Сцинка

– Нет, не был ещё. Но слышал.

– Что думаешь?

– А что мне думать? – Густав поскрёб голову. – Отсюда я никуда не уйду. Пока Крансвен не разорился и торговля есть, посмотрим…

– Так и знала, – Сцинка вздохнула, – народ вот бежит.

– Мне со всем моим хозяйством с места в один момент не сорваться. Распродавать всё придётся и дёшево. А жалко. Что с тобой, Сцинка?

– Ты про что?

– Про лицо твоё. Неужели кто побил?

– Да не бери в голову.

– Выдернуть бы тому человеку ноги.

– Так он уже в канаве с перерезанной глоткой лежит, – Сцинка опять протянула к огню свои руки. Она бы и ноги вытянула, да не хотела пугать Густава своими чёрными пальцами и ступнями. Фермер нахмурился.

– Всё равно нехорошо, надо бы лицо обработать.

– Ничего не надо, само пройдёт. Густав, я с тобой о важном поговорить хочу. Промысел мой знаешь, за всё время у меня денег много накопилось, да тратить особо не на что…

– Это ты к чему, Сцинка, разговор завела?

– Не перебивай. Деньги, если я умру, в пустыне сгинут, не найдёт никто. А родни у меня никакой нет. Так вот: тебе я доверяю, нарисую, где у меня какой тайник. А лучше на карте отмечу. Ты по координатам умеешь ориентироваться? Я и приметы расскажу, и как дойти. Один тайник совсем недалеко от тебя, считай, под боком.

– Мне твоих денег не надо.

– Не о тебе речь. Не только о тебе. Женщина, которую я привела, подруга моя, Лавинья – дети у неё есть. Целый выводок. Тоже недалеко здесь все, по селениям рассованы. Да и сама она не самая путевая. Может оказаться, что деньги и имущество своё она скоро потеряет. Время такое. Лавиния – женщина хорошая, но тебе её не сватаю. Убежит с каким нибудь ловеласом, – Сцинка взглянула на Густава. – Впрочем, в этих делах я не советчик. Сам решай. А дети её – все крестники мои. Первенец Лавиньи – Марк. Как второго же звать… Перепишу всех: по именам, где и у кого живут. Может так статься, что и Лавиния к ним не вернётся. Хотя тут уж постараюсь, чтоб вернулась. Но ты проследи.

– Так ты хочешь детям деньги оставить? Другое дело.

– Карта есть у тебя? Давай лучше сразу на карте всё отмечу. С оружием поступай как знаешь. У меня целый оружейный склад. Мужчины с оружием умеют обращаться, если война начнётся – тебе пригодится. Ножи, может, не так интересны, хоть у меня их целая коллекция. Винтовки есть знатные. Очень дорогие, из Столицы привезла.

– Мне твоего не нужно, Сцинка.

– Так ежели я сама хочу всё тебе оставить? Ну как война? Деньги понадобятся, да и оружие будет в цене.

– А всё-таки надо тебе что-то холодное приложить. Смотреть и то больно, – Густав поднял руку, повернул лицо Сцинки к огню. – Выглядит плохо.

Алиша прижала к своей щеке мужскую руку, мышцы под саднящей кожей отозвались болью, она стерпела. А потом спросила:

– Что же ты всё открещиваешься от меня, Густав? Неужели я тебе чужая?

– Дурная ты баба, Сцинка. Сколько раз говорил тебе оставаться, а ты что?

На том свете заждались уже, торопят. Кто-то же должен за грехи расплачиваться, как тут останешься? Густав попробовал отнять свою руку, Сцинка не позволила.

– А если буду не чужая, а твоя, по другому к моему имуществу и деньгам отнесёшься? Примешь как своё и распорядишься с умом?

– Как хитро заговорила! Крестников твоих я не брошу, только что раньше времени себя хоронишь? Надо твои винтовки откопать? Давай выкопаем, спокойнее будет тебе? Может, в пустыне им и место?

Пропадут её винтовки, и ножики пропадут пропадом, и револьверы… Хоть бы деньги забрал…

– Может и так. Деньги забери, там золотыми всё, в цене не упадёт. Будет куда потратить. Пообещай сначала!

– Так не веришь? Поговорили, и довольно. Заберу, если придётся чужой выводок кормить. Как бы ещё хватило!

– Другой разговор! – согласилась Сцинка, подбираясь вплотную. Сделку надо было скрепить.

Свою одежду Сцинка с себя снять не позволила. Если и пробовать сорвать с себя нательное бельё, то отойдёт вместе с кожей – настолько присохло. Да и к рубахе прикасалась ядовитая Адениум, лучше не рисковать – пусть останется под верхней. Нижние штаны, наоборот, сняла – по противоположной логике. Если на них яд, пусть будут подальше.

Огонь трещал в печи, Сцинка смотрела на отблески пламени на чужом, влажном от пота теле, на свои почерневшие ногти, на хорошо подогнанные доски и брусья потолка и стен в фермерском доме.

– Тепло.

– Ты всё ещё мёрзнешь, Сцинка?

– Уже нет, – Сцинка выбралась и сразу потянулась за своей одеждой. Густав её вернул, прижал к себе и поцеловал. Сцинка удивилась, она не ожидала. Целуют ведь только жен, в церкви: должно быть, единственный раз в жизни, больше не обязательно.

– Ты что? Не надо этого! – Алиша отодвинулась.

– Сухая ты вся, – Густав покачал головой. – Тебе нужно больше есть.

– Опять за своё.

– Так Сц…

Фермер не договорил. Сцинка его остановила.

– Я Алиша, – и пока Густав не опомнился, она натянула свои штаны и поднялась.

– У таких как я могут быть и губы и тело отравлены. У меня нет, меня выгнали раньше, чем обучили ядам. Но я недавно убила одну пропитанную отравой женщину. Так что ты лучше помойся и поскорее!

– Алиша, значит. Что ты такое говоришь, Алиша?

– Рассказываю тебе, что знаю. Больше ведь я и не знаю ничего.

Сцинка плотнее запахнулась, чтобы сохранить тепло на своём теле, вернулась за стол, потребовав карту. Долго и основательно, со всеми подходами, тропами и приметами, она расписывала местонахождение своих тайников. Густав слушал внимательно, но всё чаще зевал. Наконец, сказал:

– Алиша, пойдём уже спать.

– Так иди, а мне нужно закончить, – Сцинка продолжила размечать карту.

– Пойдём вместе, закончишь утром, до завтрака.

Алиша сообразила, что фермер зовёт её спать с собой. Прислушалась к зарождающейся тоске по теплу, которое уже начало рассеиваться. Мир холоден и велик, а она, хоть и убийца, тоже ещё чуть живая, значит, хочет тепла. Ящерицы греются, пока могут, тепла на сколько-то да хватает. Но Густав заслуживает живую женщину, и Сцинка говорит: