Назад дороги нет. Часть 1

Весна 1964

Калеб слов на ветер не бросал, и на следующий день после разговора с Эммой он действительно пошел проведать Джона Беннета, хоть и чувствовал по этому поводу некоторую тревогу.

Беннеты всю жизнь жили Нордсайде – северной части Эн-Си. Джон и Рейчел (отец и мать Эммы) родились на улицах Гретни – рабочего квартала, где дома были старыми, серыми и полуразвалившимися после бомбежек. Дети, в обносках, оставшихся от старших братьев и сестер, громко орали, носились по улице, разбивая коленки, или катались на старых ржавых велосипедах, пока их матери с недовольными усталыми лицами развешивали на веревках постиранное белье. Тогда семьи были большие, десять детей в семье считалось нормой, и женщинам приходилось обстирывать всю семью, сушить гладить одежду, что занимало все их свободное время.

Изнуренные мужчины после тяжелых часов работы в доках или фабриках, пошатываясь, шли в пабы, напивались там, и в самом скверном виде брели к своим домам, где срывали злость на женах и детях. Нередко слышался вой сирен полицейских машин, которые вызывали сердобольные пожилые дамочки. Жизнь здесь можно было сравнить с жизнью на пороховой бочке: шум, поножовщина, постоянные крики рожениц, которые не под каким предлогом не хотели рожать в больнице. Больниц боялись, ведь раньше эти здания были работными домами, которые закрыли в сороковых годах, но выходцы из домов помнили все ужасы пребывания в этом месте. Многие считали жизнь там хуже смерти и пугали непослушных детей, тем, что отдадут своих чад в работный дом. Поэтому в большинстве своём женщины рожали на дому, в окружении семьи и акушерок из дома святого Георгия, которые работали без выходных и каждый день ездили на выезды на велосипедах.

Рейчел познакомилась с Джоном в пятнадцать, и уже в шестнадцать лет вышла замуж. Муж работал в доках, как его отец, дед, как и большинство в Гретни. Когда приходили суда, а со временем это случалось всё реже, мужчины работали на износ по пятнадцать-шестнадцать часов в день, чтобы хоть как-то прокормить свои большие семьи. Для мужчин работа в доках была важной частью их жизни, и когда они пришли в упадок, и торговые, и грузовые суда перестали ходить в Кертенлендс, главный порт Нордсайда, их жизнь, казалась, была разрушена. Рейчел родила Джону пятерых детей: старший Харви с пятнадцати лет уже пошёл на работу и наравне со всеми мужчинами работал в доках, Эмма помогала матери по хозяйству и была своего рода нянькой для младших братьев. Они жили в доходном доме, занимали две комнатки, и могли похвастаться только маленькой электрической плитой, светом и радиоприёмником. Ванной не было, не смывной туалет находился во дворе, и раз в неделю семейство Беннетов ходило в общественные бани, что тогда были популярны. Младшие сыновья Джона и Рейчел – Эван, и близнецы Фред и Майк, не любили эти походы и упирались как могли. И Эмме с Рейчел приходилось практически насильно их туда затаскивать.

Первое время Калебу казалось, что он сойдет с ума, до того противным и пугающим своей бедностью казалось и его новое жильё, и квартал в целом. Он привык жить со всеми удобствами, мыться каждый день, а здесь приходилось топать добрую милю, чтобы помыться в компании половины квартала. Кабинка туалета во дворе не закрывалась, и люди делали свои дела на виду у всех, совсем этого не смущаясь, отчего туалетный юмор про понос, пердёж и тому подобные вещи был заметной частью культуры Кин-Дин. Беннеты занимали две комнатки: первая была спальней Рейчел и Джона, с которыми также спали близнецы, Эван же размещался в родительской комнате на полу на тюфяке. В другой комнатке ютились Харви, Эмма, а теперь и Калеб. Юноша никогда не работал, теперь же мистер Беннет устроил его в доки, и поначалу от непосильной работы, Калеб еле дотаскивал своё тело домой и без сил падал на тюфяк. Это дало почву для насмешек со стороны Харви, который издевательским тоном называл его неженкой, слабаком или малюткой Кейли, последнее кстати придумала Эмма. Харви не понравился Калебу с самого начала, и часто он колкостями отвечал ему, за что получал чуть ли не каждый день тумаки. С Эммой они поладили, но не сразу. Ещё одной проблемой, вставшей перед Калебом, был этот непонятный рифмованный диалект Кин-Дин, и первое время, когда к нему обращались с какой-то просьбой или требованием, он не понимал, что от него хотят. Однако со временем он привык, и к тяжелой работе, и смешному, странному диалекту, и даже к туалетному юмору.

