Чужие сны

– Вы занимались любовью?

– Нет. Я была в каких-то мехах, в комбинезоне… Нет, не помню. Только холод и свист ветра. А потом… Потом ты меня согрел.

Они поцеловались неспешно, нежно, словно пробуя друг друга на вкус.

– Знаешь, – сказала Карина ему на ухо, – мне показалось, что ты сегодня был другой. Совсем другой. Обычно ты нежнее, не такой напористый, не такой властный. Ты удивительно нежный любовник, милый. Но только что ты был не таким. Это был ты – твой запах, твои руки и… – ее ладонь скользнула вниз и коснулась уже затвердевшей плоти, – и все остальное тоже твое. Но все-таки – не ты. И не могу сказать, что мне это не понравилось.

Давыдов понял, что он тоже не может рассказать ничего о том, что пригрезилось. Воспоминания стерлись не полностью, но спутались и поблекли. Яркая, выпуклая картина сновидения разлетелась на осколки, мелкие, как брызги разбитого сталинитового стекла. Кое-что он помнил, но вот именно это жене рассказывать было вовсе не обязательно.

– Мне тоже снился сон, Кара, – признался он. – Очень странный сон. И я его тоже не помню.

– Очень странный? – переспросила она и снова поцеловала его в губы.

Точным, плавным движением крадущейся ласки она перетекла со смятых простыней к нему на грудь, скользнула по ней и села на его бедрах, зажав напряженный член мужа между ягодиц.

– Там, в твоем сне была я? – прошептала Карина тихонько и, наклонившись, осторожно тронула зубами мочку Денисова уха.

– Нет, – ответил Данилов. – Тебя там не было.

– Ты же не помнишь…

Он медленно провел ладонями по ее спине, погладил бедра.

– Это помню. Тебя там не было. Тебя там точно не было.

Глава 3

Параллель-2. Октябрь

Сказать, что на улице было холодно, – это ничего не сказать.

Хотя снег пошел почти пять часов назад, а снегопад всегда приносил с собой небольшое потепление, вопреки всем прогнозам становилось все холоднее и холоднее. Виноват был усиливающийся ветер. Казалось, что где-то на севере включили чудовищные вентиляторы, задачей которых было во что бы то ни стало выдуть из Сантауна все живое. Снегопад легко превратился в метель, метель – в снежную бурю, а теперь над городом бушевал настоящий ураган. По телевидению передали штормовое предупреждение, уже третье за последнюю неделю. Никаких пеших передвижений, твердили с экранов, старайтесь не выезжать из дому на поверхность, а пользуйтесь подземными переходами, если вам уж так приспичило что-нибудь купить.

Пешими, подумала она, можно подумать, кому-то взбредет в голову выйти на улицу пешком. Не самый сложный и не самый приятный метод самоубийства.

Порывы пронизывающей все и вся стужи настигли Киру в подземном гараже. Хотя какая может быть стужа в отапливаемом помещении? Так, неизвестно откуда возникший сквознячок! Но за те несколько секунд, что понадобились Кире Давыдовой, чтобы пересечь пространство между лифтом и вездеходом, она успела поежиться раза два, втянуть голову в плечи и поплотнее запахнуть парку. Мороз, притаившийся за дверьми, вонзил в нее шершавое ледяное жало, продирая до самых костей. Он был терпелив, беспощаден и никуда не уходил – всегда жил на улице, где-то поблизости, ожидая неосторожную жертву.

Кира скользнула на сиденье и включила двигатель. Вездеход, здороваясь с хозяйкой, мигнул приборной доской (стрелки описали приветственный круг по ожившим после ночного сна циферблатам, и встали вертикально), отсоединился от системы подогрева и под довольное урчание пропеллеров наддува приподнялся над полом паркинга. Небольшая приземистая машина зависла на подушке из воздуха, готовая тронуться в путь. Оставалось только поднять плиту ворот и прокатиться по пандусу, ведущему наружу, но Кира замерла, не решаясь это сделать. Покинуть дом и нырнуть в круговерть разыгравшейся метели не казалось ей такой уж удачной мыслью. Она бы предпочла вообще никуда не ехать, но предстоящее короткое путешествие от ее квартиры в Центр было неизбежным, как ночь или старость.

Когда воскресным вьюжистым утром, в выходной, который Кира намеревалась провести в постели, и к тому же не в одиночестве, ее жизнь нарушается звонком служебного коммуникатора, номер которого известен лишь троим людям на всем белом свете, это означает одно – предстоит джамп.

Вычислители выдали результат, точка определена, время рассчитано до секунды и пререкаться просто некогда. Никого на свете не волнует, что на кухне остался недоеденный салат, что откупорить вино они с Данилом так и не успели, что сандаловые свечи (да, банально, пошло, но Кира любила принимать ванну при свечах!) так и останутся незажженными…

Она давно знала: нельзя строить планы. Ни на выходные, ни на отпуск. Никогда. Проклятые гены джампера! Довелось же с ними родиться. Довелось же попасть на карандаш ребятам из Центра и стать тем, кем она стала. Джампер – это не профессия, это судьба, мать бы ее…

Сейчас, когда все нормальные горожане занимаются своими мелкими делишками, когда вьюга уже кружит свой танец на улицах, в переулках и дворах Сантауна, к зданию Центра со всех сторон подтягиваются люди: техники, оружейники, врачи и ребята из ее джамп-группы. Все они, от самого высоколобого вычислителя-теоретика до последнего техника, у которого даже в ноздрях силиконовая смазка и графитовая пыль, едут спасать, блядь, человечество, хотя никто не знает, можно ли таким путем его спасти.

И, самое главное, надо ли его спасать? – подумала Кира со злостью, выводя сноумобиль на эстакаду. – Разве это жизнь? Прячемся, как крысы, в норах, вырытых поближе к термальным водам, растим гидропонную безвкусную жратву под искусственными солнцами, вечно в соплях, вечно замерзшие. Полгода лето – это, как шутит Данил, та пора года, когда моча застывает, растекаясь по земле, полгода зима – это когда моча замерзает еще в воздухе. Нормальный человек разницы не заметит – ему просто все время холодно.

Если бы не лекари с их снадобьями, да не ученые, придумавшие метод аккумулирования геотермальной энергии, то люди давно бы вымерли всем человечеством, за исключением нескольких колоний на экваторе, а так…

Естественная убыль населения на полтора процента в год – это, конечно, не смертельно, но путем несложных математических расчетов можно легко определить время Ч – дату ухода людей в небытие как вида. Значит, нет лишних часов на разговоры, личную жизнь и прочие прелести. Это сорок лет назад, когда Север только начал свое победное шествие, засыпая некогда плодородные равнины жесткой белой пылью на десять месяцев в году, можно было сказать – потом, ребята, успеется. Наши самые умные в мире ученые обязательно что-нибудь придумают, и мы отвоюем все обратно! Дайте нам год. Или два. Или десять. И давали, но ничего не происходило. Идеи умирали одна за другой, шли годы, и надежда потихоньку чахла, как чахли и превращались в ледяные столбы пальмы на берегах некогда теплых морей.

А потом открыли Параллели, сообразили, в чем корень зла, придумали джамп, нашли джамперов и вступили в битву за выживание. В битву за жизнь своего мира на чужой территории. В беспощадный бой с Параллелью 1, который длится вот уже 20 лет, и все эти годы льды по-прежнему ползут на юг в Северном полушарии, карабкаются на север в полушарии Южном, и страшные челюсти вот-вот сомкнутся на горле человечества.

Сейчас, когда на экваторе зимой не выше плюс пяти-шести по Цельсию, времени у воюющих нет ни на что. Выжить – задача не для одного человека, это задача для всего человечества, а джамперы – инструмент для достижения этой благородной цели.

У инструмента не может быть свечей в ванной, месячных и дурного настроения. Инструмент должен быть полностью исправен и оказаться под рукой в нужный момент.

Вездеход Киры перевалил через длинный снежный язык, загородивший часть выезда, и выполз на наст, по которому ветер гнал гибкие щупальца поземки.

Обжигающе яркий свет ксеноновых головных ламп мощной машины вязнул в вихре снежинок, как таракан в смоле. Лампы на фонарных столбах-вешках, расставленных вдоль дороги через каждые 25 метров, казались бледными пятнами в кружевной круговерти.

На прямой до площади Спасения заблудиться было сложно, но Кира все-таки включила экраны ночного видения, и мир сразу зажегся флуоресцентным зеленым. Стали заметны маркеры, по которым дорогу нашел бы и приезжий, никогда до того не путешествовавший по городу в бурю.

Она добавила тяги, и сноумобиль, выдув из-под юбки облако снега, резво заскользил над поземкой, набирая ход. Кира бросила взгляд на часы на приборной доске и улыбнулась уголком рта: умница, успела собраться и выехать всего за двадцать минут с момента звонка, значит, будет на КПП Центра минут за десять до назначенного срока. Скорее всего, времени до джампа осталось немного – редко получается исчислить критическую точку более чем за пару часов до ее возникновения – и в Центре уже царит суета, правда, неплохо организованная, но все же суета. Что ж, в этом беспорядке она чувствовала себя как альфа-самка в гончей стае.

Кира ехала по Радиалу в одиночестве – ни встречных, ни попутных сноумобилей, ни, что совершенно понятно, пешеходов.

На кольце у площади Спасения она заметила на одной из Диагоналей одноместный скутер и подумала, что в нем спешит на работу кто-то из коллег, но трехполозная машинка, мазнув по вездеходу Киры прозрачным светом фар, укатила в противоположном направлении.

После площади Спасения начинался проспект Свободы – широкая магистраль, рассекавшая город с Юга на Север, – конечно же в такой снегопад ее никто не расчищал, но вездеход на воздушной подушке мог не бояться снежного покрова. Здесь Кира разогнала машину до сорока миль в час и, коснувшись наушника, вызвала Данила. Его комм соединился с линией через пять гудков, прозвучал сигнал, по экрану на приборной пробежали полосы и тени. Она услышала, как дышит собеседник, подумала немного, явно колеблясь, но все-таки включила видеосвязь.

– Да, Кира… – отозвался Данил.

Он сидел в кухонном блоке. В ее кухонном блоке. И пил кофе из рыжей чашки. Из ее чашки. Все было бы ничего, но она до сих пор не знала: этот высокий брюнет с голубыми, чуть водянистыми глазами и тонким лицом интеллектуала-аскета – ее мужчина или нет? Если ее, то все в порядке, а если нет, то что он делает в ее квартире?

– Ты что? Уже успела добраться?

– В пути. Извини, что так вышло.

Кире действительно было неудобно. Нет ничего хуже, чем бездарно прерванная прелюдия.

– Что поделать? Каждого из нас могут позвать в любой момент. Ты врач, от тебя зависят чужие жизни, ты обязана… Мы же на военном положении…

– Мы уже лет сорок на военном положении… Но я не по тому поводу, Дани. Я говорила с госпиталем перед тем, как набрать тебя… – сказала Кира, ненавидя себя за то, что так ловко и непринужденно врет. Получалось естественно, иногда даже естественнее, чем говорить правду. – Ситуация тяжелая. Скажу честно, я не знаю, когда закончу оперировать.

– Мне тебя не ждать? Так?

– Так. Лучше не жди. Я могу и совсем не приехать.

– Будет жаль.

– Мне тоже.

Ну, хоть здесь можно сказать правду. Ей действительно было очень жаль.

– Хочешь, я подожду тебя в госпитале?