Алька. Вольные хлеба

Врачиха, посмотрев все его анализы и поглядев, общупав и обнюхав Тоху, сказала:

– Ничего страшного с ним нет, весенняя история. Вот эти таблеточки месяц пусть попринимает – и всё будет в порядке. Главное – больше гулять на воздухе, больше фруктов и овощей, сбалансированное питание, больше двигаться – и всё будет хорошо. У вас дача есть?

– Да мы всё лето на даче безвылазно.

– Ну и прекрасно, пусть пьёт, о что я прописала. Я думаю, что всё будет в порядке.

Я решил, всё же разобраться, что не так, с рекомендованным раннее «великим» иммунологом планом лечения, и спросил:

– А вы знаете такого-то?

Я назвал фамилию иммунолога из госпиталя.

– Это наш известный иммунолог, а почему вы спросили?

– Да нам его посоветовали, будь он неладен, так он нам столько прописал пилюль, что у нас ребёнок от них угасать начал. Он этими пилюлями сам торгует, гад.

– Как же Вам не стыдно, вы меня в такое положение поставили! У нас же существует врачебная этика, я как бы оспариваю его диагноз, так нельзя поступать.

– Послушайте, да какая этика?! У меня от его лечения ребёнок загибаться начал. Ему пилюли свои впихивать надо, пропади они пропадом, а что там с ребёнком, будет ему наплевать. Да ты вылечи мне дитятку, я тебе в десять раз больше заплачу, а так что? У меня одно желание – просто пойти ему рожу набить. Прям невмоготу как хочется.

А насчёт этики научной и прочей я тоже немного понимаю. В прошлой жизни доцентом был. Этика – она разве в том, чтобы покрывать друг друга? Я когда-то кандидатом был, наукой занимался, но мы как-то друг другу на ошибки не боялись указывать. Этика в нахождении истины. Извините, что я тут вспылил. Внука безумно жалко, по сути, пострадал от его действий.

– Да ладно, ничего страшного не произошло. Вы долго весь этот его набор принимали?

– Недели полторы.

– Успокойтесь, срок небольшой. Вы правильно сделали, что остановились, того препарата, который я прописала, будет вполне достаточно. Это даже не лекарство, он имеет общеукрепляющее действие.

И с грустью в голосе добавила:

– А коллега мой в самом деле, после того как начал импортными препаратами торговать, стал очень много прописывать.

***

В мае мы с Милкой решили съездить с Антоном во французский Диснейленд. Осенью ему надо было идти в школу, мне хотелось, чтобы у него осталось какое-то яркое воспоминание от последнего пред учебным года.

Нашли какую-то небольшую фирму недалеко от нашего дома, оплатили девятидневную поездку. Три полных дня в Диснейленде, три в Париже и три дня – прилёт-отлёт, переезд из Диснейленда в Париж и обустройство там. Тур у нас был индивидуальный, дорогой, встречали нас и перевозили в Париже на машине агентства.

Летели классно – Милку с Антоном стюардессы посадили в пустующий бизнес-класс.

Дисней понравился и Тошке, и нам, прямо по Хемингуэю – праздник, который всегда с тобой. Было классно, мы сами там стали детьми: катались с внуком на всех качелях-каруселях, играли во все игры.

На четвёртый день за нами приехала от турфирмы микроавтобус, и ещё с несколькими такими же туристами отвезли в Париж. Мы просили гостиницу в самом центре, чтобы было удобно посещать какие-то интересные центровые места и поселили нас на rue Sainte-Anne, метрах в пятисот от Лувра.

Незнание языков сыграло с нами шутку: когда нас заселяли, мы попросили, чтобы нас поселили выше первого этажа. Гостиничка наша была крохотная, и оказалось, что трёхместных номеров в ней нет вовсе, можно было заселиться просто в номер побольше, но он располагался на первом этаже. Мы оставили вещи и пошли гулять. Когда мы явились поздно вечером, оказалось, что одному из нас постелили на полу – никакая раскладушка в наш номер не вмещалась. Персонал гостиницы предполагал, что на полу будет спать внук, а я даже представить себе не мог, чтобы мой внук спал на полу, и завалился на этот дохлый тюфячок сам.

Утром в плохом настроении я позвонил владельцу турфирмы, мы поговорили, он попросил нас не отлучаться двадцать минут из гостиницы. Каково же было моё удивление, когда через двадцать минут он появился на пороге нашего номера с раскладушкой в руках. Через десять минут нас уже поселили на первом этаже, а внуку соорудили вполне комфортное место на раскладушке.

Владелец фирмы рассказал, что женат на француженке, они организовали турфирму. Она организует размещение и программы для туристов в Париже, он ищет клиентуру в Москве и, при любой возможности, летает в Париж – скучают друг без друга.

В Париже, да и во Франции, мы были в первый раз, ходили в основном в места, которые были на слуху. Тоха, как только мы выдвигались из гостиницы, говорил мне трагическим голосом, полным скорби и недоумения:

– Дед! Мы опять идём смотреть какой-то старый дом?

Уговорить его было возможно, только пообещав какую-то игрушку, но тут тоже были проблемы. Получив её, он сразу искал место, где можно будет сесть и поиграть в неё.

