– Идем, мой офицер расскажет мне, где он был, – она поманила меня за собой и мы пошли сюда.
В трактире не было людно, как по вечерам, ну, примерно, как сейчас. Только пьяных было меньше, да и погода царила воистину солнечная.
– Ты голоден? Что будешь? – заботливо спросила Шеба, растерянным взглядом оглядываясь вокруг.
Я усмехнулся и сказал:
– Я питаюсь на корабельном камбузе, Шеба. Я приучился есть все.
– Хорошо.
Она поставила передо мной ароматную тарелку и села рядом.
– Сколько с меня? – поинтересовался я, зашарившись по карманам. Она резко вспыхнула и спросила:
– Ты настолько низко меня оцениваешь, что думаешь, что я нуждаюсь в плате?
Весь оставшийся день мы провели в рассказах и лично я – в еде. Я рассказывал ей о том, что видел, и она жадно ловила каждое мое слово, не перебивая и не задавая вопросов.
– … И вот идем мы, значит, и нас затирает льдами – все, деваться некуда и…
– Шеба!
Мы обернулись. В ее темных глазах засветилась досада и она пробурчала:
– Я сейчас…
Она поднялась с места и, провожаемая завороженными взглядами, вышла в центр. Свет упал на ее смуглое лицо, озарил прекрасную фигурку в длинном народном платье. Заиграла музыка, она плавно подняла руки и изящно расставила ножки. Понеслась…
По завершению все, как обычно, вскочили и, перекрикивая друг друга, начали хвалить ее и аплодировать. Она с достоинством поклонилась и отошла было назад ко мне, но путь ей заступил какой-то мужик, пьяный, как свинья. Он начал тянуть к ней руки, я, опрокинув стул и потемнев от злости, бросился было к ним, но тут Шеба спокойно взяла чью-то бутылку и с силой опустила ее ему на голову. Он свалился, но никто и внимания не обратил. Я подскочил к ней и спросил:
– Ты как?..
– Шикарно, – с ноткой раздражения ответила она, окидывая взглядом человека перед собой. – Поможешь оттащить его в угол? Чтобы не мешал.
Я усмехнулся и, взяв его за ворот, поволок, куда она просила.
– А когда меня тут нет, кто этим занимается? – шутки ради поинтересовался я.
– Да так, похаживает сюда иногда один генерал… – безмятежно сказала она. – Смит. Он и таскает.
У меня он аж из рук выскользнул.
– Ох ты ж… И часто?
– Каждый день. Он и сейчас тут.
Я мгновенно обернулся, но она положила теплые ладони мне на лицо и обратила к себе.
– Шучу я, шучу… Таскаю я всех сама, а никакого генерала Смита не существует, а если и существует, то я его не знаю. О многочисленных Смитах я из историй всяких слышу, равно как и о генералах. Все-таки я больше по военморам…
Сказала, нежно ткнулась своим аккуратным носиком в мой руль и – исчезла. Слилась в толпе. Я проморгался, согнал с себя смущение молодости и что-то во мне щелкнуло – все, выросло солнце мое.
Когда я почувствовал, что если я еще одну ночь проведу в этой рубашке, то обрасту полипами, я снял ее, и поймал на себе пристальный взгляд девушки вперемешку с ужасом.
– Я тебя смущаю? – со смешком спросил я. Вместо ответа она вдруг прильнула ко мне и нежно обхватила меня со спины.
– Ты ж мой бедненький! – ласково пробормотала она. Я пожал плечами и не стал задаваться вопросом, что же это может значить. Положив кудрявую головку мне на плечо, она аккуратно провела пальчиком по шраму у меня на штирборте и спросила:
– От чего это?
– Пуля.
– Кто стрелял? Пират, южанин…
Она медленно обошла меня и встала передо мной.
– … или свой?
Я, побледнев, притворно засмеялся.
– Пират, наверное, да я уж и не помню. Что, дураки мы, что ли, друг в друга палить?
– Я, конечно, не моряк, но что-то мне подсказывает, что без разбирательств не обходиться даже в самой дисциплинированной команде, а тебя я членом таковой посчитать, увы, не могу.
Я безразлично повел плечами.
– Где Кид, Дюк?
– Мне почем знать? Его перевели на другой корабль, а его в порту нет.
– Неужели? И что, прямо так взял – и дал себя перевести? Без тебя? После стольких-то лет?
– Ну так мы же не влюбленные, переживем.
– Вы – друзья.
Я сглотнул.
– Люди имеют свойство расти. Вот и мы выросли, – угрюмо ответил я.
Она недоверчиво дернула бровью, но допытываться не стала и принялась складывать одежду.
– У тебя-то как дела, рыбка моя?
– Как всегда, рыбачок мой, – невесело ответила Шеба. – Не всем дано шарахаться по всему миру.
Меня осенило.