Мегрэ у министра

Позабыв о принятом у членов правительства обращении «дорогой премьер», он перешел на «господин премьер-министр» и униженно залепетал:

– Да… В девять… Обещаю вам… Хотите с ним поговорить?.. Одну минуту…

Смущенный взгляд на Мегрэ:

– Премьер-министр хочет…

Комиссар взял трубку.

– Слушаю, господин премьер-министр.

– Я так понял, что мой коллега ввел вас в курс дела?

– Да, господин премьер-министр.

– Надеюсь, будет лишним напоминать вам, что дело это должно остаться в строжайшей тайне. Следовательно, ни о каком официальном расследовании не может быть и речи. И Сюртэ тоже не следует ставить в известность.

– Понимаю, господин премьер-министр.

– И разумеется, что, если вы, занимаясь этим делом как частное лицо, а не как официальный следователь, обнаружите что-либо, касающееся отчета Калама, вы мне… – Он запнулся. Быть замешанным в это дело ему не хотелось. – Вы сообщите об этом моему коллеге Пуану.

– Хорошо, господин премьер-министр.

– Это все.

Мегрэ уже собрался передать трубку министру, но на другом конце провода отсоединились.

– Извините, Мегрэ. Он загнал меня в угол и вынудил о вас сказать. Говорят, что до того, как стать премьером, он был знаменитым адвокатом в суде присяжных, и я легко в это верю. Мне жаль, что я поставил вас в такое неловкое положение…

– Вы увидитесь с ним завтра утром?

– В девять часов. Он не хочет, чтобы о случившемся узнали другие члены Кабинета. И больше всего его беспокоит, как бы Пикмаль не начал болтать, если уже не разболтал. Ведь он единственный, кроме нас троих, знает о том, что документ найден.

– Я постараюсь навести справки, что он за личность.

– Разумеется, не обнаруживая себя?

– Однако должен вас честно предупредить: я обязан сообщить об этом своему шефу. Я не стану вдаваться в детали и не упомяну отчет Калама. И ему вовсе не надо знать, что я работаю на вас. Если этим делом буду заниматься только я, то я смогу провести расследование вне служебных рамок. Но мне, вне всякого сомнения, понадобятся помощники.

– Они будут знать об отчете?

– Нет, об отчете – ничего, обещаю вам.

– Я уже был готов подать в отставку, но он меня опередил, сказав, что в его распоряжении нет средства, чтобы вывести меня из Кабинета министров, поскольку, если не вскроется истина, это может вызвать по меньшей мере подозрения у всех, кто следит за последними политическими событиями. С этого дня я паршивая овца, и мои коллеги…

– Вы уверены, что документ, который к вам попал, действительно является копией отчета Калама?

Пуан удивленно поднял голову:

– Вы полагаете, это могла быть фальшивка?

– Я ничего не полагаю. Я рассматриваю все гипотезы. Тот, кто показал вам отчет Калама, не важно, подлинный или поддельный, а потом сделал так, чтобы он сразу исчез, бросил тень и на вас, и на все правительство, и вас станут обвинять в том, что это вы его уничтожили.

– В таком случае сплетни поползут уже завтра.

– Ну, необязательно так уж скоро. Хотел бы я знать, где и при каких обстоятельствах отчет был найден.

– И вы думаете, в этом удастся разобраться без шума?

– Постараюсь. Полагаю, господин министр, вы все мне рассказали? И если я позволяю себе излишнюю настойчивость, то в данных обстоятельствах очень важно…