Калеб видел, что доки приходят в упадок, стало сложнее кормить семью, денег платили мало, работы не было и часто мужчины слонялись в доках просто так от нечего делать. Он говорил мистеру Беннету, что пора менять сферу своей деятельности, но Джон только отмахивался от него, и смотрел на его затею с долей скептицизма. «Мой дед работал в доках, отец, и я буду там работать. Доки – это моя жизнь. И я не променяю эту работу ни на какую другую». Да, мистер Беннет был ещё тем упрямцем, впрочем, как и Харви, которого Калебу также не удалось убедить в том, чтобы найти новое место. Молодой человек видел, как по всему Нордсайду начался массовый снос трущоб – на их месте возводили новые многоквартирные дома. Рабочих рук не хватало, и Калеб посчитав это более-менее прибыльным делом подрядился рабочим на стройку. Работы там было непочатый край, первый месяц ушел на обучение, он не слонялся без дела, как в доках, работал каждый день и даже не брал выходных потому, что хотел доказать мистеру Беннету, что он прав. В первый месяц он получил немного, но к концу второго месяца работы он получил вполне приличный оклад по меркам семьи. И тогда Джон всерьез задумался над тем, чтобы тоже переметнутся к застройщикам. Он был горд Калебом, и вслух говорил о том, что всё сделал правильно, когда взял парня в дом. На раздумья по поводы смены работы у мистера Беннета ушло полгода, и в конце концов Джон тоже устроился на стройку. На лето приходился самый пик работы, зимой же, чтобы не сидеть без дела, Калеб с мистером Беннетом занимались ремонтом квартир в других частях Лондона, и часто оставались на несколько дней в том районе, где работали, потому что кататься в метро по несколько часов туда и обратно для них было слишком изнурительно.       Когда семья скопила достаточно денег, то переехала в другой квартал, Юртон, менее опасный, чем Гретни. Они сняли небольшой двухэтажный домик, и у Эммы появилась своя комната, о которой она так давно мечтала. Вскоре Харви женился, и укатил со своей женой на ферму к её родителям. Она настояла на этом, потому как уже была беременна и не хотела растить ребенка в таком ужасном, по ее словам, городе как Найтмер-Сити, и Харви незамедлительно согласился. Но что-то упорно подсказывало Калебу, что он согласился, не только из-за Полли и их ребенка. Он хотел жить подальше от своей семьи, которую считал слишком простой, шумной и несерьезной.

Калеб тем временем раздумывал над своим будущим. Он был бесконечно благодарен Беннетам, что они приютили его, они были удивительными людьми, добродушными, как и все Кин-Дин, веселыми и порой слишком открытыми, и они стали его новой семьёй. Калеб считал, что ему чертовски повезло, когда четыре года назад, в самый сложный период в его жизни, он, еще совсем глупый пятнадцатилетний самовлюбленный мальчишка, встретил именно Джона. Но он не хотел до конца своей жизни работать на стройке и делать ремонт. Ему всегда нравился процесс съемки, и он купил себе шестнадцатимиллиметровый фотоаппарат, и объявил, что хочет быть фотографом. Стоит ли говорить, что эту идею мистер Беннет воспринял в штыки.

Юноша нахмурился, поправил дужки своих очков в роговой оправе и потер лоб. Он не мог ни думать о том, как его встретит Джон. Будет ли он рад ему? Или из вредности напустит на себя равнодушный вид и не будет обращать внимание на Калеба, а вероятнее всего старик опять начнет ворчать по поводу того, что он не остался работать с ним на стройке, из-за чего между ними может вспыхнуть очередной конфликт. «Я помирюсь с Джоном и постараюсь не допустить новой ссоры», – мысленно пообещал себе Калеб. В памяти тут же всплыло, как несколько месяцев назад они с Джоном ругались в гостиной, на глазах у расстроенной Эммы и обеспокоенной Рейчел.

«Это моя жизнь, и я буду тем, кем я захочу!» – гневно кричал Калеб, на что покрасневший от злости мистер Беннет ему отвечал: «Ты чертов молокосос и совсем не знаешь жизни! Какой из тебя фотограф? Что это вообще за работа? И шиллинга не заработаешь! Ты не то, что семью — себя не сможешь прокормить!».

Калеб тогда почувствовал настолько сильную ярость, что и сам себе удивился. Он всегда старался жить одним моментом и получать от жизни все доступные ему удовольствия. Не отвлекаться понапрасну на ссоры и ругань, пытаться веселиться, отрываться на полную катушку и ни за что не вспоминать свое прошлое. Но те слова Джона задели его до глубины души. Последние, что проорал Калеб перед тем, как хлопнуть дверью и уйти было: «Ты мне не отец, Джон, и не смей указывать, что мне делать, а что нет. Понял?» – и после этого они уже несколько месяцев не общались. Калеб до сих пор был зол на мистера Беннета за то, что тот даже не пытался понять его, но и был раздосадован теми словами, которые сгоряча наговорил Джону, ведь он действительно был для него почти как отец, и часто называл его «сынок».

«Да, не должен я был тогда ему этого говорить, – упрекнул себя Калеб. – У него давно начались проблемы с ногой, но до разговора я даже не подозревал, что всё так серьёзно».

Калеб остановился неподалеку от небольшого слегка покосившегося двухэтажного домика Беннетов и закурил, задумчиво смотря на соседний обшарпанный дом с облезшей краской на окнах. Он не хотел этого признавать, но ему было отчасти боязно из-за того, как после его последних слов, примут его Джон и Рейчел. Юноша сделал затяжку, стряхивая пепел на чью-то заросшую клумбу. Он вдруг вспомнил, что старушка Рейчел, как он иногда называл про себя жену Джона,  не любила когда в их доме курили, утверждая, что от этого легко заработать рак, так умерла одна ее хорошая знакомая, и поэтому женщина строго запрещала Джону и сыновьям курить, а они искали любые лазейки. Вот, например, близнецы, состроив умаляющие мордашки, выпрашивали сигареты у Калеба, и он, немного их подразнив, давал им покурить, а после еще и прикрывал от матери. Самому Калебу Рейчел никогда ничего не говорила. Он не был ее сыном, и, наверное, поэтому она считала, что не имеет права ему на что-то указывать, а он и радовался этому.

Юноша вдруг заметил, как на крыльцо соседнего дома, который он разглядывал, вышло очаровательное создание в легком бежевом платьице с потрепанной книгой в тоненьких руках. Девчушка на вид казалась его ровесницей, может быть, даже чуть младше. Тощая и по-мальчишески нескладная, она уселась на порог, вытянув длинные бледные ноги в синяках, заправила короткие темные волосы за уши, и только после этого, заметив пристальный взгляд Калеба, густо покраснела и опустила свою милую головку. Он раньше ее здесь не видел. Наверняка эта малышка совсем недавно сюда переехала, и Калеб готов был поспорить, что жила она с отцом, мерзким пьяницей, который ее избивал, и равнодушной забитой матерью, мечтала вырваться на свободу и конечно же желала «великой» любви. Совсем наивная и неопытная.

Калеб улыбнулся. Он бы мог помочь ей, быть с ней нежным и ласковым, открыть все те ее грани, о которых она и сама еще не подозревала, заполучить ее полностью в свое распоряжение и насытиться ею сполна. И им бы обоим это непременно понравилось.

Он уже действительно подумывал о том, чтобы подойти к ней, но тут она робко на него посмотрела огромными голубыми глазами и смущенно улыбнулась, а он, сам того не желая, подумал о Ричи. Как наяву увидел его наивное, очаровательное и какое-то беззащитное лицо, его яркие восторженно сияющие глаза. Калеб резко затряс головой, прогоняя нежелательные мысли, готовые проникнуть в его голову, бросил недокуренную сигарету на асфальт, и наступил на нее ботинком, затем развернулся, и, не глядя на девушку, зашагал к дому Беннетов. Стоило Калебу позвонить в дверь, ему тут же открыла Рейчел, будто бы все это время стояла под дверью в ожидании его прихода.

– Мы тебя заждались, Калеб! – радостно воскликнула она. Схватила юношу за руку, затащила в дом, а после, захлопнув за его спиной дверь, заключила его в крепкие теплые объятия, и поцеловала в щёку.

– Привет, Рейчел, – улыбнулся Калеб, удивленный и обрадованный столь теплым приемом. Он наклонился и чмокнул старушку Рейчел в щеку, от чего она слегка разрумянилась.

