Сибурде мира

Некоторые из машин были частично занесены песком и пылью, другие – покрыты буйной растительностью, пробивающейся сквозь металл. Даже колеса, уцелевшие в некоторых машинах, заржавели и проржавели. Они выглядели как окаменелости, застывшие в своем последнем, бессмысленном движении.

Я дотрагивался до холодного, грубого металла, представляя, как когда-то эти машины мчались по дорогам, перевозя людей, их владельцев.   Теперь же они – лишь груды ржавого железа, жертвы той самой войны, о которой я знал так мало. Ветры и непогода безжалостно изменяли их облик, и каждый день эти металлические гиганты становились ещё более похожими на следы давно ушедшей цивилизации.

Мы продолжали наш опасный путь через город-призрак, пробираясь сквозь завалы и руины, когда вдруг… что-то пролетело над нами. Быстрый, стремительный силуэт, прорезавший серое, запыленное небо.

Мы замерли, пораженные неожиданностью. Сердца заколотили в груди, и на мгновение нас охватил ужас. Что это было? Неужели ещё какие-то мутанты, о которых ходили легенды в бункере?

Паника охватила группу. Мы инстинктивно разбежались в разные стороны, прячась за обломками зданий, за стволами деревьев, которые каким-то чудом выжили среди руин. Адреналин зашкаливал, страх сковывал движения. Мы ждали, затаив дыхание, ожидая неизвестной опасности.

Но ничего не произошло. Тишина повисла в воздухе, прерываясь лишь шелестом ветра в зарослях. Когда мы, немного успокоившись, собрались вместе, один из нас, самый наблюдательный, дрожащим голосом выдохнул: "Голуби… это были голуби".

Увиденное нас потрясло. Голуби… обыкновенные голуби, которые в наших представлениях, были символом мира "До", символом того мира, который мы помнили лишь по рассказам. Их присутствие показало нам, что жизнь, хотя и в измененном виде, всё ещё существует в этом разрушенном мире.  Это дало нам надежду и новые силы для дальнейшего пути.

Небо над нами внезапно потемнело, и на землю обрушился ливень. Не просто дождь, а настоящий потоп, вода лилась как из ведра. Мы помнили предупреждения из бункера: если пойдёт дождь, нужно немедленно искать укрытие. Это мог быть кислотный дождь, остатки химического оружия, смертельно опасные для человека.

Паника мгновенно охватила нас. Мы бросились искать убежище, прячась под обломками зданий, под остатками разрушенных конструкций. Дождь лил как из ведра, вода стекала по нашим лицам, одежда промокла насквозь. Мы надеялись, что это обычный дождь, что предупреждения были преувеличением. Но страх сидел глубоко внутри, как колючка в сердце.

Мы сидели, сжавшись в комок, под тонким навесом разрушенной стены, и ждали, когда закончится этот ужас. Каждая капля, падавшая на землю, вызывала в нас чувство тревоги. Мы думали о кислоте, о едком дыме, о смерти, которая могла прийти с небес.

Когда дождь наконец-то закончился, и небо стало проясняться, мы осторожно вышли из своего укрытия. Вокруг стояла тишина, лишь вода струилась по улицам разрушенного города. Мы осмотрели себя, свою одежду, но, к счастью, обошлось. Это был обычный дождь. Но пережитое напряжение напомнило нам, насколько этот новый мир опасен и непредсказуем.

Вечером, устроившись под остатками навеса разрушенного магазина, я разговорился с Феликсом, моим давним другом и соратником по экспедиции. Мы сидели, уставшие и голодные, глядя на закат, пробивающийся сквозь дым и облака.

"Знаешь," – начал Феликс, отхлебывая из фляги, – "мне всё ещё не верится, что они нас отпустили".

"Да," – согласился я, – "Я тоже думал об этом. Вначале казалось, что нам просто разрешили уйти, как будто бы благословили на смерть. Но сейчас я понимаю…"

"Сейчас я тоже понимаю," – перебил меня Феликс, – "Вода… Они скрывали правду о запасах воды. Им не хватало воды, несмотря на все эти химические приборы и… ну ты понимаешь."

Мы оба замолчали, вспоминая об ужасной системе переработки мочи в бункере, о тех приборах, которые превращали отходы жизнедеятельности в воду. Система, пусть и несовершенная, поддерживавшая жизнь под землей.