– Я понимаю. Есть одна маленькая деталь, о которой я до сих пор не упомянул. Помните, я говорил об Артюре Нику. Когда мы с ним повстречались, уж не помню, на каком обеде, я еще был просто депутатом и мне даже в голову не приходило, что я стану министром гражданского строительства. Я знал, что он один из компаньонов фирмы «Нику и Совгрен», что на авеню Республики. Артюр Нику вел себя не как делец, а как светский человек. Что бы там ни думали, он не походил ни на нувориша, ни на денежного воротилу. Он человек образованный, культурный, и у него есть вкус к жизни. В Париже он посещал лучшие рестораны, и вокруг него всегда вились красивые женщины, по большей части актрисы театра и кино. Я думаю, все, кто котируется в мире искусства, литературы или политики, хотя бы раз побывали на воскресных приемах в Самуа. Я там встречал многих коллег по палате депутатов, главных редакторов газет, ученых – людей, за порядочность которых я готов поручиться. А сам Нику в загородном доме производил впечатление человека, у которого нет других забот, кроме как угостить приглашенных самыми тонкими и редкими блюдами в самой изысканной обстановке. Моя жена всегда его недолюбливала. Мы ездили к нему раз шесть, всегда с кем-нибудь, и наши отношения никогда не были близкими. Иногда у него по воскресеньям собиралось до тридцати человек гостей. Все обедали за маленькими столиками, а потом перемещались в библиотеку или к бассейну. Случай, о котором я вам не рассказал, произошел, если не ошибаюсь, года два тому назад… Да, точно, два года назад на Рождество моя дочь получила крошечную золотую авторучку с ее инициалами и с визитной карточкой Артюра Нику. Я очень рассердился и собирался вернуть ему подарок. В таком расположении духа я поделился сомнениями с кем-то из коллег, уж не помню с кем. И он мне объяснил, что такой жест Нику ни к чему не обязывает, потому что у него есть такая причуда: в конце года делать подарки женам или дочерям своих гостей. В этом году он дарил авторучки и заказал их множество. А был год, когда он дарил пудреницы, тоже золотые. У него, похоже, страсть к золоту. Дочка эту авторучку сохранила, и думаю, все еще ею пользуется. А теперь, если завтра история с отчетом Калама просочится в прессу, то станет известно, что дочь Огюста Пуана получила и приняла от Артюра Нику подарок…

Мегрэ покачал головой. Он вовсе не считал такую деталь пустяком.

– Это все? А деньгами он вас не ссужал?

Пуан покраснел до корней волос, и Мегрэ понял почему. Вовсе не из-за того, что ему было в чем себя упрекнуть, а из-за того, что теперь каждый был вправе задать ему этот вопрос.

– Никогда! Клянусь вам…

– Я вам верю. А есть у вас акции компании «Нику и Совгрен»?

– Нет, – с горькой улыбкой ответил министр.

– Завтра утром я постараюсь сделать все, что в моих силах, – пообещал Мегрэ. – Но вы должны отдавать себе отчет, что я знаю гораздо меньше вашего и почти не имею контактов в политических кругах. Сомневаюсь, что мы сможем найти отчет раньше, чем тот, в чьих руках он находится, успеет им воспользоваться. Ну, вот вы сами могли бы его уничтожить, чтобы спасти ваших коллег, которых отчет компрометирует?

– Конечно нет.

– Даже если бы вас попросил лидер вашей партии?

– Даже если бы премьер-министр дал мне такое указание.

– Я был в этом почти уверен. Простите, что задал такой вопрос. А теперь мне пора, господин министр.

Оба встали, и Пуан протянул комиссару свою огромную волосатую руку.

– Это я прошу у вас прощения за то, что впутал вас в эту историю. Но я был настолько растерян, настолько выбит из колеи…

Теперь он передал свою судьбу в чьи-то руки, и у него полегчало на душе. Он заговорил обычным голосом, зажег люстру, открыл дверь.

– Вам нельзя появляться у меня в министерстве: это вызовет кучу вопросов, вы ведь человек известный. И звонить мне не получится. Я уже говорил вам, что опасаюсь прослушки. Эта квартира тоже ни для кого не секрет. Как мы с вами будем связываться?

– Я найду способ связаться с вами, когда возникнет надобность. А вы в любое время можете звонить мне по вечерам из автомата, как позвонили сегодня. Если меня не застанете, можете все передать жене.

Им обоим в один и тот же момент пришла одна и та же мысль, и оба не смогли удержаться от улыбки. Уж больно они походили на двух стоящих перед дверью заговорщиков.

– Доброй ночи, господин министр.