На самом деле старушкой она еще не была. Совсем недавно Рейчел исполнилось сорок четыре, но она выглядела даже моложе своего возраста.  Она была пухленькой круглолицей женщиной с доброй улыбкой и карими сияющими заботой глазами, ее светло-рыжие волосы, к зависти многих подруг, лишь слегка тронула седина, а звонкий смех мог заворожить любого. Калеб знал, что хоть она и питала к нему теплые чувства привязанности и, конечно, желала ему самого лучшего, но любви не испытывала. И он на нее за это не обижался, иногда его даже больше радовало спокойное равнодушие Рейчел, чем слишком сильная опека Джона и его старомодные советы, и наставления.

– Давненько ты к нам не хаживал, – взволнованно произнесла старушка Рейчел, и легонько похлопала юношу по спине, слегка подталкивая из коридора в их небольшую гостиную. – Ну заходь.

Калеб двинулся вперед, и она засеменила следом за ним, начав что-то быстро рассказывать про одну свою подругу, с которой на днях случайно встретилась в магазине, и которая хвасталась ей об успехах своего сына Питера, начинающего юриста.

Юноша, если честно даже не пытался ее слушать, вместо этого оглядывал уютную маленькую гостиную, в которой, как ему казалось, он не бывал уже сто лет и отмечал, что на самом деле здесь ничего  не изменилось: на полу все также были разбросаны игрушки близнецов, круглый журнальный столик как и всегда завален газетами и тетрадями,  диванчик  застелен все тем же клетчатым покрывалом, а в стареньком продавленном кресле возле окна, лежит вязание Рейчел. «Словно я отсюда никуда не уходил», – с теплотой подумал Калеб.

Он подошел к серванту, разглядывая стоявшие на нем в рамочках фотографии семьи Беннетов и с удивлением отметил, что среди них появилась одна новая, на которой был изображен он сам, еще совсем тощий подросток в круглых очках с недовольным выражением лица, а чуть позади широко ухмылялась Эмма. Кажется, в тот день она подсыпала ему жуков в суп, пока он не видел, а после, громко хохоча, понеслась в кабинет Джона, когда, возмущенно заорав, он погнался за ней следом. Они с Эммой устроили целую войну, прежде чем наконец решили объединиться и уже вместе действовать против всего мира.

– Калеб! – раздались вдруг радостные мальчишеские голоса.  – Ты пришел!

Едва он успел обернуться, как на него сразу же налетели счастливые близнецы. Юноша не смог не заметить, что у каждого из них на веснушчатом лице было по фингалу. Наперебой они громко загалдели, рассказывая что-то о том, как заперли своего учителя английского в библиотеке, и он, будучи там совсем один, целый час не мог выбраться.

Калеб с широкой улыбкой их слушал. Близнецы были его гордостью. Он лично обучил их большинству проделок, с удовольствием помогал выполнить некоторые из них и всегда выгораживал мальчишек перед родителями.  Однажды он даже подделал почерк, и вместо Джона ответил на гневное письмо из школы, после чего близнецы две недели выполняли все его приказания.

– Фредди, Майки, откуда у вас такие фонари? – спросил их юноша, когда братья закончили свой рассказ.

Рейчел, которая за время их разговора успела сесть в свое любимое кресло у окна и приняться за вязание чего-то длинного и синего, фыркнула и неодобрительно покачала головой, посмотрев на сыновей.

– О, эти шалапаи устроили драку с соседскими мальчишками, – пожаловалась она Калебу, – а сё из-за того, что Джерри нечаянно облил Майка томатным соком.

– Нечаянно!? – возмущенно, полувопросительно воскликнул Майк, взмахнув руками. Его лицо запылало от гнева. – Та он жешь срочно (диал. Кин-Дин – нарочно) на меня его вылил, и новые брюки попортил!

Калеб, смотря на него, еле сдержался, чтобы не засмеяться во весь голос, до того забавно выглядел Майки в этот момент, раскрасневшийся, с ярко-рыжей шевелюрой, он напоминал перезрелый помидор.

– И что, вас обоих побил этот щуплый Джерри? – нарочно поддевая мальчишек спросил Калеб.

Близнецы возмущенно охнули, переглянулись и посмотрели на юношу как на предателя.

– Та он бы нас в жизни не побил, если б к нему на помощь не прибёг старшой брат!  –  воскликнул Фредди.

Для пущей убедительности он сжал ладонь в кулак и ударил ею воздух, наверняка представляя рожу туповатого Джерри.

– И то, мы им тож’ нехило наваляли, – самодовольно добавил Майк.

