Трип на юг

– Не только.

– Кто-то еще? – В горле Евы застрял липкий комок. – Из сотрудников?

Катя покачала головой.

– Какие-то люди в костюмах.

– Что ты имеешь в виду?

Девочка отвернулась, не желая продолжать разговор. Что ж, Ева больше не станет резать по больному.

– Бегите.

Когда дети скрылись в воротах храма, Ева тяжело вздохнула и набрала Марго. От телефона, всё это время пролежавшего в сумке, пахло тестом и сыром.

– Всё в порядке, они в безопасности.

– Спасибо тебе, Евочка… – На том конце Марго плакала. – Господи, когда ж это кончится-то? Им учиться нужно, жить по-человечески… А вместо этого их полиция гоняет с овчарками.

– К счастью, без особого рвения, – пробормотала Ева.

– Такие беззащитные, и никого-то у них нет, кроме нас… Нельзя, это так оставлять.

– Нельзя.

Марго верно говорит: сбежавшие подростки без документов живут, мягко говоря, на птичьих правах. Но это полдела. Главное – вырвать их из этого филиала Ада на земле.

– Помню, какой ты была в их возрасте: такая серьезная и глаза умные. Он их сразу заметил, отец твой. Вздрогнул, когда увидел тебя впервые, и сказал, что на него будто жена глядит.

– Помню.

– Как хорошо, что тогда не было этих бед…

Маргарита забила тревогу два месяца назад, когда воспитанники стали замыкаться в себе. Кто-то из них не выдержал и намекнул о тайной жизни, показал отметины от уколов. Большинство ничего не помнило, а кто помнил, не хотел говорить. Марго расспрашивала коллег, но те не принимали ее всерьез («Ну что вы в самом деле? Фантазируют они, привлекают к себе внимание») и лишь один, Савелий, отреагировал агрессивно: пригрозил сдать в психушку, если еще хоть раз услышит подобное в стенах учреждения. А уколы… уколы были в ходу как особое средство борьбы с неповиновением и никого не удивляли. Вскоре после разговора с Савелием воспитанники будто воды в рот набрали. Марго бегала по инстанциям, приходили следователь, опека, но безрезультатно. Просили больше не беспокоить. После таких инициатив заведующая приперла Марго к стенке и пригрозила уволить при первом же писке.

Маргарита была в отчаянии, и они с волонтером Евой, самым верным ее союзником, придумали план. Каждому нашлась роль: Марго расчищала путь и заметала следы, Ева искала убежище. Обив пороги сотни храмов, она нашла подмогу в лице батюшки Алексия и его паствы. В пригородных хозяйствах нужны были руки, и нашлись те, кто согласился приютить детей, кормить и одевать, пока Ева не разберется со всем остальным. Второй вариант – лагеря беженцев: во всеобщей суматохе легко пропустить одного-двух детей, и неприкаянные души часто соглашались помочь другим, таким же ненужным.

Побеги воспитанников должны были привлечь внимание к интернату. Так и случилось: нагрянула проверка – администрация открестилась дурным нравом подростков, которых и в райских кущах тянет на волю.

Конечно же, их искали. Еве оставалось надеяться, что детей не найдут раньше, чем всё закончится.

– Есть надежда на прессу?

– Я обзвонила буквально все издания, но журналистам это не интересно. Вот если бы кого-то убили, другое дело. А тут тема слишком… щекотливая, – вдруг Еву осенило. – Вот если бы ты смогла уговорить вашего сторожа дать нам записи с камер наблюдения. Он давно на тебя поглядывает, включишь женские чары – он точно не устоит.

– Ох, Евочка! Старик наш на пенсию вышел, а вместо него молодого поставили, но я смогла его уговорить: придумала историю, что завелся воришка и нужно просмотреть записи, но, оказалось, они только двадцать дней хранятся, а потом затираются. Ничего такого мы не нашли.

– Надо наблюдать круглосуточно, когда-нибудь Савелий выдаст себя.

– Кто ж это сделает-то? Может, другой способ есть?

Позади «форда» Евы припарковался серый внедорожник, и она на всякий случай вывела машину на трассу.

– Просто дай мне время.

Дома Ева открыла ноутбук и нашла в соцсети его страничку. Савелий Петров, сорок один год. Семьсот пятнадцать друзей, из них только трое несовершеннолетних на вид. Быть может, дети знакомых, племянники? Написать им она не решилась. Как вообще такое спросить? «Привет, тот чувак случайно не снимал тебя голым на камеру?»

Ни одной совместной фотографии с девушкой либо партнером – насчет его ориентации она не уверена; всегда либо в толпе, либо делает селфи, скалясь на камеру ровным рядом зубов. Еву воротило от его улыбки, этих неестественно длинных вампирских клыков и, конечно, одуряющего травяного амбре его одеколона.

На поверхности всё чисто, но что если копнуть глубже? Нужно зарыться в Даркнет – гигантский невольничий рынок и безграничную базу порнографии на любой вкус.

Будто ныряешь в бочку с дерьмом. Слава VPN с прокси, никто не должен узнать, по каким она бродит сайтам, хотя и те давно уже не панацея. К сожалению, не одна она осторожничает. Тот, кто ищет запретное видео или заказывает доставку живого товара на дом, больше всего на свете ценит в Сети анонимность.

Ева потратила часа полтора, надеясь среди липовых адресов, протоколов и горы псевдонимов на латинице обнаружить хоть что-нибудь, хоть малейший намек. Самая интересная из находок – карта, на которой отмечено местоположение полицейских в реальном времени. Обессилев, она уронила голову на клавиатуру, вдохнув запах пыли и пластика. Ничего. Пусто. Ей нечего предъявить Савелию так же, как и Шиканову – судя по упоминаниям в прессе, тот вообще чуть ли не новый Иоанн Кронштадтский. Хреновый из нее выйдет опер.

Будь у нее возможности безопасников…

Кажется, она заснула. Заверещал будильник. Ева вскочила и умылась холодной водой. Пора собираться и взять наконец судьбу за горло.

Брахман и Псы

Антон.

Нагишом Антон прошел в ванную, тщательно почистил зубы, глядя на трехминутные песочные часы.

Ночь удалась. Потребовалась лишь капля усилий, чтобы разочарованные неудачей девицы поддались его обаянию. С красоткой в татуировках он полночи носился по улицам, взрывая тишину музыкой и смехом из окон автомобиля. Про Москву рассказал с три короба; легенда с каждым разом обрастала подробностями, удивлявшими его самого, – ему бы с таким воображением книги писать. Впрочем, наутро он и сам не помнил, что ей наплел; память захлопнулась, милостиво оставив обрывок воспоминания с Брахманом и его фирменным зельем.

Черт бы побрал эту отраву… Есть у зелья гадкое свойство – неизбежная утренняя тошнота.

Антон тяжело вздохнул. Вечер, ночь, любое время суток без дела казались менее реальными, чем часы, проведенные за монитором. Вот и сейчас он проснулся, а будто спит. Вспомнилось вчерашнее утро, это была симфония: каждый удар по клавише – новый звук, свежий мотив, словно не экран перед ним, а чудесный «Стейнвей» Билла Эванса.

За ночь волнение улеглось, настоялось, словно дорогой алкоголь, и наконец нахлынула эйфория: счет пополнился на двадцать монет с токийской криптовалютной биржи, и пусть это стоило большой крови – тем слаще победа. Одно беспокоило: не всё прошло гладко, нейрозащитник, обученный на таких же, как Антон, желающих поживиться в чужой кормушке, успел его зацепить. Но, похоже, обошлось, и япошкам никогда не узнать, кто покопался в их тайнике, кто на самом деле человек, назвавшийся Ноунеймом, кто уверен в себе настолько, что оставил визитку на рабочем столе биржевого администратора: «Noname has you».

При мысли о несметном богатстве, таящимся в призрачных стенах хранилища, где каждая цифровая монета могла бы принадлежать ему, Антон испытывал приятное возбуждение, от которого кожа покрывалась мурашками. Был бы наивнее, перевел бы на свои счета всё до копейки, не оставив камня на камне, но чем крупнее куш, тем больнее расплата – ему ли не знать.

У края ванны что-то блеснуло. Антон двумя пальцами извлек из-под эмалированного брюха полоску мятого черного кружева: чьи-то трусики с бликами страз. Не успела улика исчезнуть в урне, ночная подруга без церемоний распахнула дверь в ванную. Девушка туго закуталась в одеяло, прикрывая грудь, будто в невинном семейном кино.

– Привет, – улыбнулась она распухшими от укусов губами. Разводы туши под глазами придавали ей болезненный вид.

– Доброе утро, – ответил Антон, растирая по щекам пену для бритья.

– Знаешь, на кого ты похож? – спросила девица, расчесывая пальцами спутанную копну волос. – На того актера из «Матрицы».

– М. Ну да.

Знала бы она, сколько пришлось вложить в витрину, но всей правды об операциях он не открыл бы даже под страхом смерти. Каждый надрез на столе хирурга, каждый болезненный шаг и долгая, мучительная реабилитация приближали его к идеалу – безупречной внешности, цеплявшей взгляды прохожих: юных дев, зрелых женщин и даже мужчин. Волосы, ногти, одежда – каждая деталь имела значение. Ему не нужно было стараться показать себя в лучшем свете, изощряться, придумывать новые способы знакомств и ухаживаний – внешность работала за него и была, пожалуй, лучшим вложением в его жизни. Только глаза он мог в себе выносить, их пока не коснулся скальпель.

– Я смотрю, ты не слишком общительный. Классные тату, кстати. Единицы и нули… Ночью не разглядела как следует.