Провинциалка Наташа

Я повторяю это на репите, пытаясь загипнотизировать свою виртуальную клиентку. Мы рассужаем о расстановках и о том, почему они не помогают.

Кажется, я перестаю верить в то, что мне и Наташе что-то поможет. Хотя и хочу ее осчастливить. Это мое амплуа – помогать людям. Но сейчас я сама нуждаюсь в том, чтобы себя оживить.

Ведь все, что осталось от моей души – это сгоревшее поле дотла. Или не все?

– У меня не складывается личная жизнь из-за отца. – Откровенничает со мной клиентка. – Он был тираном и надо мной издевался.

В этот момент я чувствую причастность к тому, что рассказывает о себе Наташа. Моя мама тоже садистка и сепарация от нее далась мне нелегко. И сейчас я все еще паталогически к ней привязана.

Это ужасно, когда есть такая созависимость. Стокгольмский синдром. Наташина история похожа на мою. Дети, пострадавшие от насилия, с трудом становятся успешными и устраивают свою Судьбу.

Жертвы всегда остаются жертвами. Эта роль намертво приживается ко всему твоему существу.

Точно я вижу, что Наташа много плачет. И мне хочется ее успокоить. Обнять. Наверное, мы могли бы стать подругами. Было бы сложно, но интересно.

– Я не делала абортов. – Упирается Наташа, когда я сканирую ее тело. И вижу что-то острое в районе живота. Так выглядит изнасилование, травма половых органов или прерывание беременности. – Это операция. Она была сложной.

Зачем человек просит меня погадать, а потом ускользает, недоумеваю я? В этом то и есть вся сложность. И закрытость.

Разочарованная, я решаю вернуться домой. Найти деньги, купить бутылку и снова напиться. Чтобы уснуть и никогда больше не проснуться.

Про алкоголизм

Домой я возвращаюсь уставшая и снова начинаю поиски денег или выпивки. Мне нужно принять что-то такое, отчего я усну и долго не проснусь. Хорошо бы очнуться уже в другой реальности. Но так устроена жизнь, что приходится мириться с действительностью.

Снова я звоню мужу, чтобы узнать у него, почему так вышло, что он прекратил перечислять на карту мне деньги. Что эта за история? Неужели он считает, что я алкоголичка и мне нельзя доверять?

Не найдя ни одной полной бутылки, я залезаю в сейф, чтобы взять оттуда наличные. Но там осталась одна валюта, которую нужно еще обменять по действующему курсу на рубли.

Может сдать драгоценности в ломбард? Но я это уже делала. И Адам потом благополучно все выкупил, что успел, конечно. И надежно от меня спрятал золото и бриллианты.

Адам, как обычно, не берет трубку. Как будто специально издевается надо мной. Может он давно уже принял решение развестись со мной?

Злость начинает меня выводить из себя. Я беру пачку долларов и иду в ближайший банк. Потом я куплю в магазине алкогольной продукции чего-нибудь горячительного и выпью это.

Раньше я покупала виски или водку в разных магазинах. Меня, кажется, запомнили продавцы. Было стыдно. Потом стало плевать. Какая мне, в сущности, разница, что обо мне подумают эти люди, которых я знать не знаю. И они меня тоже.

Еще одна мысль приходит мне в голову – сдать в комиссионный магазин свою шубу. Я уже поступала таким образом, но заплатили копейки, напирая на то, что одежда вышла из моды.

С надеждой я заглядываю в холодильник, наполненный продуктами, которые Адам заботливо разложил по емкостям. Но есть мне не хочется. Кое-что уже успело заплесневеть и пропасть. Это я понимаю по запаху. Но у меня нет желания с этим возиться.

С тех пор, как я утопаю в горе, я совершенно забросила быт. Хотя раньше любой беспорядок наводил на меня тревогу.

С собой я забираю полный пакет мусора, в котором начинаю перебирать пустую тару. Может второпях я отправила в помойку недопитую бутылку?

И не верю своим глазам – под раковиной припрятана водка. Неужели мне так повезло? Пока я возбужденно открываю бутылку и залпом ее в себя вливаю, снова приходит смс от Наташи. К этим звоночкам я начинаю привыкать.

Но ответить ей у меня нет уже сил. Я мгновенно пьянею, так как почти неделю ничего не ем. Но почему тогда я не худею, интересно? Наоборот, выгляжу уже от отеков, как жаба.

Или это последствия гормональной терапии? Зачем я на это подписалась?

Я возвращаюсь к ноутбуку, чтобы что-то ответить своей подписчице. И, кажется, сочиняю какой-то длинный текст.

Не помню, про что. Фантазирую, как обычно. Наташа мне верит паталогически.

Она так и пишет – я вам верю. Или не верит? Какая разница, черт возьми!

Лекарство от боли

Просыпаюсь я от дикой головной боли и от звонка. Муж сообщает о том, что ему дали отпуск и он скоро будет дома. Мне нужно обрадоваться, но я срываюсь на него, как обычно. Нервы у меня ни к черту. Адам интересуется, пью ли я антидепрессанты, которыми пичкают меня доктора.

Конечно, пью – только не таблетки, а водку!

– Люблю тебя. – Подытоживает свой монолог муж.

Что меня снова выводит из себя. Разве так любят? Когда любят, доверяют, отдают все без остатка. К чему все эти осторожности с деньгами?

– Почему ты не выслал мне денег? – Начинаю я наезжать на мужа.

– Агата, тебя плохо слышно, дорогая. – Врет он мне и кладет трубку.

Голова моя становится похожа на огненный шар. Похмелье меня мучает так сильно, что перерастает в рвоту. С трудом успеваю я доползти до санузла и освободиться.

Потом залезаю под душ, включив воду и не чувствуя ледяной струи. Нет, вру. Чувствую, конечно же. Но пусть лучше я заболею и умру, чем все время смотреть один и тот же фильм, который показывает мне воспаленное сознание.

Выйдя из душа и укутавшись в какую-то тряпку, я ищу сигареты, чтобы закурить. Но, как обычно, ничего не нахожу. В большой мозайке зеркала я вижу очень старую женщину с синими кругами под глазами, похожую на печальную панду.

Нет. Панды милые и трогательные. А я выгляжу уставшей и одутловатой. Почему у меня выпирают так живот и бока, отмечаю про себя я, рассматривая себя в кусках зеркала?

– Бедная вы, бедная. – Пишет мне Наташа, которая успела залезть в мое сердце, от которого остались маленькие разорванные кусочки.

Она устроилась на хорошую работу и много говорит о маме. А еще о своей начальнице с красивым именем Маша. Женщина на фотографии, которую высылает мне моя подписчица, похожа на голливудскую актрису. Внешность у нее идеальная. Рядом с ней, кажется, ее муж. Или не муж?

– Посмотрите и ее. – Требует Наташа.

В той среде, в которую нырнула Наташа, она чужая. Вокруг нее акулы. Хотя она хвалит свой коллектив и уверена в том, что нужно ходить на корпоративы. Я же эти сборища лицемеров ненавижу.

Зачем мне смотреть на женщину, которая никак не влияет на мою жизнь, рассуждаю я, все же пристально изучая искусственную Машу? Успешную. Богатую. И несчастную. Это я вижу по пустому холодному ее взгляду.

Она одинока. В Маше застыла какая-то внутренняя боль. Ее я хорошо вижу, так как сама знаю, что это такое.

Но сегдня во мне нет боли – опустошенность. Я выплакала все слезы. И внутри меня тишина.

Я не хочу ничего расскаывать Наташе о том, что будет. Точно зная, что она всеми фибрами души не хочет обычного счастья.

Почему, задаю себе вопрос я? И продолжаю искать сигареты, разгуливая голой по квартире, напоминающей из-за мусора свалку.

Про мужчин