Братья снова переглянулись, дали друг другу пять, а затем звонко захохотали. Такими уж они были, эти близнецы,  непоседливые, вредные, хаотичные мальчишки, которые просто обожали влипать в неприятности, и которых любили все остальные взрослые за их веселость и непосредственность, делающую их такими необычными.

– Ну сё, угомонитесь! – прикрикнула на сыновей Рейчел.

Она привстала со своего кресла, уперла руки в бока и нахмурилась, строгим взглядом глядя на близнецов, на что они состроили милые мордашки, способные пронять даже самого черствого сухаря. Рейчел заворчала, качая головой, но было видно, как в этот момент подобрели и наполнились теплом и нежностью ее собственные глаза, пока она поглядывала на мальчиков.

Калеб же смотрел на них и чувствовал, как улыбка на его лице становится все шире. У него возникло чувство, что он как будто бы из долгого путешествия наконец вернулся домой, так тут всё было знакомо: вот Рейчел, как и всегда, песочит близнецов, а близнецы, не изменяя себе, проказничают влипают в новые истории, недостает только Эвана и Эммы, которая тихонько хихикала бы, спрятав голову на плече Калеба. Юноша вдруг отчетливо понял, как сильно ему не хватало всего этого – домашней суеты, уюта, причитаний и заботы Рейчел о всех своих детях, ворчаний и оглушительного смеха мистера Беннета. Ему не хватало его дома.

Калеб провел рукой по волосам, приглаживая свою немного растрепанную прическу, на мгновение замер, когда услышал тихие шаги по лестнице и быстро повернулся, увидев Эмму, остановившуюся на последней ступеньке. Она смотрела на него хитрыми медово-карими глазами и улыбалась своей ребячливой улыбкой.  Она была босиком, одета в синие расклешенные брюки с закатанными штанинами, открывавшие вид на ее изящные щиколотки, и старый огромный темно-зеленый свитер Джона, из-за которого казалась еще меньше и тоньше, совсем девочка, решившая забрать себе одежду взрослых. Пшенично-рыжие волосы, как всегда сильно взъерошенные, смешно торчали на макушке. Она казалась Калебу такой милой и уютной, такой по привычке родной, что непременно хотелось ее обнять и щелкнуть пальцами по курносому носу, вызывая ее возмущенный вздох.

– Привет, малютка Кейлли, – протянула Эмма смешным голоском, помахала ему рукой и показала язык. Затем, недолго думая, она быстро подскочила к нему и крепко обняла, уткнувшись головой куда-то в его плечо.

– О, Пташка-Кин-Дин! – воскликнул Калеб, передразнивая ее, взъерошил ладонью и без того взлохмаченные волосы Эммы, отчего на голове у неё образовался самый настоящий хаос.

Близнецы громко засмеялись, а Эмма наигранно надула свои пухлые губы, отчего Калебу безумно захотелось провести по ним пальцем сверху вниз, чтобы получился небольшой хлопок, что он с удовольствием и проделал, с самодовольной улыбкой наблюдая, как лицо Эммы обиженно вытянулось, а в глазах мелькнул опасный огонек.

– Здорово ты эт’ сделал! – восхищенно присвистнул Фредди, во все глаза уставившись на юношу и показал ему поднятый вверх большой палец.

– Тикай от нее, Калеб! – вторил брату Майк, прекрасно знающий, на что, способна его старшая сестра в гневе.

Калеб же с Эммой чуть отступили друг от друга, ненадолго замерли, словно двое хищников перед охотой, а после, будто бы малые дети, устроили догонялки по всему первому этажу, под общий смех близнецов и Рейчел.

– Ах ты говнюк! Щас ты у меня отхватишь (диал. Киг-Дин – получишь)!  – кричала запыхавшаяся раскрасневшаяся Эмма, она и сама не могла сдержаться, звонко смеялась и перепрыгивала стулья и табуреты, которые Калеб выставлял ей в качестве препятствий.

– А ты попробуй догони, принцеска! – куражился юноша. Он всегда был быстрым и ловким, как-то даже, в той своей прошлой жизни, участвовал в соревновании по бегу, и поэтому не сомневался, что пташка не сможет его поймать, только если вдруг не применит хитрость.

И Эмма, словно прочитав его мысли, так и поступила, схватила со столика толстую исписанную коричневую тетрадь, швырнула ее в спину Калеба, когда тот на миг растерялся. Юноша пошатнулся, едва не потеряв равновесие. Эмма нагнала его, прыгнула на него, словно мартышка, и повалила на диван, приземлившись сверху.