"Даже с переработкой, ее не хватало," – продолжил Феликс, тяжело вздыхая. – "Три тысячи человек… Это слишком много для бункера. Они ждали, надеялись на чудо, но чуда не произошло. И вот, они отпустили нас, чтобы сократить потребление воды. Грубо, но… эффективно".

Я кивнул. Все стало на свои места. Нам не просто разрешили уйти – нас отправили её искать. Мы были лишними ртами, дополнительной нагрузкой на уже и без того перегруженную систему жизнеобеспечения. Выход на поверхность был не просто рискованным шагом, а единственной возможностью выжить для нас и оставшихся в бункере. Это была горькая правда, которую мы осознали только сейчас.

К нашему разговору присоединился Варяг, еще один член нашей экспедиции. Он сел рядом, устало опустив голову.

"Вода – это только половина беды," – проговорил Варяг, его голос был хриплым от усталости и голода. – "Еды тоже почти не осталось. Помните, ту "кашу", которую нам выдавали последние месяцы? Красивая, подсоленная… А на самом деле – наши же переработанные… ну вы понимаете."

Феликс и я кивнули. Мы прекрасно понимали, о чем он говорит. Мы ели свои же отходы, только в красивой обертке. "Еда" из бункера была не едой, а лишь иллюзией сытости.

"Моя прабабушка, – тихо сказал Варяг, – рассказывала мне, когда я был совсем юнцом, о том, что случилось на поверхности. О том, как люди уничтожили сами себя. Войны… Всё из-за нехватки ресурсов, из-за неправильного распределения, из-за несправедливого деления классов."

Его слова прозвучали как предсказание. Мы, покидая бункер, убегали не только от нехватки воды и пищи, но и от повторения истории, от той катастрофы, которая уже однажды разрушила мир на поверхности. Мы надеялись, что сможем создать что-то лучшее, что мы сумеем избежать тех же ошибок, которые привели к гибели предыдущего поколения. Но страх перед тем, что история повторится, оставался. Наши шансы на выживание были невелики, но вера в лучшее будущее, в новый мир, который мы создадим своими руками, поддерживала нас.

Прошло несколько дней. Мы всё ещё бродили по руинам города, ища хоть какие-то источники пищи. И вот, неожиданно, мы снова увидели их – стаю голубей. На этот раз, голод пересилил страх. Мы решили попробовать поймать этих птиц.

С нами было оружие, выданное нам из бункера. У меня был дробовик "Жоап", у Феликса – пистолет "Хлопок". Сначала мы попробовали стрелять из "Жоапа". Мощный заряд дроби разрывал голубей на части. Это было ужасно. Мы были шокированы своей жестокостью. Мы хотели есть, но не хотели так зверски убивать.

Тогда мы переключились на "Хлопок". Маленькие пульки, выпущенные из пистолета, хоть и убивали птиц, но не так сильно их увечил. Мы собрали убитых голубей. Перо голубей было красивого синеватого цвета, но это уже сейчас не волновало нас, голод делал своё дело. Мы развели костёр, и, несмотря на ужасный вид погибших птиц, приготовили их и съели. Мясо было жестким и немного пресным, но после недель голодания, даже оно показалось нам деликатесом.

Этот эпизод показал нам, как сильно изменились наши приоритеты, насколько мы готовы пойти на жертвы ради выживания в этом новом, жестоком мире. Мы понимали, что добыча пропитания в этом мире – это постоянная борьба, постоянный выбор между голодом и моральными принципами. И пока что, голод побеждал.

Четвёртый день нашего пребывания на руинах города мало чем отличался от предыдущих. Успехи были минимальными. Голод и жажда постоянно мучили нас. Мы почти потеряли надежду найти что-то более-менее съедобное, кроме случайных голубей. Силы таяли, а будущее казалось мрачным и беспросветным.

Вдруг, нас окликнул Ульян, один из наших товарищей. "Смотрите!" – крикнул он, указывая на заросшую растительностью дорогу.

Там, на единственном уцелевшем столбе, висела дорожная табличка. На ней была написана слово , но не было заглавной буквы: «*верь». Единственное слово написанная неровным, выцветшим шрифтом, но всё ещё различимая.

Это было невероятно. В этом разрушенном, безжизненном, казалось бы, мире, мы нашли знак. Знак, дающий надежду.

Рядом с табличкой, там, где когда-то протекала река, теперь плескался лишь небольшой ручей. Вода была чистой, прохладной. Мы напились, впервые за несколько дней ощутив настоящее облегчение. Маленький ручей стал для нас символом жизни, символом того, что даже в самом ужасном месте, надежда может оставаться. Слово «*верь» стала для нас ориентиром, знаком, указывающим, что нужно продолжать двигаться вперёд.