Помнится, посетив базилику на Монмартрском холме, я, усадив их с бабкой на скамейку, пошёл сделать несколько снимков. Отщёлкав полкассеты, я, спускаясь вниз, глянул на скамейку, где десять минут назад оставил жену с внуком, понял, что я сейчас лишусь семьи. Какой-то мужичок, явно клошар по виду, угощает мою жену вином из двухлитровой бутыли, а она это вино дует. Причём с явным удовольствием. Тоха развесил свои игрушки по кусту, под которым они притулились, и тоже явно доволен жизнью. Оба с недоумением поглядели на меня, когда я попытался их утащить из компании клошара. В их взглядах читалось недоумение – что это за неприятный тип пытается разрушить их приятный досуг? Еле уволок обоих.

Были и иногда неприятные моменты, но в целом они не испортили впечатления. Как-то ища, где перекусить, мы зашли в ресторанчик напротив французской прокуратуры, я поинтересовался на входе:

– Do you have an English menu?

– Yes.

Когда мы расположились за столом, оказалось, что меню на английском языке не оказалось, но помещение было вполне уютным, и мы решили там расположиться. Милка очень хотела попробовать настоящий луковый суп, не зная, как это прозвучит на французском, мы попросили:

– Чиполо суп.

Надеясь, что разберутся. Сказку про Чиполлино знала вся Европа, и какой-то суп нам принесли. Но лука в нём не было. В тот день было дождливо, пасмурно, мы были измяты и выглядели, наверно, непритязательно, хотя тряпьё на нас было дорогое. Не знаю, чем-то мы не понравились официантам, может быть, оттого что не владели языком Дюма и Шарля Бодлера, и общались они с нами через губу, с выражением явной неприязни. Я по рассеянности разбил на столе стеклянную бутылку с водой, они даже не поменяли скатерть, мы так и доедали свой хреновый обед за столом, усыпанным осколками стекла. По окончании трапезы нам выставили счёт, превышающий раза в два реальную стоимость нашего обеда. Причём в счёте была цена их дрянного стеклянного кувшина, который я хренакнул, что меня удивило. Обычно стоимость разбитой за столом посуды в счёте не вставляют, если ты, конечно, в пьяном угаре не переколотил злонамеренно всю сервировку. Денег у нас было до фига. Это была первая поездка с внуком, и я подстраховался на все возможные случаи. Потом я в ресторанах обычно не скуплюсь на чаевые. Я указал официанту на место рядом с собой, чтобы мы могли разобраться, откуда такая сумма, но официант строго меня отчитал на плохом английском, примерно таком же как мой, строго указав, что я здесь не босс, чтобы указывать ему, где стоять, а босс здесь именно он.

Разозлившись, но понимая, что с ними я ни о чём не договорюсь, я вспомнил, что глава турфирмы, навещая нас в гостинице, сказал:

– Алек Владимирович, по любой, даже самой пустяковой, проблеме сразу звоните мне, – и я позвонил ему:

– Слушай, мы тут в кафешке напротив Французской прокуратуры, зашли перекусить, а тут такое пиздушное отношение. Кувшин стеклянный я случайно разбил – они его нам в счёт поставили, да наплевать, я им всю посуду поменяю при хорошем отношении, но они даже скатерть не сменили. Попросил халдея рядом встать, чтобы через стол не общаться, – он заявил, что я не босс, чтобы ему приказывать, а он босс. Общаются с нами как-то через губу, наверно, за румынских цыган нас принимают.

– Хорошо, дайте ему трубочку.

Я передал. Через несколько секунд разговора с лица халдея сползла улыбка, и он, оказавшись на том месте, куда я его приглашал, чтобы не разговаривать через стол, остановившись в полупоклоне, протянул мне трубку. Наш турагент, бодрым голосом сообщил:

– Я ему сказал, что вы наши ВИП-клиенты, вы влиятельная особа на родине, и если пожалуетесь на их заведение в наше турагентство, то мы обратимся в Департамент туризма, чтобы они проверили их заведение. Они боятся этого как огня – Департамент может такие штрафы наложить, что их оттуда моментально как ветром сдует. Что вы говорили про кувшин и обслуживание?

– Да я случайно кувшин зацепил, он какой-то неустойчивый, брякнулся на бок, они его в счёт включили, да и без этого кувшина счёт завышен в полтора раза. Я хорошо в уме считаю, инженер в прошлом как-никак.

– Дайте ещё разок ему трубку.

Выслушав, что ему сказал наш турагент, халдей картинно хлопнул себя по лбу, вернул мне трубку и куда-то умчался. Мы немного поболтали с нашим фирмачом. Появился наш официант, вручил мне новый счёт и жестом попросил у меня телефонную трубку. Поговорив, он вернул её мне и остановился, ожидая ответа. Турагент сказал:

– Он извиняется, что не поменял и что разбитое стекло вставили по ошибке.

Я глянул на принесённый мне листок – сумма уменьшилась вдвое.

– Теперь всё в порядке.

– Ну, счастливо, обращайтесь по любому поводу. Машина в аэропорт будет вовремя. А пообедать или перекусить я вам советую, если вы недалеко находитесь: заезжайте в Латинский квартал, там народа поменьше. Во всех местах, где обилие туристов, официанты ведут себя беспардонно – звереют от количества посетителей.

Закончив беседу, я извлёк из кармана свой огромный лопатник. Когда мы по приезде поменяли привезённые доллары на франки, получалась какая-то несообразно большая сумма, которая, даже после того, как мы её располовинили с Милкой, с трудом влезала ко мне в кошелёк. Когда я вытащил всю эту пачку, большинство купюр в которой составляли самые крупные из имеющихся, халдею явно подурнело. Он стоял, уставившись в этот ворох банкнот, побледневший, с испариной на лбу, а я искал самые мелкие, чтобы расплатиться по счёту. Добила его Милка, поинтересовавшись: