Река Богов

– Конечно, сэр. Ваш профессиональный долг требует именно такой реакции. Теперь же я прошу вас быть предельно осторожным. Моим агентам еще предстоит проделать определенную работу, а здесь присутствует живое оружие.

Совар устанавливает водонепроницаемое покрытие поверх отверстий в крыше. Джаваны подводят кабели к процессорам. Вик уже находится у терминалов. Его собственная версия «коробки» с аватарами введена в конфигурацию.

– Здесь ничего нет.

– Покажите.

Господин Нандха чувствует у своего плеча Чакраборти. Он глупо ухмыляется, склонившись над Виком, сидящим на корточках у экрана. Вик прокручивает стеки регистров.

– Если здесь когда-либо и было третье поколение, то его уже давно нет, – говорит он. – Но… Эй, посмотрите-ка сюда! Наш друг Вишрам Рэй.

– Сэр, – подает голос Мадхви Прасад, сидящая у другого экрана.

Она пододвигает пару секретарских стульев со сломанными спинками. Господин Нандха усаживается рядом с ней. Носки скрипят у него в туфлях, и он морщится от унижения. Нехорошо проводить главное расследование всей своей жизни в хлопковых, насквозь промокших носках, которые еще и скрипят в придачу. А еще хуже слышать, как прилизанный бенгальский адвокатишко обзывает тебя шутом. Но самое скверное – это на твоей собственной кухне, под твоей собственной крышей, твоей же собственной тещей, давно увядшей сельской вдовой, быть обвиненным в немужественности, в том, что ты жалкий кастрат-хиджра. Но господин Нандха упорно пытается отогнать от себя все унизительные мысли. Обнаженные садху, танцующие сейчас под дождем, переносят значительно большее за во много раз меньшее вознаграждение.

– И на что же такое я гляжу? – спрашивает господин Нандха.

Прасад поворачивает экран так, чтобы ему было удобнее рассматривать изображение.

На снимке солнечное утро на новых гхатах в Патне. Паромы и речные суда сгрудились с краю, на заднем плане группы бизнесменов и рабочих. За ними в лучах яркого солнца сверкают небоскребы нового коммерческого центра. На переднем плане трое улыбающихся людей. Один из них – Жан-Ив Трюдо, вторая – его жена Анджали. Они обнимают девочку-подростка с волосами пшеничного цвета, стоящую между ними. Фотография выглядит как великолепный рекламный снимок. Девочка на голову ниже европейцев, но у нее широкая и радостная улыбка, несмотря на обритый череп, на котором господин Нандха различает тонкие шрамы, свидетельствующие о недавно проведенной операции.

Господин Нандха наклоняется поближе. Изо рта у него идет пар, голубоватый на фоне компьютерного монитора.

– Вот оно. Они хотели, чтобы мы уничтожили это. – Он касается пальцем лица девочки. – Оно еще живо.

39

Кунда Кхадар

На протяжении десяти дней самоходные мины замедленного действия пересекали плоские иссушенные бездождьем земли западного Бхарата. Несмотря на то, что гарнизон авадхов, расквартированный в Кунда Кхадар, бежал под натиском отважных джаванов Бхарата, артиллерийские батареи, расположившиеся вдоль восьмидесятикилометровой линии фронта, выпустили из своих установок около трехсот таких автономных зарядов. Каждый из них несет десятикилограммовый заряд мощной взрывчатки, а по размеру и форме напоминает маленького мускулистого кота. Днем они «спят» в небольших углублениях в земле или даже в засохшем помете, в коровьих «лепешках». Когда же наступает ночь, мины раскрывают антенны, расправляют сложенные металлические «ножки» и начинают скакать по полям вдоль канав – по-кошачьи ловко, по-кошачьи осторожно, находя направление по свету звезд и только им слышному «посвистыванию» глобальной системы навигации. Их пугает свет автомобильных фар. Заметив его, они застывают, рассчитывая на свою рудиментарную хамелеоноподобную мимикрию. Никто их не видит, никто не слышит, хотя «умные» мины и проскальзывают всего в нескольких сантиметрах от тракториста, спящего на своем чарпое. К тому времени когда первый брахман выйдет приветствовать солнце на берегах священного Ганга, они уже преспокойно зароются в песок или повиснут, зацепившись за балки в сумраке храмового потолка, а может, нырнут на самое дно сельского резервуара с водой. Это сарисины уровня 1,4, но их энергетические элементы работают на реакции метана с участием вольфрама. И потому они мчатся по Бхарату от одной кучи коровьего дерьма к другой.

И когда июльским вечером солнце клонится к закату, самоходные мины достигают своей цели. В течение двух ночей они передвигались по городским улицам, пугали кошек, вышедших на охоту, перепрыгивали с крыши на крышу через узкие городские переулки, спускались по стенам. Заряды соединялись по двое, по трое, десятками, дюжинами, превращаясь в рои из пластиковых «лапок» и гибких усиков-антенн, вызывая истошный лай бродячих собак. Но кто же обращает внимание на лай бродячих собак?

