Три комнаты на Манхэттене

В тот вечер я еще ни о чем не догадывался, но именно в тот вечер запала мне в голову мысль: «В таких вот комнатках… Взрослый мужчина… спрятаться…»

Я услышал цоканье копыт. Ради тети Валери отец не проехал прямо за дом в ремесленный двор, а остановил фургон на площади. Я кинулся вниз по лестнице. Мы с матушкой одновременно очутились на мокром приступке, и, не знаю почему, я ухватился за ее руку.

Было совсем темно. Уже зажгли фонари. Уступивший свое место тете Урбен сидел внутри с товаром.

Отец сошел первым.

– Осторожно… – посоветовал он. – Подайте мне обе руки…

Козлы были очень высокие, с тремя расположенными друг над другом подножками, и мы с матушкой увидели, как черная туша тети Валери накренилась.

И тут матушка взглянула на меня. Я поймал скользнувшую по ее губам усмешку, почувствовал, как рука ее дрогнула. Она припомнила то, что я говорил ей утром, и мысленно представляла себе, как тетя Валери оступается, шмякается о тротуар и остается лежать бесформенной и безжизненной грудой…

Ничего такого не случилось, но я все же был рад, что мы с матушкой как бы сообщники.

– Хорошо съездили?

– Ужасно!.. С проклятого брезента мне все время текла за шиворот вода…

Так тебе и надо!

– Ну а насчет адвоката… Если и этот начнет крутить… Спроси-ка своего мужа, что я ему выложила… Либо Трике вернут мне дом, либо… Лучше истрачу на это последний сантим и подохну в больнице для бедных… Сама, собственными руками подожгу дом!..

Она протиснулась в слишком тесную для нее лестничную клетку. Помню, как она снимает пальто, подходит к окну, наклоняется:

– А этих все еще не арестовали?

Она смотрела на дом, где жили Рамбюры.

– Вот с такими-то людьми и делают революции… В Кане мы тоже наткнулись на демонстрацию, и пришлось дожидаться, пока все не пройдут… Можно подумать, что полиция с ними заодно…

И тут я совершенно напрасно с ухмылкой посмотрел на нее. Глаза мои, я уверен, сияли торжеством. Меня распирали тайны. Во-первых, история с подножкой и взгляд матушки. Во-вторых, то, что сын мадам Рамбюр…

Если б тетя знала, то ради награды в двадцать тысяч тут же помчалась бы в полицию! Но никогда она не узнает! Я ей ничего не скажу! Только надо быть осмотрительным, чтобы она, боже упаси, не догадалась, надо остерегаться при ней смотреть на их окно.

– Что с тобой такое сегодня?

– Ничего, тетя.

– Небось какую-нибудь пакость сотворил?

А я на это сладким голоском:

– Что вы, тетя…

Она принялась раздеваться при мне; разоблачалась, расхаживая взад и вперед по комнате в нижней юбке, пыхтела и ворчала:

– Твоя матушка могла бы подняться наверх и мне помочь… Но у нее нет и минуты свободной! Все торговля да торговля!..

Она взяла себе в привычку обращаться со мной как с ровесником и изливала передо мной все свои претензии.

– Достаточно того, что твой отец разъезжает по ярмаркам!.. Какая выгода твоей матери целый день торчать в лавке?.. Одни лишние расходы на газ, патент, налоги… Я сейчас только говорила об этом твоему отцу. Вам лучше бы жить маленьким домиком, без лавки… Мать занималась бы хозяйством… Отец продолжал бы свое дело с этим старым пьянчугой, который всю дорогу храпел…

Меня возмущало, что тетя так бесцеремонно вмешивается в нашу жизнь. Она уже считала себя тут полноправной хозяйкой. Лавка ее раздражала, но больше всего раздражало то, что матушка не могла быть целый день к ее услугам.

– Надо все устроить по-другому…

Видать, она это всерьез задумала, так как снова вернулась к той же теме за столом. Взглянула на матушку и заключила:

– На тебе лица нет! И сыночек под стать: желтый, как лимон… А все твоя проклятая лавка…

Матушка взглянула на отца. Тот отвернулся.

– Я уверена, вам было бы куда выгоднее…

На другой день я, по обыкновению, сидел на полу возле керосиновой печи, когда тетя, прочитав газету, стала изливать свое негодование:

– Все-таки непостижимо, как это не могут поймать человека, если повсюду расклеены фотографии и у него нет ни гроша в кармане!..

На что я, не без самодовольства, сказал себе: «Осторожно, Жером! Не подавай вида, что знаешь…»

– Может, он утопился, – произнес я вслух.

Она пожала плечами и бросила на меня презрительный взгляд. Но вдруг, будто порыв ветра, покрывающий рябью стоячую воду канала, какая-то мысль наморщила ее лицо. Мысль превратилась в подозрение. Она уставилась сначала на меня, затем на окно Рамбюров.

– Вчера полиция опять там все обыскала! – поспешил я ее заверить.

В некоторых отношениях тетя Валери действительно была не старше меня. Например, когда мы с ней препирались. Она препиралась со мной не как взрослая с ребенком, а как ребенок с ребенком. И еще за столом она не сводила глаз с моей тарелки, желая удостовериться, не положила ли матушка мне лучший кусок, чем ей!

Вот и сейчас… Можно было подумать, что мы затеяли какую-то игру…

– Так, так… – пробормотала она.

И лишь несколько минут спустя спросила:

– А как его звать, этого мальчишку?

– Альбер.

– Ты иногда с ним играешь?

– Нет.

– А чего ж ты мне сказал, что он твой друг?

– Потому что он мой друг!

У нее сделалось такое лицо, будто она готова растоптать всех моих зверей и игрушечную мебель.