заранее подготовленной веревке, удобно теряющейся в свисающем по стене «плюще», а залез в окно на первом этаже, которое также заблаговременно оставил приоткрытым. Молясь, чтобы спящий Гэрет его не услышал, Астэ схватил все необходимые для традиционного имперского напитка ингредиенты и наскоро сделал его – да так, что вышло на несколько стаканов. Предусмотрительно поднявшись к себе на чердак, он выпил всё, практически сразу после этого повалившись на кровать.

Проснулся следующим утром он, можно сказать, поневоле – его разбудил резкий удар об пол. Не успев понять, сам ли он свалился или его кто-то спихнул, Астэ услышал злорадный смех Гэрета.

«Вот же… Сам ведь прекрасно знал, что эта штука вызывает зависимость. А теперь ещё и орать будет…»

– Нет, ну я сначала думал, – сквозь смех говорил имперец, – что это я виноват в твоём нынешнем состоянии, и не стоило тебе давать целый стакан. А потом смотрю…ха-ха-ха… всё пусто!

Астэ лежал на полу, приподнявшись на руках, смотря в пол. Он изо всех сил сейчас желал две вещи: чтобы Гэрет не пнул его ногой в ребро, и чтобы он поскорее ушёл.

– Вообще-то, я сегодня планировал прихватить тебя с собой на одно важное мероприятие, – продолжил имперец, – но поскольку ты мне всё испортил, – на этих словах он поставил Астэ ногу на спину в районе легких, да так, что тот снова закашлялся, – я пойду один, как не подобает ни одному уважающему себя жителю нашей великой Империи; но потом, когда я закончу со всеми делами на сегодня, – он больно дёрнул лежащего за волосы, задрав ему голову, – то приду и разберусь с тобой. Сейчас мне слишком смешно; так что будь благодарен тому, чему вы там поклоняетесь, если такое ещё осталось.

После этих слов имперец покинул, наконец, помещение; Астэ вздохнул с облегчением. Теперь нужно было встать и переместить своё тело обратно на кровать.

Кое-как справившись с этой задачей, он лёг, раскинув руки. Туловище было таким тяжёлым, будто сделанным из металла. «Зато хоть высплюсь, – подумал Астэ. – И есть не хочется».

Вечером Астэ сидел у себя на кровати, стараясь игнорировать боль в спине и изо всех сил пытаясь выговорить слово «эио-ом». У него не получалось, он попросту не мог произнести два и более гласных звука подряд – в языке имперцев таких слов не было.

«Вот смогли бы эти придурки, считающие нас недолюдьми, выучить наш язык… – подумал Астэ, хотя и понимал наивность этого вопроса. – Да я и сам ведь… не могу… Интересно, все ли такие способные, как Лэнги, вернее, Лайи…»

«Вот знаешь, тебя и бить-то не жалко, – вспоминал он слова Гэрета. – На Этрэ, скажем, у меня бы и рука не поднялась. А ты такое ничтожество, что руки аж чешутся…»

Будто Астэ и сам не знал, что он ничтожество. Будто он и без того не чувствовал себя чужим среди своих…

И где только Гэрет раздобыл плётку из волос Эа? Вообще, отрезание волос было довольно распространённым наказанием для рабов – и у них, и у имперцев было принято носить длинную причёску. Часто шутки ради и в качестве напоминания эти волосы как-нибудь по-необычному сплетались и вешались на стене в комнате, где жил раб. Астэ не знал, делал ли кто-либо до этого из них плётки…

Тут в дверь слегка постучали, и в комнату вошёл Этрэ. В руках у него была заживляющая мазь.

– Этрэ?.. Тебе уже получше?

– Да, всё почти что в порядке, не переживай, – ответил тот. – Давай я помогу тебе. Иначе не сможешь сегодня никуда выйти.

– А?..

– Да, я в курсе уже. Удивительно, что я живу с таким человеком, как ты, в одном доме…

В который раз Астэ пожалел, что ментальная связь ему недоступна. Он спросил:

– А что такого?

– Но ты ведь… Удивительный! К тебе во сне приходит божество! Ты не представляешь, как все вдохновились этим, какую надежду ты в них вселил…

– Этрэ, богов не существует. Но, подожди… Правда?

– Астэ, да если бы не ты, мы бы так и не узнали ни о чём! Ты… ты не представляешь… да это стольким дало смысл жизни, и мне, мне в том числе!

Этрэ смотрел на собеседника своими большими, полными какой-то непонятной мольбы глазами.

– Мне больше всего теперь хочется… – продолжил он. – Увидеть наш народ свободным.

Эти слова врезались Астэ глубоко в душу. Он смотрел на этого маленького хрупкого человека и теперь понимал наверняка, что люди разделяют идею. А ему разве не хотелось, чтобы такие, как Этрэ, стали свободными и получили всё, чего так долго были лишены? Да он ради этого на что угодно пойдёт; этот имперец может измываться сколько угодно – в конце его и его сородичей ждёт неизбежный крах, они увидят, что значит настоящая, благородная сила; они увидят рассвет новой эры на закате собственной; они захлебнутся в своей же крови и исчезнут навсегда, будто их и не было…

– Увидишь, – твёрдо ответил Астэ. – У нас великое будущее, на какие жертвы ни пришлось бы для этого идти.

Какое-то время они сидели, смотря друг другу в глаза. Затем Астэ лёг на кровать, и Этрэ стал осторожно покрывать его спину мазью. Тот вздрагивал и изредка издавал тихие стоны.

Когда жечь стало немного меньше, Астэ спросил:

– Слушай, а ты не пробовал ещё говорить что-нибудь на нашем языке?

– Пока нет; да я и ни одного слова-то не знаю. Но я выучу обязательно.

– Это да, это конечно… Могу сказать тебе одно… Точнее, написать. Например, есть такие животные, они белые и летают, и называются вот так… – он нацарапал слово «эио-ом» имперскими буквами.

– Эио-ом? Какое интересное название!

– Да как вы это делаете!!! – Астэ аж голос повысил от удивления.

Этрэ даже немного вздрогнул от неожиданности.