Алька. Кандидатский минимум

– Бать, ну, копнул бы. На болоте же строим – утонул.

– Алек. Я копал – нету.

По его опасливо-осторожной интонации я понял – тесть попал под влияние бабкиной истеричной реакции на отсутствие фундамента и тоже поверил, что его спёрли, может быть, не до конца, был в состоянии «верю – не верю». Не понимает, как это сделали, но считает, что бабка, возможно, права. Ясно было, что словами их не убедить – надо ехать на дачу:

– Ладно, давай скатаем в субботу на дачу.

Дед оживился, ему явно было нужна поддержка:

– О! Отлично, подходите к нам с утра.

Поездки на дачу стали происходить повеселее, что-то произошло с сознанием тестя – может быть, ранняя беременность и замужество второй дочери, или что-то ещё, но дед бросил пить. Зарабатывал он весьма прилично и через год купил «Запорожец».

На дачу в субботу мы прикатили с комфортом – на машине. Фундамента не было – на том месте, где в прошлом году я копал под него яму, а потом мы с дедом мастерили опалубку и заливали бетон, была ровная болотистая лужайка. Тёща, воодушевлённая своей правотой, скакала по участку, выдвигая бесчисленное количество версий кражи.

Меня разбирал смех, хотел поначалу слупить с деда что-нибудь за ранний подъём, утренний субботний сон – самый сладкий, но поглядел на него – и мне стало его жалко.

– Ладно, сейчас поищем, давай, тащи лопату.

Лопаты перед зимой дед прятал в только одному ему известные места. Деревенские колдыри пёрли всё, что могли найти.

Дед принёс лопату.

– Напомни, где копать.

Дед помнил расположение фундамента с точностью до нескольких сантиметров.

– Копай здесь.

Я копнул пару, потом ещё, углубился ещё где-то на лопату – фундамента не было. Тесть обречённо произнёс:

– Вот видишь, мы ж тебе говорили.

Тёща стояла рядом, на лице её одновременно сияло торжество от подтверждения её прозорливости, горе от потерь финансовых и времени на строительство и жалость, жалость к этому несмышлёнышу, сиречь ко мне, который каждый раз оспаривает её бесспорные предположения. А я копал дальше, на глубине сантиметров сорока лопата наткнулась на фрагмент кирпичной кладки. Я стал расчищать её, мельком поглядывая на тестя, на лице его удивление сменялось выражением невообразимого счастья. Расчистив кусочек длиной сантиметров тридцать, я повернулся к тестю.

– Ну чего, нашёлся фундамент?

– Да я всегда был уверен: что они, бабы эти, понимают в строительстве?

Теща на всякий случай ретировалась на другой конец участка – стала изучать с Милкой, которая сразу пошла к забору, как перезимовали саженцы смородины.

Мы с дедом отпилили от какого-то бруска четыре колышка равной длины, забили в углах до кладки фундамента – решили прикинуть на глазок, равномерно ли он утонул. Оказалось, что да – просел ровнёхонько, летом перемерили с гидравлическим уровнем – фундамент стоял ровно. Приятель деда выложил ещё метра полтора кирпичной кладки от того уровня.

После следующей зимы он снова утонул, но уже на глубину метр, не больше – торчал над землёй сантиметров на сорок пять и встал намертво. За следующие тридцать лет, что мы прожили на этой даче, он просел сантиметров на пять – после того как на него поставили дом.

Где-то в мае Юра Хациев поинтересовался у меня:

– Слушай, а ты, часом, в большой теннис не играешь?

– Нет, не приходилось, в настольный играл более-менее неплохо.

– А не хочешь попробовать? А то ищу партнёра, не с кем покидать.

– Да я бы с удовольствием, только какой из меня партнёр? Потом, у меня ракетки нет.

Тут в разговор вмешался Илья, работавший за своим столом:

– Олег, у меня тётка в большой теннис играла до войны, её ракетка у нас осталась, давай я её тебе принесу? Ракетка старая, но поиграешь пока, чего тебе сразу новую покупать. Вдруг не понравится, а ты уже потратился.

На том и порешили. На следующий день Илья принёс мне ракетку для большого тенниса его тётки. Ракетка была изготовлена в предвоенные годы – струны из бычьих жил, но попробовать наверняка было возможно. Я прикупил себе спортивные труселя, маечка у меня была, и через пару дней мы с Юркой были в Сокольниках на СО «Связист» – спортклуб МВТУ арендовал там корты.

Хациев показал мне правильный хват, технику удара справа и слева, и стал я потихонечку втягиваться в большой теннис – игра мне понравилась очень, подсадил меня Юра на неё на много лет.

Ракетка моя произвела большое впечатление – ржал весь теннисный бомонд кортов «Связиста», каждый подошёл, потрогал и выяснил, почему я решил начать играть именно такой ракеткой. А мне было фиолетово – играл я ей полтора года, пока не понял, что пора брать современную. Ракетку отнёс Илье, она долго лежала в секции, потом пропала, позже я жалел, что не оставил её себе, – раритет.

