Алька. Второе пришествие

Причиной моего решения была весёлая история, Славик, мотивируя тем, что я являюсь у него главным инженером, взял привычку подписывать у меня множество бумаг по своему кооперативу. Я проглядывал их, большую часть подписывал, но некоторые отвергал, так как они выходили за рамки моей компетенции. Тогда Слава стал приносить мне сразу кучу бумаг, где подсовывал просто чистые листы, я задал ему вопрос:

– Славик, что это за хрень?

– Да просто не успел напечатать, это письмо на покупку металла, для дела надо пару листов стали.

– Я пустой лист подписывать не буду.

– А ты что? Хочешь работать и ни за что не отвечать?

– Я готов отвечать за всё то, что я делаю. За то, что делаешь ты, отвечай сам.

– Если ты работаешь у меня, то будешь работать по моим правилам.

– Нет, не буду. Вернёмся к этому разговору через неделю.

Для себя решил: получаю чертежи штампа, передаю Славику, и привет, разбегаемся. То, что уход мой совпал с созданием «Софтекса», просто случайное совпадение. Надо сказать, если бы он по-человечески попросил меня помочь с изготовлением оснастки, я бы помог, он не попросил, что ж – хозяин барин.

В сентябре кафедру нашу вернули на родовой факультет МТ, бывший АМ, артель мудаков, так расшифровывали название эту абревиатуру студенты других, более престижных факультетов, может потому и переименовали, не знаю. Но сто шестьдесят один год назад, именно с нашей кафедры зародился нынешний Московский государственный университет имени Баумана. Из кафедры РК 8 мы преобразовались в МТ 13, номер наш дьявольский нам вернулся, тут уместно бы было мефистофелевское ха-ха-ха. Переход этот стоил нам потери площади нашей секции, теперь мы ютились на десятке – кафедре прокатки. Проводить занятия стало совсем невмоготу и стыдно.

Бесславно кончилась идей Бочарова перепрофилировать кафедру. Мне кажется, что всем было понятно, что ни хрена не выйдет из этой затеи, кроме него самого. А возможно ли было это осуществить? Конечно, лет за тридцать, при двух обязательных условиях: первое – ему самому нужно было быть блестящим специалистом в той сфере, куда он нас хотел привести, поскольку, прочитав что-то в газете «Правда», сказать: «Вот красотища-то, пойдёмте все туда», малоубедительно. Второе – реформы такого рода надо проводить в «мирное» время, ибо известно: когда говорят пушки, музы молчат. Музы наши технические тоже красавицы, только у них в руках не свитки, тамбурины, виолы, а линейки логарифмические, циркули. Линейки молчали в девяностые, когда говорили бандитские «пушки».

Поскольку офиса у нашего малого предприятия не было, обсуждали вопросы или на работе, или у нас дома на кухне, в квартирке на проспекте Мира. Штат нашего малого предприятия потихоньку заполнялся, привлекали ребят из МГТУ, вернулись из армии Мишкины однокашники Колька Филиппов и Максим Бедунков, парни молодые, ушли практически сразу после школы, ни образования, ни специальности, куда деваться? Решил взять их, дело, которое мы начали, было новым и для нас, а молодёжи проще осваивать новое. Обсуждали текущие дела и ставили им задачи также на нашей кухне. Так что по приходе с работы Людмиле вместо отдыха приходилось кормить всех, кто сидел у нас на кухне, а потом наводить там порядок.

Все мы первоначально думали зарабатывать деньги, используя свои профессиональные знания, навыки и связи, и поначалу это в какой-то степени получалось. Забегая вперёд, скажу, что тогда, размышляя о возможных путях развития бизнеса, я предполагал, что его главной опорой будет тесная связь с промышленностью. Это было моей принципиальной ошибкой, поскольку группа инициативных мальчуганов во главе с Гайдаром и Чубайсом поставила себе совсем другую цель – уничтожить её напрочь. Чего достигли в немалой степени, поскольку их поддерживал один запойный алкоголик, о пользе деятельности которого теперь рассказывают сказки детям в Центре его имени. В итоге в какой-то момент я понял, что опираюсь на воздух.

А тогда вся наша команда искала полезные связи, организации и прочее, где мы могли бы предложить свои услуги и заработать.

Не помню, где мы познакомились с ребятами с совместного русско-австралийского предприятия, в котором с советской стороны участвовал авиационный завод, а с австралийской – здоровенный, громогласный австралиец, с большим апломбом рассуждающий о чём угодно. Заводчане, создав СП, явно никак не могли сообразить, чем его наполнить; кроме уставного взноса, предложить австралийцу что-то авиационное было нельзя, поскольку почти всё было секретным, да и вдобавок на хрен не было нужно австралийцу.

Наверно, поэтому пригласили нас – они ж кузнецы, нехай накуют ему чего-то, что ему понравится, а хоша б финтифлюшек каких ни то.

Сидели с ним часами, поперву предложили садовый инвентарь, приволокли образцы лопат, граблей и ещё какого-то хлама.

– А давайте мы вам лопат наштампуем, прочные, как зараза.

Австралиец приволок свои, вот ведь гад, мы ему:

– Нет, ну конечно, наши чуток похуже, немного страшные, не очень удобные, но ты возьми в толк, они ж дешевле в десять раз.

– Наши такой брать не будут. Даже бесплатно, потом они без ручки.

– Говно вопрос, насадим тебе ручки, у нас этой берёзы до горизонта, рубить не перерубить.

– Покажите.

– Охренел. Чо тебе показать?

– Ручка покажите.

– На, гляди.

– Да не свой, деревянный.

Ну слава богу. А то мы подумали. Припёрли ему рукояток, в смысле черенков, на, задохнись.

– Эта ручка не годится. Надо без сучка, шлифованный, с упором и масло пропитанный.

– Поищем без сучков, отшлифуем, упоры нацепим без проблем, а масла-то – это не проблема – отработкой пропитаем. Будешь доволен.

– Какая такой отработка.

– Минеральное масло, повторного использования.

– Минеральный масло, любой, это тюрьма или большой штраф с выплатой ущерба.

– Почему?

– Очень вреда для руки, экология.

– А чем же вы промасливаете?

– Растительный: хлопковый, льняной, рапсовый.

Нет, ну надо, ещё не тем маслом ручки пропитаны, эколог, блин. Да мы на нём блины печём, а он, гад, его на ручки лопат. Стали искать, считать, нашли всё, кроме рукояток без сучков, не делала страна родная таковых, но это и хрен бы с ними. Когда посчитали всё, то с упаковкой, страховкой и доставкой в Австралию они дороже австралийских получались, не прокатило.

Так перебирали, пока австралиец не приволок подкову.

– У нас в Австралия каждая семья имеет один, два лошадь. Надо многа подкова. Дешёвый.

– А как сейчас обходитесь?

– Берётся заготовки, и каждый под конь подгоняется. Дорого, ручной труд очень дорого. Надо дёшево.

Я примерно так и предполагал, поскольку все мои знания об этом продукте и технологии его изготовления были почерпнуты из детских сказок, кинофильмов и традиции приколачивать оную на двери вновь построенного дворца или сортира. Забрав подкову, я поразмышлял день, после чего мне пришла гениальная мысль, другие, кстати, ко мне не приходят: а хрен маяться-то, надо ввести для лошадей размерный ряд подков, такой примерно, как существует у людей для обуви. Ну и разработать универсальной технологический процесс горячей объёмной штамповки этих самых подков. С этой, не боюсь этого слова, гениальной идеей я ввалился на следующий день в СП.

Австралиец, выслушав меня, рявкнул:

– Колоссаль, – и, поскольку он был директором этого самого СП, мы подписали с ним договор на разработку технологии горячей штамповки заготовок подков, на сумму в двадцать девять тысяч рубчиков.

Я нарисовал штамп и приспособление для гибки, Вовка Гусев изготовил их на Мосрентгене, там же и решили штамповать, договорились, что он отштампует десяток подков сам. В оговорённый день Гусёк позвонил:

– Алик, не получается.

– А чему там не получаться, согнул нагорячо, ещё в печи догрел и под молот.

– Ну да, сказать просто. Не затекает.

– Ладно, сейчас приеду.