Алька. Кандидатский минимум

Когда мы слезли на остановке и двинулись в одном направлении, Юрий Иванович изрядно удивился и спросил:

– А вы что, тоже туда идёте?

– Да, Юрь Иваныч.

Юрий Иванович задумался и всю дорогу молчал, видно, вспоминал, кто я такой и откуда его знаю.

Народа собралось человек десять, из знакомых мне были только Илья Кременский и Ляпунов, был ещё, конечно, Юрий Иванович, но он поначалу явно сомневался, что мы с ним знакомы, впрочем, это быстро перестало его беспокоить. Из новых для меня лиц запомнились Генка Павлушкин и Сашка Баринов – весёлые, молодые, подтянутые, задорные. Нужные.

Посидели весело и выпили изрядно. Юрий Иванович основательно перебрал и матерился как сапожник. Людмила глядела во все глаза на нашу развесёлую компанию. Возвращались мы довольно поздно, народа в метро было немного, мы сидели на скамейке в вагоне, и Люда с изрядной долей сарказма произнесла:

– И это те самые учёные, про которых ты мне рассказывал?

– Да нормальные ребята, ну, расслабились немного, что страшного-то?

– Ну да. А самый нормальный – это руководитель ваш, Юрий Иванович, сразу видно – большой учёный.

Нет, ну, не понимают бабы нас – больших учёных.

В пятницу днём мы с Юркой Буяновым шустрили на Лефортовском рынке, взяли солений, квашеной капустки, чесночку, в магазине колбаски, каких-то консервов и, конечно, водочки – Новый год же на носу, надо отметить, опять же мне надо прописаться. Я, признаться, чуть не испортил народу праздник – увы, летели назад как два паровоза, я поскользнулся, а в руках у меня портфель с живительной влагой, но Юра был начеку и, несмотря на то что у него правая рука тоже была несвободна, подставил левую в том месте, где спина теряет своё благородное название, и как на лопате выпихнул меня со льда. Обошлось. Посидели хорошо.

В начале января я первый раз участвовал изготовлении пористо-сетчатого материала.

Технология его изготовления была такова. Бралась металлическая сетка различных типов плетения из нержавеющей стали аустенитного класса: тщательно промывалась с целью очистки её от загрязнений, могущих препятствовать послойной сварке слоёв; нарезалась, как правило, прямоугольными фрагментами, которые складывали в стопку. С двух сторон стопку обкладывали пластинами нержавеющей стали, плохо сваривающейся со сталью аустенитной и обычной малоуглеродистой конструкционной. Стопку помещали между двумя листами малоуглеродистой стали большего размера, которые сваривали по периметру в закрытый пакет на машине контактной шовной сварки. В одном из листов пакета заранее устанавливался штуцер с двумя уплотняющими прокладками из вакуумной резины. Затем проваривали шов между штуцером и стопкой сеток, откачивая воздух из пакета вакуумным насосом; после чего отрезали на гильотинных ножницах части пакета со штуцером; осуществляли горячую прокатку пакета; далее разрезали пакет и извлекали лист пористо-сетчатого материала.

Именно для этих целей и стояли у нас в секции машина контактной шовной сварки и вакуумный насос, и именно с целью поработать на них пришёл к нам в январе один из участников нашей пористой братии – Виктор Макарочкин. Зашел в секцию, поговорил с Ильёй, рассказал, что ему нужно десяток образцов заварить в пакеты. Илье тоже нужен был пяток образцов, а мне надо было поработать на оборудовании и разобраться, как это всё происходит. Так всё у нас и сладилось.

На следующий вечер (днём такие работы мы проводить не могли – мешали учебному процессу) Макар, так мы называли Виктора заглазно, пришёл к нам в секцию, мы на пару заварили все образцы, какие планировали. Работа эта оказалась несложной и особых навыков не требовала, катать пакеты договорились на кафедре прокатки на следующий день.

Утром следующего дня я сходил на кафедру сварки – там у меня приятель работал учебным мастером, мы с ним вместе учились на рабфаке, поступали вместе в институт – он провалился, наверно, возраст помешал – ему уже тогда было под сорок, взял на время с его помощью тележку, загрузил на неё пакеты, приволок их к гильотинным ножницам, отрезал части со штуцерами и привёз назад в секцию.

Макар пришёл вечером – катать заготовки для любых целей, кроме учебных, также можно было только по вечерам, по тем же причинам, что и у нас. Приволокли вдвоём наши заготовки-пакеты на кафедру прокатки, сели ждать – печь не разогрелась до нужных 1 250?С. Потрепались, потом, когда подошла печь, Макар – по виду он был постарше меня лет на пять – настроил стан на нужный размер, заложил кузнечными клещами в неё пакет, сверху на пакет положил найденный рядом лист нержавейки. Я поинтересовался:

– А зачем сверху лист нержавейки?

– Тэны нагревательные сверху – пакет сверху быстро разогревается и сильно окисляется от лучевого нагрева, на поверхности окалинка образуется, она потом при прокатке впечатывается в пакет, и на листе ПСМ тоже её следы, сглаженные, но бывают. А нержавеечкой прикрыли – и на пакете окалины не будет.

Подождав десять минут, открыли заслонку и увидели на поде печи блестящее зеркало расплавленного металла.

Макар стоял с открытым ртом, оцепенев, я, хотя впервые принимал участие в подобном действе, понимал, что расплавиться пакет не должен был, и спросил:

– Температуру в печке, что ли, перепутал?

