За линией. Пьесы, киносценарии

Паша подходит к Славке, тихонько пинает его в живот, смотрит при этом на Михалыча.

ПАША. Сука!

Девчонки спокойно смотрят на происходящее. Ира жмется к Артуру, тот делает вид, что ничего не произошло.

Михалыч предпочитает исчезнуть – лишние проблемы ему ни к чему.

Слава встает с пола. Крови почти нет, ну разве что ссадина на лбу.

СЛАВА. Придурки!

ПАША. Чё ты сказал?

СЛАВА. Ничего.

Пытается уйти. Артур делает ему подножку, Слава опять падает, на этот раз сильно.

В это время появляется учитель истории Николай Геннадьевич. Он, как всегда, подтянут и косоглаз. Николай Геннадьевич смотрит на нас, как боярин на холопов. Раньше он работал адвокатом в соседнем городе, но что-то у него там не сложилось. Ходят слухи, что он чего-то не поделил с прокурором, но это все только догадки. Своих учеников, то есть нас, Николай Геннадьевич в открытую презирает, хотя свято уверен, что мы этого не замечаем. Когда в классе он смотрит на нас, никогда не знаешь, кого он выбрал сегодня своей очередной жертвой. Потому что один глаз у него всегда смотрит в пол, а другой влево. И оба эти глаза презлющие.

Все здороваются с учителем.

Я. Здравствуйте, Николай Геннадьевич.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Здравствуйте. Что тут у вас? Артур, брось сигарету.

АРТУР. Я не курю, Николай Геннадьевич.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Ну-ну. А что там у тебя в кулаке зажато?

АРТУР. Газета.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Революционная?

АРТУР. Ага, типа того.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Ну, хорошо, сегодня на уроке перескажешь содержание. Пусть остальные порадуются. А что у нас с Логиновым?

АРТУР. Спит.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Прямо здесь?

АРТУР. Устал, наверное. Он же у нас по ночам работает.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Золушка двадцать первого века, просто.

Нагибается к Славе, поднимает его голову.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. А что у него на лбу?

АРТУР. Об косяк ударился.

ПАША. Сначала выкурил, а потом ударился!

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Хороший был косяк. Накачанный… Ладно, чем выше детская смертность, тем ниже детская преступность. Отнесите его в медицинский кабинет. И поактивнее – до звонка пять минут.

Николай Геннадьевич уходит.

МИХАЛЫЧ. Папаша Коля дал революционное задание. (Наклоняется к Славе.) Эй, ты, чудик, вставай, на урок опоздаешь!

Трясет Славу за плечо.

Слава встает, идет к дверям школы. Движения машинальные, как у робота.

АРТУР. Ай, молодца! Ну и что, что он зомби, зато он встал и пошел!

Звонок. Крыльцо школы пустеет, биология – это тебе не ОБЖ. Хочешь, не хочешь, а учить надо. Там Клавдия Михайловна – женщина-вамп. Из кого угодно кровь высосет. Все, до последней капли.

Звонок с урока. Перемена первая

Я сижу на заднем крыльце школы. Я прогуляла биологию. Я часто прогуливаю уроки, особенно информатику и биологию. Они мне не нравятся, претят своей натуралистичной сущностью. Я не боюсь Клавдии Михайловны. У нее нет мужа, зато есть любовник, который живет за ее счет. Нашел, кого обманывать. Учительницу биологии! Но этот любовник неприхотлив и даже интересен. Он умеет играть две песни Битлов и одну Нирваны. Правда, он ужасно фальшивит, но это ничего – у Клавдии Михайловны нет слуха. По сути дела, она несчастная женщина, но мне ее совсем не жалко.

На крыльце никого нет, хотя звонок уже давно прозвенел. Просто одна половина класса все еще записывает домашнее задание, а другая курит в туалете. После первого урока мои одноклассники всегда курят в туалете, на первом этаже.

К школе медленно идет Федор Иванович. Это наш учитель химии. Немного странная, но легендарная фигура в нашей школе. Федор Иванович подходит ко мне, садится рядом, на скамейку.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Здравствуй, Таня. А ты почему одна?

Я. Потому что я прогуляла биологию.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Зря… Но тебе, конечно, не стыдно?

Я. Нет.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ну, все правильно, Таня. Нельзя стыдиться того, что тебе не нравится скука. Хотя, ты знаешь, биология – хороший предмет. Его портит только одно.

Я. Приземленность?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Нет. Клавдия Михайловна.

Молчание. Я не знаю, что сказать этому старому чудаку, а он и не спешит ничего говорить.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ты веришь в теорию случайности?

Я молчу, поскольку не совсем понимаю, что это такое. Но нутром чую, что разговор переходит в русло какой-то нудятины, поэтому думаю, под каким предлогом мне смотаться отсюда.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А я верю. Верю, потому что иначе нельзя. Но ведь он придет, Таня?

Я. Кто?