Обыкновенный мир

Цзинь Бо был его ровесником, но ростом ниже почти на целую голову. Кожа у него была белая-белая, а лицо как у куколки. Но на самом деле он был настоящий крепкий орешек. Юноша брался за все с редкой стремительностью и энергией. Пока его не трогали, он был нежен, как девочка, но в деле обретал тигриные повадки.

Его отец работал водителем в транспортной конторе, и семья у Цзинь Бо была побогаче. Он был из самой верхушки класса, но Шаопин дружил с этим «толстосумом» по-настоящему, не шутя. Они выросли в общих играх, сошлись характерами и вместе учились. Поскольку отец Цзинь Бо, Цзюньхай, часто бывал в отлучке, в семье не хватало мужской руки, и брат Шаопина, а порой и его отец приходили им на выручку. Уже позже их младшие сестры тоже учились вместе: девочки были не разлей вода. Стоит ли говорить о том, что и Цзинь Бо всегда поддерживал Шаопина. Когда они пошли в школу еще у себя в коммуне, им приходилось каждый день оттарабанивать туда и обратно по десять с лишним ли[6 - Ли – китайская мера длины, равная 0,5 км.]. Чтобы сэкономить, все ели только домашнюю пищу – утром прихватывали с собой обед в судках. Цзинь Бо и Жуньшэн, сын секретаря производственной бригады Тянь Футана, ездили в школу на велосипедах. Только Шаопин должен был шагать на своих двоих, но приятель всегда брал его на борт. Спустя два года велосипед Жуньшэна был по-прежнему как новенький, а на железного друга Цзинь Бо нельзя было взглянуть без слез. Цзинь Цзюньхаю ничего не оставалось, кроме как купить ему новый. Теперь, когда они оказались в уездном центре за семьдесят ли от дома и без велосипеда, о поездке домой на выходные можно было забыть. Еще Цзинь Бо пару раз пытался сунуть ему свои карточки, но Шаопин упорно отказывался. Карточки тогда были никому не лишние. И потом, парой карточек дело не поправишь – только аппетит растравлять, ну его.

Пусть учиться и было сложновато, но в глубине души Сунь Шаопин горел невыразимой радостью. Наконец-то он вырвался из своего медвежьего угла в большой мир. Для такого бедного деревенского мальчишки, как он, это было чем-то невероятным. Каждый день, если только не нагружали в школе, Шаопин убегал гулять по городу. Он облазил все его уголки, все закоулки. Успел покрутиться в каждом дворе, обходя стороной разве что самые почтенные учреждения – уездный ревком, военный комиссариат и отделение милиции. Шаопин пролезал везде, убеждая старичков на проходной искренними заверениями, что ему срочно нужно в туалет. Здесь, где все было чуждо и незнакомо, он совсем не ощущал своей вопиющей бедности. Его носило по городу дуновением свободы, он, как губка, впитывал новые впечатления. Даже запах угольного дыма, наполнявший город, казался ему небывалым, ни на что не похожим. Конечно, многое было для него загадкой, но все, несомненно, оставляло след в его душе. Сквозь зеркало городской жизни он словно яснее увидел деревню, где прошли первые его годы. Многие вещи, что казались значимыми в том старом привычном мире, вдруг стали заурядными, бесцветными, ничем не примечательными. Там осталось так много важного, на что он прежде не обращал внимания и что внезапно с яркой мощью ворвалось в его жизнь.

В дополнение к этому бесцельному блужданию у Шаопина появилась привычка жадно глотать книги – из тех, что не задавали в классе. На самом деле эта привычка родилась еще на излете средней школы. Однажды, когда он зашел в гости к Жуньшэну, то заметил на крышке картонной коробки толстенную книгу, которую собирались пустить на подошвы для ботинок. Она называлась «Как закалялась сталь». Сначала книжка его совершенно не заинтересовала: что может быть интересного в закалке стали? Шаопин лениво полистал ее и удивился: внутри ни слова не говорилось про выплавку металла – все крутилось вокруг какого-то советского парня по имени Павка Корчагин. Юноше стало страшно любопытно, он захотел прочесть эту историю, но Жуньшэн сказал, что книжка сестрина. Сестра Жуньшэна, Жунье, была учительницей в уездном центре и почти не приезжала домой. Книга оказалась у Жуньшэна, потому что его мать специально привезла ее в деревню с прицелом вскорости пустить на подошвы. Она согласилась отдать ее, и Шаопин резво побежал домой, где тут же принялся за дело.

