За линией. Пьесы, киносценарии

ПАША. Да идите вы все! Достали, дальше некуда. Окончу школу и пойду в пед назло всем!

АРТУР. Во-во, туда тебе и дорога! Пидовка!

ПАША. Потом сами же ко мне своих детей учиться приведете! Я вам слово даю, что на первом же уроке их завалю. Хоть миллион долларов предлагайте. Назло таким, как ты!

АРТУР. Ага, конечно, аж рассыпался весь в предложениях!

ПАША. Уроды!

Паша нарочно громко хлопает дверью, заходит в школу.

МАША. Они чё, все сговорились, что ли, сегодня?

АРТУР. А хрен их знает. Травы вчера перекурили. Да ладно, не грузись. Сами потом еще придут. У меня денюха через месяц. Вот увидишь, через неделю на цыпочках ходить будут, только бы пригласили их.

МАША. Ну, мы-то, надеюсь, в списках?

АРТУР. Посмотрим. Там люди серьезные будут, Маха, понимаешь? Им нравятся умные девушки, как Иринка, например. Сечешь?

Маша фыркает, берет под руку Лену, уходит. Ира остается одиноко стоять на крыльце школы. Без девчонок она стала как будто бы еще меньше. Ей одной и курить неловко, да и не умеет она – так, вдохнет дым и выдохнет, не затягиваясь.

АРТУР. А ты чё осталась?

ИРА. Так.

АРТУР. А ты одна вообще никуда не ходишь?

ИРА. Почему? В магазин хожу одна. За продуктами. Ну, в театр иногда.

АРТУР. Ого! Ты еще и в театр ходишь! И как, нравится?

ИРА. Когда как.

АРТУР. Придешь ко мне на день рожденье?

ИРА. Приду.

АРТУР. Точно?

ИРА. Точно.

АРТУР. Окей, договорились. И не красься, тебе это не идет. И не сутулься!

ИРА (выпрямляясь). Хорошо.

АРТУР. И дур этих не слушай.

Ира молчит.

Звенит звонок.

АРТУР. Ну все, иди, а то на урок опоздаешь.

Подталкивает ее к двери. Ира уходит.

Артур стоит на крыльце, задумчиво смотрит в небо. Если не знать его мелкой натуры, то можно и вправду решить, что он поэт.

АРТУР (мне). А ты почему не идешь на урок?

Я. Не хочу.

АРТУР. Думаешь, одна такая, да? Я вот тоже не хочу, а что делать? Посещаемость, мать ее, должна соответствовать.

Я. Я домашку не сделала.

АРТУР. Я, что ли, сделал? На уроке у Иринки перекатаю, перед звонком сдам. Это ж просто, как два пальца об асфальт. Чего ты грузишься? Все хорошо.

Артур подходит ко мне, треплет мне волосы. Я недоуменно смотрю на него. Странные у меня одноклассники все-таки.

АРТУР. Ну чего ты? Через три месяца мы окончим школу и разъедемся, кто куда. И будем вспоминать друг о друге только по глубокой пьяни. А если лет через двадцать и встретимся случайно на улице, то вполне возможно, что даже не узнаем друг друга в лицо, просто пройдем мимо и все… Так что стоит ли переживать? Странная ты… Недаром тебя сумасшедшей считают.

Артур наклоняется ко мне, целует меня в щеку и быстро уходит. Я ошарашено смотрю ему вслед. Уж если у кого и не в порядке с головой, так это уж точно не у меня. Я сижу неподвижно. Минута, десять, двадцать. Я не пошла на урок истории, потому что не люблю оправдываться. Я и в самом деле не сделала домашнее задание. Мне не хочется придумывать причину, к тому же причина слишком очевидна, как для меня, так и для Николая Геннадьевича – было просто лень. Другой педагог может и простил бы, но только не наш историк. Для него уважительная причина, по которой ученик не выучил урок, только одна. Смерть ученика. И то скоропостижная, потому что, по убеждениям нашего чокнутого папы Коли, если бы ученик знал, что он умрет, он бы обязательно выполнил домашнее задание. Мимо меня проходит Федор Иванович. Он разговаривает сам с собой. Ходят слухи, что его давно хотят отправить на принудительное лечение в психдиспансер. Но учителей в школе немного, а учитель химии – всего один.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Вечного двигателя первого рода не существует. А он существует. Наверняка существует. Мы с тобой вместе изобретем этот вечный двигатель первого рода. И ты получишь Нобелевскую премию, а я буду смотреть тебя по телевизору. И думать – что вот он, смысл моей жизни. Вот для чего я тридцать лет учил тупиц. Чтобы, в конце концов, найти тебя. Найти единственного из тысяч. А потом ты каждое лето будешь приезжать сюда, в наш город. И по вечерам мы будем уходить к реке. Я буду рассказывать тебе последние новости нашего города, а ты будешь слушать и записывать что-то в своей тетрадке. Новые формулы и изобретения. Я не буду уже понимать их смысла. Я буду уже слишком стар для этого.

Федор Иванович садится на ступеньки крыльца. Я не решаюсь подойти к нему. Уж слишком сумасшедший в эти минуты у него вид. На крыльцо школы выходит Славка Логинов. Выражение лица у него озлобленное и отчаянное. Славка достает сигареты, курит, задумчиво смотрит на Федора Ивановича. Учитель химии поворачивается к нам.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А, это ты, Таня. Опять прогуливаешь… Как тебя еще только не выгнали…

Я. Ума не приложу, Федор Михайлович.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ты бы поосторожнее, Таня. На педсовете уже два раза ставился вопрос о твоем исключении.

Я грустно усмехаюсь. Какое мне дело до их паршивых педсоветов!

В этот момент Федор Иванович замечает Славку, который стоит в стороне, совершенно не обращая внимания на происходящее.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Логинов, курение на территории здания школы запрещено. Спуститесь с крыльца.

СЛАВА. Идите на!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Что вы себе позволяете, Вячеслав!

СЛАВА. Сказал же!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (саркастично). Извините, не уловил суть вашего изречения.

СЛАВА. Фе-дор И-ва-но-вич, и-ди-те на хуй!