В десять тридцать двести двадцать самоходных «умных» мин проникают во все ключевые системы главной электрораспределительной станции «Рэй пауэр» в Аллахабаде и одно временно взрываются. Весь Западный Бхарат от Аллахабада до самой границы остается без электричества. Коммуникационные линии умирают. Командные центры парализованы. Военные пытаются привести в действие дублирующие системы. Наземные спутниковые станции отключаются. Посты противовоздушной обороны переходят на запасное питание. На аварийное подключение уходит три минуты. На восстановление коммуникационных линий и контрольных цепей – еще две. И еще три – на то, чтобы полностью восстановить оборонительную систему Бхарата.

За эти восемь минут сто пятьдесят вертолетов авадхов, поддерживаемые наземными силами, сарисинами, мобильными механизированными группами, продвигаются на пять километров в глубь территории Бхарата. И пока минометные подразделения занимают позиции у пограничных деревень, бронетанковые части движутся при поддержке с воздуха в направлении северной оконечности дамбы. Одновременно с этим две моторизованные дивизии прорывают линию обороны бхаратцев у Ревы и движутся по джабалпурской дороге по направлению к Аллахабаду.

К тому моменту, когда вступают в действие резервные энергетические установки и вновь начинают функционировать все командные и разведывательные системы, на позиции обороняющихся на западе Бхарата уже направлены жерла пушек танков врага. Кроме того, стайки роботов-саперов рыскают по минным полям, а на дамбе Кунда Кхадар уже слышен жуткий свист минометного обстрела. Окруженные со всех сторон, беззащитные перед нападением с воздуха части, обороняющие Аллахабад, во главе с командующим, генералом Джахой, капитулируют. Пять тысяч солдат складывают оружие. Так заканчиваются восемь самых героических минут во всей военной истории авадхов. И самые позорные в истории Бхарата.

К десяти сорока сеть восстановлена. А еще через десять минут палмы уже трезвонят по всему погруженному в пелену дождя Варанаси.

40

Вишрам

По указанию старого Рама Даса прислуга переносит садовую мебель под прикрытие гостеприимного купола Шанкер-Махала. Вишрам идет по лужайке мимо выстроившихся в ряд плетеных стульев. В самом конце сада за маленьким белым столом среди почти непроницаемых потоков муссонного ливня в полном одиночестве сидит его мать, маленькая бледная женщина. Подобно британской вдове, она дождется, пока гроза настигнет ее, но не сдаст позиций. Вишрам помнит ее только такой, на лужайке, за белым столиком, рядом с подругами и с чаем на серебряном подносе. Вишраму дом всегда больше нравился во время дождя, когда создавалось впечатление, что он плывет среди зелени и темных облаков. И тогда его истосковавшиеся по воде призраки возвращались к жизни, и комнаты наполнялись их поскрипыванием и пощелкиванием. В сезон муссона Шанкер-Махал источает аромат старого дерева, сырости и растительного буйства, как будто прихотливые орнаменты на потолке спальни Вишрама вот-вот должны распуститься роскошными невиданными цветами. Сплетенные фигуры на колоннах во время дождя расслабляются и отдыхают.

– Вишрам, птичка моя. Как тебе идет этот костюм.

Поманив одного из слуг пальцем, он приказывает оставить последний садовый стул и не заносить его в дом. Вспышки молний сверкают над деревьями. А за ними свет фар прорезает мрак.

– Мама-джи, – говорит Вишрам, наклонив голову. – Я долго не задержу тебя. Мне нужно знать, где он.

– Кто, дорогой?

– А как ты думаешь?

– Твой отец принадлежит к тем людям, которые очень серьезно относятся к духовной жизни. И если он избрал путь садху, путь уединения, то его выбор следует уважать. Но что тебе от него нужно?

– Ничего, – отвечает Вишрам Рэй. Ему кажется, что мать прячет лукавую улыбку, поднося чашку с «дарджилингом» к губам. Горячий ветер проносится по клумбам. Слышны резкие крики павлинов. – Я просто хочу сообщить ему об одном своем решении.

– Что-то связанное с бизнесом? Ты же знаешь, я никогда не разбиралась в бизнесе, – говорит Мамата Рэй.

– Мама… – произносит Вишрам.

