Битва над бездной

– Рассказывал, и не только он, но и его друг-тюремщик, – уточнил Эди. – Только не пойму, зачем это вам?

– Дорогой Эди, в нашей жизни все взаимосвязано, поэтому хочется знать больше о своих потенциальных друзьях. Вы же сказали, что познакомите меня с Юрой, а он, в свою очередь, надеюсь, не откажется свести со своими друзьями. Это же реально?

– Вполне, – улыбнулся Эди, понявший, что неспроста резидент затеял разговор о Ленинграде. «Неужели хочет прояснить ситуацию с Глущенковым? – мелькнуло в его голове. – Возможно, ведь тот был связан с Иудой и имел выход на Моисеенко. В таком случае допустимо, что резидент изучает обстановку вокруг находящегося в ленинградской тюрьме Глущенкова и потому так быстро среагировал на мою информацию о друзьях Юры в Ленинграде. Ну что ж, будем пытаться помочь шпиону» – заключил он, слушая как Моисеенко, хохотнув, предложил:

– Тогда расскажите, а не тюремщики ли они, эти питерские друзья вашего Юрочки?

– Есть тюремщик и просто милиционер – это однокашники Карабанова. Они в свое время учились вместе с ним в минской школе милиции.

– А при чем здесь Юра? – удивился Моисеенко.

– Юра, как друг Карабанова, часто бывал вместе с ними, иногда организовывал им культурный досуг. В общем, помогал молодежи не скучать после занятий. Со временем, как говорится, стал для них своим парнем. И поэтому, когда он с Карабановым или без него приезжает в Ленинград по каким-нибудь делам, конечно, это не часто бывает, то они встречают его, как дорогого гостя. Снимают отдельную квартиру, хотя Юра вполне мог бы пожить у своих родственников.

– Он что – выходец из Питера?

– Я об этом не спрашивал. Знаю только, что в Ленинграде живет его родня по материнской линии. Я даже познакомился с его то ли двоюродным, то ли троюродным братом, приезжавшим по служебным делам на какой-то белорусский завод.

– Скажите, а какое положение занимают питерские друзья Юры на своей работе?

– Точно не знаю, но Юра говорил, что они будто в начальниках каких-то ходят, – усмехнулся Эди.

– Дорогой Эди, а вы могли бы уточнить у него или этого тюремщика, кто они по званию и должности?

– Андрей Ефимович, это несложно сделать, но, скажите, для чего? – удивился Эди.

– Пока я и сам не знаю, но кажется, что у вас с Юрой появится возможность хорошо заработать, если его друзья смогут нам помочь в одном деле, – хихикнул Моисеенко, заговорщически подмигнув Эди.

– О-о, я не против, только скажите, что делать, – оживился Эди, демонстрируя тем самым, что его заинтересовала перспектива хорошего заработка.

– Об этом позже поговорим, точнее, перед вашим отъездом, – улыбаясь, вымолвил Моисеенко, а затем как бы невзначай спросил: – А этот работяга из Питера, с кем вы познакомились, носит ту же фамилию, что и Юра?

– Я не говорил, что он работяга, – отреагировал Эди. – Он, кажется, инженер Кировского завода, но какая у него фамилия, не знаю, не спрашивал, мне это ни к чему было.

– Ну, бог с ним, я это так, из-за своего природного любопытства, – пошутил Моисеенко, а потом уже серьезно добавил: – Вот вам бы надо продолжить отношения с ним, а вдруг пригодится, если ненароком окажитесь в Питере.

– У нас и так сложились почти товарищеские отношения, ведь он тоже спортсмен. Если и на самом деле попаду в Ленинград, то нет сомнений, что поможет мне в получении доступа к нужным архивам, – заверил Эди.

– Вот это хорошо, своих людей надо повсюду иметь, тогда и жизнь станет более интересной, – заключил Моисеенко, одобрительно кивнув собеседнику.

– Вы правы, даже не знаю, что бы я делал, если не помощь Юры, – искренно произнес Эди. При этом ему вспомнились слова Маликова об интересе противника к танкостроению в Ленинграде, и потому решил, что Моисеенко не случайно зацепился за информацию об инженере. «Видно, попросит уточнить сведения о нем, как возможном носителе закрытой информации. Прекрасно, тогда надо будет под видом этого инженера подставить ему нашего человека и накормить очередной дезой», – заключил он, смотря на задумавшегося собеседника.

– Дорогой Эди, – продолжил Моисеенко, встрепенувшись, будто отгоняя от себя назойливые мысли, – по моей инициативе мы несколько отвлеклись от разговора о целесообразности углубления ваших отношений с друзьями Юры из минской милиции и прокуратуры. Конечно, это важно, чтобы иметь возможность в любое время связаться с Сашей. Но хочу подчеркнуть, что не менее важно последующее ваше знакомство с начальниками минской колонии в смысле получения возможности напрямую созваниваться с кем-нибудь из них и высказывать ту или иную просьбу, будучи уверенным, что не откажут. Деньги для такой дружбы с ними у вас будут.

– Если деньги будут, может, лучше попробовать укоротить время пребывания Александра за решеткой? – усмехнулся Эди.