Нам невероятно везло с погодой. Стояло теплое время года, температура воздуха держалась в районе +25 градусов цельсия. Солнце припекало достаточно сильно, давая нам ощущение относительного комфорта после долгого пребывания в бункере. Мы ценили каждый солнечный луч, каждый тёплый день.

В бункере, в отличие от внешнего мира, поддерживался строго регламентированный температурный режим, имитирующий естественный суточный цикл: +18 градусов по утрам, +24 днём и +16 вечером. Эта стабильность, в которую мы так привыкли, теперь казалась далеким и приятным сном. На поверхности же ночи были прохладными, даже холодными, внося элемент неожиданности и дискомфорта в нашу рутину выживания.

Мы уже и не помнили, какое сейчас время года. Календарь и вся система учёта времени в бункере дала сбой после долгого пребывания там. Потеря информации о времени года стала для нас ещё одним напоминанием о том, как сильно изменилась наша жизнь, как от нас отошла привычная реальность. Мы были выброшены из цивилизованного мира, и теперь ориентировались только по своему внутреннему ощущению и по примитивным наблюдениям за природой вокруг. Не зная точной даты и времени года, мы всё равно чувствовали: нам нужно двигаться дальше.

Отсчёт времени в нашем мире был предельно простым. Мы считали дни. Как только проходило триста шестьдесят пять дней с момента рождения, мы отмечали ещё один прожитый год. Месяцы, времена года – всё это осталось в прошлой жизни, в бункере, где существовал искусственный календарь. Здесь, на поверхности, мы жили по солнцу и по собственным ощущениям.

И вот сегодня случилось знаменательное событие – у Варлама был день рождения. Тридцать два раза по триста шестьдесят пять дней прошло с момента его появления на свет. Мы, его товарищи, поздравили его крепкими рукопожатиями, единственным доступным нам способом выразить свою радость и поддержку.

В этот день я решил подарить Варламу небольшой подарок – золотой амулет в виде крестика с фигуркой человека, распростёртого по центру. Амулет я нашёл в одном из заброшенных домов, и он показался мне особенным.

"Что это?" – спросил Варлам, с любопытством разглядывая подарок.

"Не знаю," – честно признался я.

Тут в разговор вмешался Варяг. "Это божественный амулет," – сказал он. – "Люди раньше верили в высший разум, который им помогал. Но война разрушила все эти мифы."

Его слова напомнили нам о том, что когда-то люди верили во что-то большее, чем просто выживание. Вера, надежда, духовность – всё это казалось теперь таким далёким и недостижимым, как мираж в пустыне. Но, возможно, где-то в глубине души, каждый из нас всё ещё надеялся на чудо, на помощь свыше, которая поможет нам выжить в этом новом, жестоком мире.

"Я читал," – вступил в разговор Сатурн, – "что у людей того времени были боги, или, как их ещё называли, всевышние. Они им молились, что-то просили, и боги им помогали".

"Правда?" – с недоверием спросил Ульян. "И как это выглядело?"

"Не знаю точно," – ответил Сатурн, пожимая плечами. – "Но я читал, что многие войны случались именно из-за этого. У каждого народа была своя вера, свои боги, свои представления о мире. И они воевали друг с другом, защищая своих богов, свою веру."

"Глупость какая-то," – фыркнул Варяг. – "Воевать из-за выдуманных существ. Лучше бы за еду воевали, толку больше было бы."

"Не скажи," – возразил Сатурн. – "Вера давала людям надежду, смысл жизни. Может быть, именно благодаря вере они и выживали в те трудные времена."

"А может, именно вера и довела их до гибели," – пробурчал Феликс.

Спор разгорелся с новой силой. Каждый отстаивал свою точку зрения, приводил свои аргументы. В этом разрушенном мире, где каждый день был борьбой за выживание, споры о богах казались абсурдными и бессмысленными. Но, возможно, именно эти споры, эти попытки понять прошлое, давали нам надежду на будущее, на то, что мы сможем построить новый мир, свободный от ошибок прошлого. Мир, где не будет войн из-за веры, где люди будут ценить жизнь больше, чем абстрактные идеи.

Вечер опустился на разрушенный город, окрашивая небо в багровые тона. Мы меняли темы для разговора не зацикливаться долго на одной мысли, сидели у потрескивающего костра, бросая в огонь обломки мебели, найденные в развалинах. Разговор, зашёл о будущем.