Всю свою жизнь она пыталась заставить всех поверить в этот миф. Простушка Мамата ничего не понимает в бизнесе, не хочет иметь к нему никакого отношения, бизнес – дело мужское, деньги, власть… Не принималось ни одного решения, не делалось ни единой покупки, не осуществлялось никаких инвестиций, не начинались исследования без того, что бы Мамата Рэй не произносила своей сакраментальной фразы о том, что она ничего не понимает в бизнесе. Но тут же звучали вопросы и намеки: а что будет, если… а что, если сделать немного иначе… а не может ли в конечном итоге получиться?.. Вишрам нисколько не сомневался в том, что ее высказанные не слишком уверенным тоном вопросы и послужи ли толчком к разделу «Рэй пауэр» в шекспировском духе. И именно голос его матери благословил Ранджита Рэя на уход от мира.

Вишрам наливает себе чашку ароматного чая. Вкус слишком изыскан для него, но по крайней мере теперь есть чем занять руки. Первое актерское правило. Обязательно найди, чем можно занять руки.

– Я выкупаю долю Рамеша. Я уже назначил экстренное собрание правления.

– Ты говорил с господином Чакраборти…

Глаза его матери подобны свинцовым линзам, отражающим бурное серое небо.

– Я знаю, что такое «Одеко».

– Именно это ты хотел сказать отцу?

– Нет. Я хотел сказать, что у меня в данной ситуации не очень большой выбор, и как мне кажется, я сделал наилучший.

Мамата Рэй ставит чашку на стол и поворачивает ее на блюдце так, что ручка указывает точно влево. Садовники и домашняя прислуга подходят поближе, чувствуя, что что-то намечается. Усиливающейся ветер треплет их тюрбаны.

– Я выступала против раздела компании. Тебя, наверное, удивит подобное признание. Я выступала против из-за тебя, Вишрам, полагая, что ты прокутишь свою долю, пустишь ее на ветер. В этом я не очень отличалась от Говинда. И только отец сохранял веру в тебя. Его всегда так интересовало то, чем ты занимался в своей ужасной Шотландии. Он уважал тебя за мужество иметь собственные убеждения. А они ведь у тебя были и есть, Вишрам. Я говорила, что не разбираюсь в бизнесе, но оказалось, что я не разбиралась в людях, в собственных сыновьях. Впрочем, возможно, я уже слишком стара, чтобы менять точку зрения.

Мамата Рэй поднимает глаза. Вишрам чувствует на лице капли дождя. Он опускает чашку. Чай совсем остыл и очень горек. Слуги забирают сначала посуду, потом уносят стол. Дождевые капли громко стучат по листьям бугенвиллеи.

– Твой отец совершает пуджу в храме Кали в Мирзапуре, – произносит Мамата Рэй. Она идет за слугами, которые переносят садовую мебель. Дождь очень силен, но все же не настолько, чтобы заглушить звук двигателей приближающегося самолета. – Он совершает пуджу по поводу окончания эпохи. Нога Шивы опускается. Танец начинается. Мы отданы богине разрушения.

Когда они достигают восточной веранды, в облаках образуется просвет. Раздается удар грома, а над садом начинает снижаться самолет. Навигационные огни превращают пелену дождя в светящийся занавес. Двигатели переходят в режим снижения, шасси выдвигаются по направлению к траве, подстриженной Рамом Дасом. Слуги и садовники прикрывают глаза руками.

– Ну что ж, и снова ты была права. Я всегда был пижоном и ублюдком, – говорит матери Вишрам и бежит по дождю к самолету, подняв воротник дорогого костюма.

Марианна Фуско машет ему рукой.

Старый Шастри ведет Вишрама и Марианну Фуско по крутым переулкам Мизрапура. Улочки здесь узкие, темные, пахнут мочой и старыми палочками благовоний. Ребятня отстает от них, когда они начинают подниматься вверх от бетонных гхатов. Вишрам бросает взгляд на самолет, оставшийся на берегу реки. Пилот снял шлем, он сидит на песке на почтительном расстоянии от двигателей и курит. Муссон, уже достигший Варанаси, обошел Мизрапур на расстоянии шестидесяти километров к западу. В узких переулках жара концентрируется в нечто почти осязаемое. Мусор поднимается в воздух в резких порывах душного вонючего ветра. Марианна Фуско спокойно идет вверх по ступеням, стараясь не обращать внимания на взгляды юношей и стариков.

Храм Кали представляет собой мраморный постамент, окруженный со всех сторон лавками, торгующими амулетами, гаджрами и изображениями богини, взятыми из громадной базы данных ее образов и отпечатанными на заказ. Кали – главный источник благосостояния этого района Мизрапура, пришедшего в упадок индийского городка, мимо которого давно прошла информационная революция, а он как будто все еще задается вопросом, что же все-таки произошло. Тротуары проходят вдоль омываемых водой мраморных ступе ней, и даже в такое время они полны паломников. Непрерывно звонят колокольчики. Металлические ограждения направляют верующих к гарбхагриха. Корова прыгает вверх и вниз по ступенькам. Видно, как под тощей желтоватой кожей движутся выпуклые ребра.