– Интересная мысль, но, насколько я знаю наши законы, в ближайший год – это нереально. Так что будем помогать Саше, а также, возможно, и Олегу выживать, если этого хочет его друг, конечно, не бесплатно, – сказал Моисеенко и тут же, сделав паузу, в течение которой, видно, что-то прокручивал в голове, резко спросил: – Скажите, дорогой Эди, а с чего это Юра зауважал Сашу?

– Как с чего? – усмехнулся Эди. – Понятное дело, ведь благодаря его деньгам мы смогли продолжить сбор этнографического материала в Бресте, да и барахла всякого себе накупить.

– Да, Саша молодец, поэтому и говорю, что надо бы вам к нему срочно поехать, – как бы спрашивая согласия Эди, промолвил резидент.

– Можно и поехать, но для этого одного желания недостаточно.

– Насчет расходов не волнуйтесь, я же помню, что вы не коммерсант, а ученый, – как бы шутя, подчеркнул Моисеенко. – К тому же вы уже сказали, что потратились на всякие там свои домашние дела.

– Вы правы, в наше время лишь за воздух, которым дышим, пока не платим.

– О-о, хорошо сказано, действительно, пока не платим, а как будет дальше, то этого никто не знает, – закивал Моисеенко, а затем, чуточку повременив, продолжил: – Так вот, деньги на поездку и на всякие ваши расходы я дам. Их хватит и на причуды Леночки. Только надо будет выехать в ближайшие дни, конечно, если вас ничто здесь не задерживает.

– Ничего, кроме того, что я собирался поработать в архивах и библиотеках, – заметил Эди, чтобы на всякий случай иметь в резерве два-три дня, которые могли понадобиться ему для подготовки.

– Вы там уже договорились?

– Нет, собираюсь сделать это послезавтра, а завтра с Еленой мы задумали сходить в Пушкинский музей.

– В музей я тоже с удовольствием бы сходил, если б на то было время, – мечтательно промолвил Моисеенко. – Так что вы молодцы, не забываете о высоком искусстве. Но что касается архивов и библиотек, если, конечно, послушаетесь моего совета, то рекомендую за два-три дня договориться по допуску к ним и ехать в Минск. Вернетесь, у вас будет много времени, чтобы обшарить все их фонды. Если нужна будет помощь, обращусь к одному из здешних скряг, и он все решит, – пообещал резидент, явно намекая на Сафинского. – Уж он наверняка знает, к кому и как подъехать.

– А что – это хорошая идея, тем более помощь понадобится, особенно, чтобы получить доступ к архивам военных, – весело, насколько это может еле оправившийся от отравления человек, произнес Эди.

– Считайте, что договорились, завтра вечером или послезавтра днем мы с вами встретимся и обо всем подробно поговорим. О месте и часе встречи дам знать сам или через кого-нибудь из присутствующих, а теперь пойдемте туда, нас заждались, – заключил Моисеенко и направился к двери.

Эди последовал за ним и присел на прежнее место за столом. Гриша тут же предложил заваренный им, скорее всего, психотропный чай, от которого он отказался, сославшись на плохое самочувствие. Но отказываться от разговора о своей жизни в Казахстане, по всей вероятности являющегося частью запланированного троицей мероприятия, посчитал нецелесообразным и потому охотно отвечал на вопросы Гриши. Когда же тот попросил рассказать о его кавказском этапе жизни, он вопросительно посмотрел сначала на Моисеенко, а потом, перенеся взгляд на Гришу, произнес:

– У вас удивительная осведомленность о моей скромной персоне. Не скажете, чем объяснить это и вашу любознательность?

– Ой, это я рассказал, пока вы находились в туалете, – встрял Моисеенко. – А наш Гриша до невозможности любопытный человек.

– Андрей Ефимович, пусть тогда Гриша сначала расскажет о себе, – предложил Эди, чтобы тот не развивал тему о Кавказе. – Тем более, как я понял, его первичное любопытство объяснялось тем, что он сам имеет отношение к Казахстану, о чем свидетельствовали его уточняющие вопросы. Человек, не знающий этот край, не мог бы сформулировать их в такой редакции.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся резидент в лицо Грише. – Вот так, теперь давай рассказывай о своих корнях.

После этого Гриша коротко поведал о том, как некоторое время жил в Акмолинске.

– Вы из казахстанских немцев, – утвердительно сказал Эди, глядя на Гришу. – С нами по соседству жили несколько немецких семей. Они так же говорили по-русски. Даже наш директор школы Густав Готлибович, несмотря на свою просвещенность, и то имел этот специфический акцент.

– О-о, как интересно, – хихикнул Марк. – А то Гриша убеждал меня, что его произношение безукоризненное.

– Выходит, не совсем так, если Эди в два счета доказал обратное, – усмехнулся Моисеенко. – Получается, что ему еще надо поработать, как говорится, над ошибками.

– Вы что, филолог? – удивленно спросил Гриша.

– Тебе же говорили, что он историей занимается, научные статьи пишет, – рассердился Моисеенко.

– Ну да, говорили, – смутился Гриша.

– И является мастером каратэ, так что советую не докучать ему своими вопросами, – хохоча, посоветовал Марк, отчего-то подмигнув Эди.

– Не буду, у меня больше нет вопросов, хотя один есть, – отшутился Гриша, пристально глянув на Моисеенко.