Роман совершенно захватил его. Было воскресенье – день, когда Шаопин обычно ходил за дровами. Но в то воскресенье он никуда не пошел. Он спрятался ото всех за стогами пшеничной соломы на деревенском поле и с жадностью накинулся на книгу. Читал до темноты. История Павки Корчагина до глубины души потрясла все его незрелое существо.

Стемнело, но Шаопин и не думал идти домой. Он зачарованно сидел на поле – смотрел на усеивавшие небо звезды, слушал звук речной воды. Он погрузился в невыразимое состояние: в голове был сумбур разлетающихся во все стороны мыслей и глубина, тишь, несказанный покой. Шаопин вдруг почувствовал, что где-то далеко, за горами, окружавшими со всех сторон деревню, расстилался огромный мир, и, что, быть может, было еще важнее, смутно осознал: кем бы ты ни был, в каких бы обстоятельствах ни находился, ты можешь быть счастлив. В это мгновение вдохновение наполнило его грудь. Перед его глазами то и дело рисовались исхудалое лицо и пронизанная внутренней энергией фигура Корчагина. Глаза героя не были слепы – сияя голубизной, они вечно глядели на него по-братски из своего далека. И еще младший Сунь никак не мог забыть Тоню. Она была такая хорошая, так любила этого бедного Павку. Шаопин не испытывал к ней ненависти. Момент их окончательного разрыва с Павкой он встретил горячими слезами. Ему страшно хотелось, чтобы кто-нибудь так же любил его самого.

В тот день он начисто забыл о еде, не слышал, как звали домой. Просто выпал из окружающего мира. Уже дома, под ругань отца, под немые упреки брата, нацедив себе над котлом холодной гаоляновой каши, он наконец вернулся в суровую реальность своей жизни…

С тех самых пор Шаопин сходил с ума по литературе, особенно советской. Еще в средней школе он проглотил «Повесть о Зое и Шуре».

Теперь же он всеми правдами и неправдами таскал книги из библиотеки уездного дома культуры, не ограничиваясь школьной. То, что публиковали в те годы из современников, ему совсем не нравилось, – все потому, что он уже прочел не один советский роман. Новые китайские книги казались ему пресными. Он брал только иностранные или те, что успели выйти до «культурной революции»[7 - Идейно-политическая кампания, развернувшаяся в 1966–1976 годы в Китае под предлогом противодействия «реставрации капитализма». Привела к расколу общества, репрессиям против оппозиции, гонению на интеллигенцию и нанесла колоссальный урон культуре и образованию. – Примеч. ред.].

Постепенно он погрузился в мир книг с головой. Когда не было особых дел, Шаопин тут же заваливался в свою истертую постель и читал, читал, читал без остановки. Когда он отправлялся гулять по городу, под мышкой у него неизменно торчала книга. Нагулявшись, Шаопин отыскивал укромное местечко и читал. Доходило до того, что даже на классных собраниях и на занятиях по политинформации он тайком листал томик, спрятанный под партой.

Довольно быстро одноклассники донесли о чтении «реакционных» книг классному руководителю. Разоблачила отсутствие интереса к политическому курсу пролетариата сидевшая недалеко от Шаопина хромоножка Хоу Юйин.

В тот день в классе изучали передовицу «Народной ежедневной газеты»[8 - «Жэньминь жибао» – официальное китайское печатное издание Центрального комитета Коммунистической партии Китая, выпускающееся на 14 языках, в т. ч. на русском. – Примеч. ред.] «Командный состав ведет нас к свету знаний». Староста Гу Янминь читал вслух, учитель кивал. Шаопин пропустил мимо ушей все чтение: низко склонившись, он читал под партой очередной роман. Он совсем не заметил, как хромоножка сделала знак учителю, изобличая противоправное поведение младшего Суня. Только когда учитель подошел к нему и вырвал из рук книгу, юноша опомнился. Класс грохнул. Янминь перестал читать. Он смотрел на все происходящее совершенно отстраненно, но чувствовал, что в душе староста радуется его несчастью и с нетерпением ждет наказания.

Учитель положил конфискованную книгу себе на стол и ничего не стал говорить, велев Гу Янминю продолжить чтение.

Когда политинформация закончилась, классный руководитель позвал Шаопина к себе в комнату и вернул ему томик со словами:

– «Красный утес»[9 - Роман о борьбе коммунистов с жестокостью Гоминьдана в Чунцине в 1949 году. Был опубликован в 1961 году, множество раз поставлен в театре и экранизирован. Один из авторов романа – Ло Гуанбинь – покончил с собой в 1967 году, в разгар культурной революции, и роман был временно запрещен к публикации до 1978 года.] – хорошая книга, но ты больше не читай в классе. Ступай.

Переполненный благодарностью, Шаопин вышел из общежития. Он не увидел в глазах учителя ни тени упрека – наоборот, в них были теплота и сердечность. После этого случая он еще больше стал ценить книги. Что хорошего выпадало на его долю каждый день кроме пары гаоляновых булок и книг? Только книги придавали его жизни смысл. Только они дарили успокоение. Они рождали надежду на будущее, и без них он бы не смог выносить горечь и тяжесть своего настоящего.

Но кроме этого было в его жизни еще кое-что, чему он не мог подобрать нужных слов, что дарило его душе тепло и радость. Каждый день на раздаче еды, когда классы разбредались и он один отправлялся получать свою скромную пайку, Шаопин встречал еще одного человека. Человек этот делал ровно то же самое, что и он.

Конечно, в самом начале и он, и Хао Хунмэй просто брали хлеб и расходились каждый в свою сторону. Но в один прекрасный день, подойдя за хлебом, она бросила на него взгляд, и он тоже посмотрел на нее. Никто не произнес ни слова: люди часто говорят безо всякого языка. С течением времени этих разговоров одними глазами становилось все больше.

Шаопин вскоре обнаружил, что Хунмэй – самая красивая девушка в классе. Никто не замечал этого, потому что она одевалась в обноски и была болезненно бледной. Ребята одного с ним возраста, едва нахватавшись «культуры», всю свою любовь устремляли на «прогрессивных» девиц. Особенно парни из деревни, которым городские девушки казались по меньшей мере небожительницами. Конечно, они влюблялись еще не всерьез, но кое-что в этом уже понимали и бросались в чувства с пылом, неведомым более опытным людям.

Шаопин еще был далек от этого. Он просто чувствовал, что в его беспечной жизни появился женский взгляд, с нежностью и добротой наблюдавший за ним. От этого сердце переполнялось теплом. Ее милое худое лицо, ее длинная тонкая шея, ее ветхая, едва не рассыпающаяся на куски одежда, – все плыло и волновалось перед ним, как вешние воды.

После долгих дней безмолвных разговоров Хунмэй нерешительно подошла к нему на раздаче и шепотом спросила:

– Что за книжку забрал у тебя тогда классный?

– «Красный утес». Я взял ее в уездном доме культуры. – Его рука, сжимавшая хлеб, слегка подрагивала. Она была так близко. Он не смел посмотреть на нее. Неловко опустив голову, Шаопин сверлил взглядом две булки, что чернели у него в руках.

– Про сестрицу Цзян… – Хунмэй совсем не нервничала, но, заметив его напряжение, тоже почувствовала себя не в своей тарелке. Голос выдал ее.

– Точно! – быстро отозвался Шаопин. – Потом она пожертвовала собой – такая трагедия! – ввернул он слово, которое ему самому казалось очень выигрышным. Голова его по-прежнему была опущена.

– Еще была старушка Два обреза[10 - Одна из героинь романа «Красный утес», прототип которой – реальное историческое лицо, лидер партизанского сопротивления времен антияпонской войны Чжао-Хун Вэньго (1881–1950). По легенде, умела стрелять с двух рук и обучила навыку своих дочерей.], – добавила Хунмэй.

– Ты тоже читала? – он наконец-то осмелился посмотреть ей в глаза.

– Нет, папа рассказывал.

– Твой папа читал?

– Да.

– Читал?.. – Шаопин был совершенно поражен, что отец Хунмэй, ходившей в таком рванье, читал «Красный утес». Он никак не мог взять в толк, кем был ее отец.

– Мой отец на земле работает. Из помещиков он. Вернее, дед помещик. Поэтому…

– Он учился в школе?

– Нет, дед учился, он отца грамоте потом и обучил. Но он умер давно. Я не читала никогда эту книжку, но я знаю песни из постановки. Меня поэтому и назвали так – Хунмэй, Розовый цветок. Там есть песня такая. «На алом утесе зацветает розовым слива…» – Она тихонько щебетала, а он стоял и зачарованно слушал. Вдруг Хунмэй залилась краской и спросила: – А книгу тебе вернули?

– Нет еще.

– Можешь мне дать потом почитать?

– Могу! – звонко ответил Шаопин.

На следующий день он отдал ей книгу.

С тех пор все книги, что проходили через его руки, оказывались у Хао Хунмэй. Они обменивались ими втайне. Оба знали, какую реакцию их близкие отношения вызовут у одноклассников, если о них станет известно. Тогда их жизнь превратилась бы в сущий ад.

Глава 3

Минуло пробуждение насекомых и – едва замеченным – прошло весеннее равноденствие[11 - Сезон чуньфэнь начинается 20–21 марта. – Примеч. ред.], но желтые равнины еще долго сохраняли свой зимний облик. Деревья торчали в горах черными сухими силуэтами посреди безвидной земли. Только день начал ощутимо прибавляться, а ночь – отступать.

До самого начала апреля все шло по-прежнему, но накануне дня поминовения[12 - Имеется в виду Цинминцзе – традиционный китайский праздник поминовения усопших, который отмечается 4 или 5 апреля. День является нерабочим, в этот праздник принято выезжать на природу и посещать могилы предков. – Примеч. ред.] вдруг задул страшный пыльный ветер, заволакивая небо непроглядной хмарью. Даже днем в домах приходилось зажигать свет. Все говорило, что этот ветер был верным знаком скорого тепла. Время шло к весне, и она вот-вот должна была начаться.

На день поминовения ветер прекратился, но в воздухе осталась пыль. Серая, мутная пелена покрывала все кругом. А потом вдруг резко потеплело, и люди с удивлением заметили, что на ивах у реки и у обочины дороги откуда ни возьмись повисла зеленая поросль. Ветки персиков и абрикосов обметало розовыми бутонами. Стоило внимательно приглядеться, и среди иссохшего дерна можно было поймать взглядом первые точки свежих зеленых травинок на солнечном склоне. Побеги начали потихоньку наливаться соком и жизнью, набухли весенними плотными почками и радовали глаз.

В жизни Шаопина не произошло почти никаких перемен. Он все так же жевал свой черный хлеб, читал взятые тут и там на время книги, таскался по городу и одалживал прочитанное Хао Хунмэй. Они узнали друг друга получше и стали общаться куда непринужденнее.

Со временем отношения с одноклассниками тоже стали меняться. Шаопин установил подобие робкой дружбы с другими небогатыми ребятами из деревни. Он много читал, а сверстникам нравилось слушать, как он пересказывает истории из книг. Сердце его ликовало, он больше не чувствовал себя ущербным, негодным. К тому же погода стала теплее, и на школьном дворе все теперь цвело и зеленело, наполняя душу светом. Его тонкий костюмчик был как раз по погоде – не слишком жаркий, не слишком холодный, и если бы не голод, который беспрестанно преследовал его, можно было бы сказать, что все остальное выглядело вполне неплохо.

В тот день после обеда весь класс работал на земле – копали на поле за школой, возле обводного канала. Не прошло и часа, как Сунь Шаопин почувствовал, что от голода кружится голова и все плывет перед глазами. Он обессилено махал мотыгой, всеми силами стараясь не отстать от других.

Юноша едва дотянул до конца. Тут перед ними вдруг вырос Жуньшэн.

– Утром ко мне заходила сестра, велела после обеда приводить тебя к нам домой. Говорит, есть к тебе дело. Сказала, чтобы ты не ел со всеми, у нас поешь.

Жуньшэн вернулся на свой участок, а Шаопин остался стоять, сбитый с толку этим неожиданным приглашением. Зачем он понадобился сестре Жуньшэна? И потом – зачем было звать его домой?

Он ощутил беспокойство, граничащее со страхом. Дядя Жуньшэна был зампредседателя уездного ревкома – большой человек по уездным меркам. В деревню он приезжал не иначе как на внедорожнике. Юноша вспомнил, как в детстве часто испытывал страстное желание подойти и посмотреть на припаркованный у обочины автомобиль, но не решался. Предложение зайти в гости на ужин вызывало похожие ощущения.