– Да какой там, она 1 200°C даёт с трудом, ничего не понимаю.

Через пару минут Макар пришёл в себя, деловито закрыл заслонку, выключил печь, стал собирать пакеты.

– Быстро забираем своё барахлишко и сваливаем, никому ни гу-гу, что мы с тобой здесь были сегодня. Я вообще на пару дней затихарюсь, подумаю – надо понять, что произошло. На работе, если спросят, почему не катали, скажешь, что я не пришёл.

Не помню, что я сообщил Илье о том, почему не удалось прокатать заготовки, то ли наврал, что Макар не явился, то ли рассказал всё как было и передал просьбу Макарочкина не говорить никому. Кстати, он сам появился через неделю, рассказал причину, по которой расплавился пакет – оказывается, он накрыл его не нержавейкой, а листом титана, титан при температуре выше 1 200? начал взаимодействовать со сталью, что привело в итоге к образованию эвтектики и, как следствие, к расплавлению, так как температура плавления эвтектики железо-титан 1 085°С.

Катать пакеты стало негде – на прокатке было две печи: у одной после нашего с Макаром визита надо было ремонтировать футеровку пода, у второй сгорели все нагревательные тэны.

Я потихонечку адаптировался в коллективе, познакомился со всеми.

Аркадий Иванович Легчилин был трудягой: или копался со своими аспирантами в установке, или сидел за столом, что-то писал, просматривал негативы фотоплёнок, графики, расчёты.

Владимир Солдатенков выглядел убедительно, говорил твёрдо, уверенно, производил впечатление. Мужик был, безусловно, порядочный, но, по моему мнению, неглубокий.

Хациев Юрий Харитонович – на пару лет постарше меня, просто красава: умный, тонкий, чёткий, со стержнем, абсолютно порядочный, чрезвычайно одарённый и при этом чувствующий себя как рыба в воде в любой компании.

Завлаб наш Серёжа Чиков, на пару лет постарше меня, учился тоже на вечернем, заканчивал шестёрку в этом году. Крупный, толстый парниша – играл когда-то в баскетбол, имел, если не ошибаюсь, первый разряд, как завлаб был на уровне, бывало, в плохом настроении «играл в начальника», но в целом был мужик не зловредный, мы с ним ладили вполне нормально. Был заядлым шахматистом, бывало, прохаживался по секции, сцепив руки за спиной, потом кивал мне и негромко:

– Сыграем?

Я бросал работу, мы садились, как правило, в комнате учебных мастеров и резались в шахматы, иногда часа по полтора-два – играли примерно в одну силу и были азартны оба.

Было на момент моего прихода четыре учебных мастера: двое в возрасте – дядя Федя Плахов – отец Валентина Плахова – и Алексей Петрович, обоим было за шестьдесят, Сашка Кузьмин и Толя Макаров, оба молодые, толковые и ответственные ребята. Валентин Плахов – ассистент, отличный парень, говорун, интеллектуал и изрядный раздолбай, работал в группе Юсипова, занимался вальцовкой в штампах, их технология, кажется, проходила экспериментальную апробацию на почтовом ящике в Москве, и Валентин частенько пропадал там.

Кроме меня, в секции был инженер Валерка Стратьев. Он был на пару лет моложе меня, кончил институт на год раньше, поначалу работавший на теме Юсипова, потом начал трудиться с Легчилиным, занимался электрогидравлической штамповкой.

Я потихонечку пытался разобраться, что это за штука – пористо-сетчатый материал, для чего из цветного пластилина сделал увеличенную модель металлической сетки – накатал «колбасок», имитирующих в десятикратном масштабе утки и основы наиболее часто употребляемой сетки, сплёл несколько слоёв пластилиновой сетки, поместил их так, как мы складывали перед прокаткой, для того чтобы слои не склеивались, переложил слои резиной, нарезанной из презервативов – тоньше не нашёл, нашёл потолще книгу в твёрдом переплёте и начал постадийно деформировать свой пластилиновый ПСМ, разбирая его на части и разглядывая, как происходит деформация элементов сеточной структуры в местах контактирования слоёв.

Илья с интересом наблюдал за моими действиями, а я, поразвлёкшись подобным образом, пришёл к мысли, что, скорее всего, я занимаюсь не тем – целая кафедра прокатки колдует над созданием пористо-сетчатого материала, так им и карты в руки, а мне надо, пожалуй, начать исследовать, как ведёт себя готовый материал при деформировании.

В середине апреля, когда за городом сошёл снег, позвонила тёща, была на нерве:

– Алик, Алик, – кричала она, – на даче фундамент украли…

– Лидия Ивановна, ну что Вы глупости говорите? Вы представьте его себе, ну как его можно украсть?

Целиком фундамент был высотой около полутора метров – как его украсть? На ленточном, бетонном, армированным двухсотым швеллером основании, в заливке которого под руководством деда принимали участие все взрослые члены семьи, друг деда выложил кирпичную метровую кладку.

– Нет, украли, украли. Мы с дедом на даче были – фундамента нет.

Было понятно – не понимает, сказывается нехватка образования не только технического, но и среднего школьного.

– Лидия Ивановна, Виктора Владимировича дайте к трубочке.

Тёща передала трубку деду.

– Бать, ну, ты-то понимаешь, это же бред.

– Да, конечно, что они, бабы-дуры, понимают.

Тут дед замялся, понизил голос. В голосе появилось какое-то неуверенное придыхание:

– Алек, но фундамента-то нет.