Тем летом я много свободного времени проводил в Сокольниках на кортах. Когда Юрка уехал со студентами на практику, ездил один – приедешь, садишься на скамейку, ждёшь минут пятнадцать. Обязательно или игровая пара у кого-нибудь разбежится – лето летом, а дел у всех хватает, или придёт один непарный игрок, но партнёр так или иначе находился.

* * *

В листовой штамповке много технологических операций, но если не иметь в виду разделительные, то среди формообразующих основными являются гибка, вытяжка, отбортовка, обжим и раздача. Илья занимался вытяжкой, а я, обсудив с ним, чему, по его мнению, мне стоит посвятить свою будущую научную работу, решил приступить к изучению специфики гибки пористых сетчатых материалов. Было понятно, что для того, чтобы в голове зашевелились какие-то мысли, надо набрать массив сведений о поведении материала при штамповке.

Напроектировал гибочных пуансонов и матриц с различными радиусами гиба и договорился с приятелем – одногруппником Борькой Илькиным, работавшим мастером инструментального цеха на экспериментальном заводе ЦКБ «Луч», на котором и я успел потрудиться инженером год с небольшим, что он изготовит их у себя в цехе. Было бы правильнее изготовить и оплатить их по договору между институтом и заводом, но поскольку это был «почтовый ящик» – объединение занималось разработками секретного характера, то заключить договор на изготовление было исключительно сложно, всё делалось на основе личных контактов.

Изготовленный инструмент Борис метал мне из окна кабинета начальника цеха – приходил на работу за полчаса до начала, открывал форточку и кидал мне свёртки с инструментами – благо что здание его цеха находилось в паре метров от забора, а окно начальника цеха находилось примерно на уровне третьего этажа. Я стоял метрах в десяти от точки их приземления, так как свёртки при ударе об асфальт разрывались с грохотом и пуансоны разлетались как осколки снаряда осколочно-фугасного действия. После этого я, насколько мог быстро, собирал разлетевшийся инструмент, складывал в сумку и бегом удалялся с места, поскольку опасался, что заводская охрана может заинтересоваться происходящим за её забором – благо что заводская проходная и ворота были с противоположной стороны периметра ограждения.

Все наши с Борькой действия – это, извиняйте, хищение в составе группы с оборонного предприятия. Да во времена оны это десять лет без права переписки, и кто вам сказал, что они прошли? Ну, нет с нами Лаврентий Палыча, и что? Все ученики его живут и процветают.

Прокатило, не для себя же старался – за ради Родины, а сам за долю малую, так, может, в будущем ребятишкам на молочишко перепадёт.

За три таких операции я получил достаточное для работы количество инструмента и стал собирать исследовательский стенд. В этой моей деятельности мне очень помогли учебные мастера – Сашка Кузьмин где-то раздобыл и приволок штамповый блок, который я дооснастил универсальной системой крепления гибочных пуансонов и матриц, с ним же мы изготовили и оттарировали месдозу с тензометрическим датчиком для определения усилий штамповки. Толя Макаров, хорошо владеющий токарным станком, помог изготовить датчик перемещения верхней плиты штампа. С помощью двух этих несложных приспособлений и осциллографа появилась возможность определять и записывать изменение усилия, необходимого для гибки испытываемых образцов, по ходу деформирования.

Испытательный стенд был готов, осталось накатать образцов для испытаний, но увы – печи на прокатке стояли холодными – и я догадывался, отчего это происходит.

Но не всё было так печально, ведь на Выксунском металлургическом заводе, основанном братьями Баташовыми в восемнадцатом веке, была и печь, причём куда солиднее, чем печурка на кафедре АМ 10, был и прокатный стан ДУО 300 или 400, не помню точно, где всё, что мне нужно, можно было изготовить и давно уже катали, и, главное, там был в командировке Саша Тележников – старший инженер «десятки» нашего факультета, который мог меня осведомить, провести со мной курс молодого бойца-вальцовщика. Мы потолковали с Ильёй, ему тоже надо было изготовить несколько образцов, я намыл и сложил кучу сеток для себя и для Ильи, выписал командировку и отправился в город Выкса.

Прямого поезда Москва – Выкса нет, ехать было удобно ночным поездом до станции Навашино, а от неё автобусом до Выксы, что я и сделал.

Утром дежурная в заводской гостинице сообщила, в каком номере живёт Александр, и, поскольку вторая койка в его номере пустовала, поместила меня в тот же номер. Саши в номере не было. «Умывается», – подумал я, взял полотенце, мыло и тоже пошёл умыться с дороги.

Гостиничный туалет был совмещённым: справа при входе было несколько умывальников, напротив располагались туалетные кабинки с низкими дверцами, в одной из которых виднелась голова рослого красивого парня, восседавшего с задумчивым видом на унитазе, как можно было предположить, в позе орла. До этого мы были незнакомы, но было очевидно, что это Тележников. Подходя к умывальнику, я обмолвился:

– Привет, я Олег, прибыл к тебе на подмогу.

Парень невозмутимо протянул мне руку.

– Саша.

Поздоровались, и лицо его снова приобрело отрешённое выражение. Я умылся и пошёл дожидаться его в номере.