Очаг

Видя, как трудится трактор, Кымышу-дузчы хотелось ответить Парлан баю: «В таком случае, люди очень скоро увидят, как ты в боруке жены ходишь по селу», но не стал говорить этого, поступил по-стариковски мудро, не произнёс озорные слова, которые чуть было не сорвались с языка. Ограничился многозначительной улыбкой.

Этот диалог с Парлан баем в народе восприняли так, будто всё было сказано намеренно, с определённой целью, а именно, одобрять всё, что делается советской властью, поддерживать её действия.

Когда на дворе, между двумя домами, появился какой-то шум, словно кто-то с кем-то ссорится, находившиеся в доме люди переглянулись, словно спрашивая: «Что бы это значило?». Вдруг дверь резко распахнулась, и на пороге появились внуки Кымыша-дузчы Аганазар и Алланазар, соревнуясь, кто из них первым добежит до деда. Вбежав в дом, каждый из них сообщил о своём первенстве: «Я первый, да – я первый!»

Эти два внука были гордостью Кымыша-дузчы, его бесконечной радостью. И сами мальчишки считали, что имеют больше, чем другие внуки, прав на любовь деда и бабки.

Где бы ни был Кымыш-дузчы, он с благодарностью Всевышнему любовно произносил имена своих внуков. Всегда просил для них здоровья, благополучия, доброго имени. И тогда перед его мысленным взором возникали эти два мальчика, как два юных жеребца, скакавших по земле. Разница в возрасте у них составляла всего один месяц, поэтому семья одевала их одинаково – белые рубахи, чёрные штанишки, на головах тюбетейки с талисманом на макушке. Давая внукам имена, старик постарался, чтобы они были созвучными, поэтому назвал мальчиков Алланазаром и Аганазаром. И вот уже года три-четыре они жили не со своими родителями, а с дедом и бабкой, им было приятно жить рядом с ними в одном доме. А когда мальчишки толкались у входа, стараясь первыми зайти в дом, на лицах домашних появлялись счастливые улыбки.

И лишь Оразгылыч, которому не нравилось поведение мальчиков, нахмурив брови, обернулся, чтобы урезонить детей:

– Что это за шум, разве нельзя вести себя потише?

Видя, что сын недоволен поведением мальчиков и хочет остановить их, чтобы они пропустили взрослых, Кымыщ-дузчы махнул в его сторону рукой, давая понять, что не стоит этого делать:

– Не трогай их, они к своему деду пришли!

А те, не обращая внимания на замечание Оразгылыча, уже пробежали мимо него, подскочили к деду и сразу же заняли места по обе стороны старика.

– Сидите тихо! – сказал и Оразгелди, не желая, чтобы дети слушали разговоры взрослых. Всем своим видом он выражал недовольство, словно хотел сказать: «Идите туда, откуда пришли!». Обиженно посмотрев на Оразгелди, мальчишки крепче прижались к деду. Ласково посмотрев на внуков, Кымыш-дузчы обнял их с двух сторон. Этим жестом он как бы говорил: «Сидите спокойно, я никому не дам вас в обиду». Тем временем Аганазар обратился к деду: «Деда, давайте спать, пусть эти дяди тоже идут домой. Акджагуль и Огулбике уже давно спят в том доме». И в самом деле, время было позднее. Да и сельские ишаки, издающие свои трубные звуки рано утром и поздно вечером, выпустив пар, уже давно умолкли. Со двора не доносился и лай собак, которые обычно присоединялись к рёву ишаков и устраивали какофонию звуков. Мир погрузился в тишину, словно кто-то намеренно увёл подальше всех орущих и лающих животных.

Давно уже наступило время сна, но Кымыш-дузчы всё еще не мог сказать своим пришедшим к нему за советом племянникам ничего путного. Всё его поведение говорило о том, что он не похож на человека, готового в любую минуту подняться, чтобы отправиться в Афганистан. И потом, разве человек, собравшийся переезжать, не позаботится о том, чтобы ничего из имущества не было забыто? Кымыш-дузчы был спокоен, похоже, он совершенно не чувствовал угроз со стороны новой власти, мало того, верил, что она не причинит его семье никакого зла.

После этого гости, переглядываясь друг с другом и испросив у Кымыша-дузчы разрешения, собрались уходить.

В качестве ответа на незаданные вопросы племянников Кымыш-дузчы на прощание сказал: «Бог есть. Он поможет, не даст нас в обиду, Он хорошо знает, что надо делать», дав понять им, что полагается на Бога, и благодарно, тепло распрощался со своими гостями.

Оразгелди с Оразгылычем вышли во двор, чтобы проводить ночных гостей и разойтись по своим домам. Как бы ни старались Кымыши в присутствии родственников казаться спокойными, они давно уже чувствовали, что беда может подкрасться к ним в любую минуту. Вместе с тем они хорошо знали, что, чему бывать, того не миновать. Тем не менее, верили, что выход найдётся прежде, чем случится беда, поэтому не спешили совершать какие-то действия.

Оразгелди и Оразгылыч хорошо знали, если в их дом придёт беда, именно она ляжет на их плечи. В основном они, два брата, должны будут противостоять ей, чтобы защитить стариков и детей. Где-то в сознании подспудно сидела мысль о том, что схватка эта будет непростой, уж слишком силы были неравными.

И уж если на то пошло, ещё был жив Кымыш-дузчы, опора дома, как вожак, который уже не в состоянии вести за собой отару, он всё же напоминал о своём существовании в этой отаре. Да и народ до сих пор не забыл, что они являются потомками Мухамметгылыч сердара, и это тоже прибавляло им авторитета, уважения.

На открытом воздухе ночная прохлада ощущалась особенно остро. А тьма, спустив сверху своё плотное чёрное покрывало, накрыла всё вокруг. И теперь все предметы имели одинаковые очертания и были похожи на эту ночь. Дома, кибитки, виднеющиеся вдали холмы – все они сейчас казались миражами, заготовленными на зиму стогами сена. Растущие вокруг деревья превратились в густой дым, вырывающийся из тамдыра. Вдали шумели воды Мургаба, с наступлением ночи эти звуки стали сильнее, и от этого казалось, что река изменила своё течение и совсем близко подошла к селу.

Оразгылычу хотелось наедине со старшим братом поговорить о том, что волнует всех, обсудить с ним некоторые вопросы и что-то уточнить. Он считал своего старшего брата человеком более опытным, многое знающим.

На улице, они еще немного продолжили о повседневных заботах.

Разговор начал не Оразгылыч, как он того хотел, а Оразгелди, просовывая руки в рукава накинутого на плечи дона.

– Оразгылыч, ты проверил всходы хлопчатника? Есть там какие-то упущения?

– Да, я был там, всё хорошо, всходы поднялись равномерно.

– Наш хлопчатник немного позже колхозного взошёл… У них-то проблем с семенами не было, поэтому сев они провели раньше нас. А у нас, единоличников, все семена отобрали, поэтому перед началом посевной у нас их не было.

– Наша земля и навозом хорошо удобрена. Ведь осенью, перед тем как отправиться на газы[11 - Газы – земляные работы.], ты натаскал навоза вдоволь. Смешавшись со вспаханной землей, удобрение и зимнюю стужу спокойно перенесло…

– Нам бы до того, как на стрижку овец уйти, хотя бы первый полив провести. Успеем…

– Пусть земля немного подсохнет, иначе вода останется на поверхности, не впитается в почву.

– Если мы дадим всходам достаточно воды и удобрений, наш хлопчатник догонит колхозные всходы.

– Тогда, может, нам открыть яму с навозом позади коровника, которую мы в позапрошлом году закрыли, там, наверно, уже перегной образовался.

– И об этом я помню. Думаю, он уже готов, если мы смешаем его с водой и этим раствором зальём поля, наши всходы быстро пойдут в рост. Но не в этот раз, первый полив проведём сейчас, а когда вернёмся со стрижки, дадим растениям еще удобренную воду.

Представив, как зеленеют всходы хлопчатника на их собственном наделе земли, братья разошлись по своим домам.

* * *

Как в степи одни за другими поочерёдно раскрываются цветы, так и у земледельцев поочерёдно наступают заботы. То ли оттого, что было просторно, то ли потому, что они были ближе к солнечным лучам, первыми по весне распускались цветы на холмах, покрывая их светло-голубым ковром. Когда же они начинали разбрасывать вокруг себя полусухие листья, это значило, что их очередь прошла, и они говорят другим цветам: «Всё, настала ваша пора!». После этого голубенькие цветочки, будто превратившись в красные цветки с тонкими лепестками, все сразу спускаются с холмов в сторону села. И тогда обочины дорог, склоны холмов, края арыков и оврага становятся красными от маков. Создаётся впечатление, что всё село Союнали, расстелив ковры и паласы, замерло в ожидании дорогого гостя.

Придёт время, и они – маки передадут время цветения сельским деревьям. И тогда каждое из бесчисленных деревьев, покрытых шапкой белых цветов, будет напоминать величавые белые кибитки, приготовленные для встречи невесты. И вот уже перед вами красавец Союнали, наполненный дурманящими запахами белых цветов!

Придёт срок, и они отцветут, а на месте цветков появится завязь будущих плодов, а очередь цветения перейдёт к огурцам, дыням, арбузам, тыкве – плодам, требующим изобильной воды.

Наступило время весенней стрижки овец, значит, надо отправляться на летнее пастбище. У каждого из сыновей Кымыша-дузчы в отаре было по шестьдесят-семьдесят голов мелкого рогатого скота. Овцы были ещё одним из источников дохода семьи после земледелия. Оразгелди и Оразгылыч ежегодно в это время отправлялись на стрижку овец, а оттуда возвращались нагруженные большими мешками – чувалами с шерстью, и были похожи на купцов, провернувшись удачную сделку.

А затем все связанные с шерстью работы переходили к женской половине семьи и растягивались на много месяцев. Шерсть мыли и взбивали, после чего пряли. Из пряжи вязали носки и варежки, готовили необходимые кушаки и скручивали толстые верёвки – танапы. Закатав рукава платьев, все женщины вместе раскладывали шерсть на камышовой подкладке, сверху из крашеной в разные цвета шерсти раскладывали узоры в виде цветочков и орнаментов. А потом скатывали в рулоне временами обливали кипятком и катали до тех пор, пока не получались кошмы, подстилки, серпики – занавесы из кошмы для верхней открывающейся части кибитки, басырыки – попоны, узуки, используемые также для покрытия верхней части кибитки.

Проснувшись рано утром, Оразгелди вспомнил, что им с братом сегодня предстоит отправиться в путь. Он натянул на себя дон и папаху, решив пойти и ещё раз накормить животных перед дорогой. Сытый ишак легко одолевает любое расстояние, у него хорошее настроение, поэтому он почувствует себя конём.

Начало светать, и звёзды, ярко светившие всю ночь, начали потихоньку тускнеть, уступая небесную ширь дневному свету. Во дворе у очага уже хлопотала Джемал мама, желая накормить сыновей молоком со сливками перед тем, как они отправятся в дальнюю дорогу. Она уже поставила на огонь котёл с молоком, которое только что, спешно подоив корову, принесла старшая невестка Огулджума. Кымыша-дузчы, обычно встававшего раньше всех, не было видно, но увидев в кормушках скота траву, Оразгелди понял, что отец уже выходил из дома. А сейчас, совершив омовение, пошёл в дом, чтобы прочитать намаз. Оразгылыч тоже уже проснулся, из дома доносилось его бормотанье:

– Ты уже собрала меня в дорогу?!

– Вон, я на всякий случай положила ещё одну смену одежды. А еду мать сложила в хурджун.

– А куда ты дела мой старый просторный дон, который я надеваю во время стрижки овец?

– Ох, чуть не забыла! Сейчас принесу, я вчера его постирала и повесила на улице.

– Думаешь, высох?

– Высох, конечно. На улице нет сырости.

– Ну, иди!

Каждый раз, прежде чем отправиться на стрижку овец, союналийцы собирались у холма в центре села, торчавшего там, словно пупок, и прозванного «холмом спорщиков гапланов». Уже мимо дома Кымыша по одному – по двое начали проезжать на конях и ишаках стригали.

Когда Оразгылыч, прихватив хурджун с вещами, вышел во двор, Оразгелди стоял, поглаживая гриву и седлая своего коня-алашу в скотном дворе.

Постелив кошму на секи – глинобитное возвышение для сидения под деревом, Огулджума уже носила туда сачак и пиалы, ложки и продукты, которые употребляли вместе с молоком.

В доме Кымышей всё еще продолжались последние хлопоты, связанные с проводами двух сыновей. На дороге снова появились два всадника, они не спеша двигались в сторону «холма спорщиков». В седле ишака, возвышаясь, сидел крепкий, квадратный парень. Увидев на выходе со двора, спешащего Оразгылыча, чуть было не упавшего под тяжестью хурджуна, они переглянулись между собой и о чём-то весело заговорили. На лице квадратного юноши на ишаке появилось озорное выражение. Ехидно улыбнувшись, он кивнул в сторону Оразклыча: