Чужие сны

– Брось, Денис! Ну, какое отношение имеет турбулентность на высоте десяти километров к землетрясению? Где имение, а где вода?

Давыдов пожал плечами.

– А вдруг там, как последствие, возник ураган? Или магнитные возмущения? Что мы вообще знаем о сильных катаклизмах? Вспомни, как били молнии, пока мы летели! И насчет цунами, ты, кара миа, не права. Бывали цунами в Атлантике. Лиссабон, например, смыло в середине XVIII века. Цунами может быть везде, даже на Черном море – было бы землетрясение мощное да рельеф дна подходящий.

Официант вернулся, протягивая местную «Дейли Сан», и Давыдовы склонились над передовицей.

На странице газетчики напечатали несколько фотографий, одна из них спутниковая, на которой было видно разрушения на восточном побережье Доминиканы. Это трудно было назвать просто разрушениями, такой пейзаж мог быть после ядерного взрыва – пейзажу не хватало только пожарищ. Вторая фотография могла быть снята с вертолета или низколетящего самолета – подробностей стало больше: выброшенные на берег суда, разбитые в щепу дома и развалины смытых отелей.

Денис сглотнул. Пальцы Карины сжали его кисть, и Давыдов перевернул страницу, перейдя к основному тексту статьи, но не успел начать читать, наткнувшись на следующую серию фото.

Фотографии с Пуэрто-Рико были еще хуже. Гораздо хуже. На них можно было рассмотреть множество деталей, но лучше было их не рассматривать…

Давыдов подумал, что он правильно поступил, не позавтракав.

Особенно поразила его детская ладошка, торчащая из вязкой, как загустевшие сливки, бурой грязи – воробьиная лапка со скрюченными пальчиками-коготками.

Holly shit! А ведь это только начало… Сейчас завалы начнут разбирать, раскапывать, и на берег лягут рядами десятки тысяч черных пластиковых мешков. Такое уже случалось в Таиланде в 2004-м.

В горле зашевелился мокрый меховой шар, но он силой заставил себя вчитаться в печатные строки. Оценок количества погибших пока нет, но эксперты… В жопу экспертов! Ну какие в этих вопросах могут быть эксперты? Сейсмологи… Небывалой силы. Тектонический разлом. Извержение вулкана, считают одни… Другие говорят о подвижке плиты. Гадание на кофейной гуще!

Денис вспомнил о кофе и допил его одним глотком.

– Официант не ошибся, – выдавила Карина, отводя взгляд от газетной страницы. – Действительно, – чудовищно! Эпицентр был в океане, в ста милях к востоку от берега. Боже мой, а ведь мы с тобой собирались в Доминикану. Просто на Арубу оказалось проще и интереснее…

– Зацепило и Флориду, но чуть-чуть, – перебил ее Денис, дочитывая статью. – Основной удар приняли на себя Куба, Гаити и Пуэрто-Рико. Оценивать количество погибших никто не берется, кроме неизвестно откуда здесь взявшихся экспертов, ноги бы им в рот, но это больше, чем на Пхукете. Гораздо больше. Сильно пострадали Британские Виргинские острова.

– Это совсем рядом.

– Это больше семисот километров от нас, – возразил Давыдов. – Час лету. Сейсмологи пишут, что в настоящее время не могут засечь даже афтершоковых[5 - Афтершок (англ. aftershock) – повторный сейсмический толчок, меньшей интенсивности по сравнению с главным сейсмическим ударом.] колебаний в районе эпицентра. А это совершенно ненормально – колебания должны быть! Просто обязано потряхивать. Может, незаметно для людей, но приборы… Тут же впечатление, что землетрясения и не было вовсе.

– Но оно было…

– Да. Было.

Карина протянула руку к чашке с недопитым кофе и…

Параллель-2. Сантаун, Центр, отдел «Сегмент». Октябрь

…одернула руку и невольно охнула.

Поручень кара все еще хранил холод подземного паркинга, и ей показалось, что она ухватилась за раскаленный прут. Хотелось подуть на пальцы и в очередной раз выругать себя за преждевременно снятые перчатки.

Почему-то чуть кружилась голова. Странное ощущение – подрагивающий кадр, как в старом кино. Будто бы это не она слегка теряет ориентацию, а кто-то другой, которого она видит со стороны, на экране ископаемой модели телевизора. Во рту оставался вкус кофе, причем не синтета, а самого настоящего кофе, того, что стоит сумасшедших денег. А сколько, собственно, должен стоить кофе, если за прошлый сезон его собрали меньше тысячи тонн на всю планету? Ученые обещают вывести более морозоустойчивые сорта, но…

К аромату арабики примешивались другие запахи. Отдавало чем-то нездешним, чем в Сантауне не могло пахнуть в принципе. Даже в оранжерее, где вязкие ароматы модифицированных цветов сводили с ума, такого было не унюхать. Но Кира отчетливо ощущала этот терпкий и назойливый запах. Живой. И не похожий на искусственный.

Она глубоко вздохнула, прикрыв глаза.

Под веками бродили цветовые пятна, как от яркого солнца, которого она не видела уже несколько недель – с последнего джампа в Параллель.

– Все в порядке, Кира Олеговна? – спросил Вязин обеспокоено.

– Я в норме, лейтенант.

Надо будет показаться врачу, подумала она, шагая к массивным дверям отдела «Сегмент». Это ненормально. Хотя что скажет врач? Пропишет транквил или релаксант, настучит на лэптопе рапорт начальству и попутно пару страниц в диссертацию о странных эффектах в психике джамперов. Мы для них вещь непонятная и пугающая. Не верить в наше существование они не могут – вот мы, есть! Куда нас спрятать? Но что с нами делать и что мы за звери такие – для лекарей тайна, покрытая мраком.

Постепенно, вытесняя сладкий чужой аромат и горьковатый привкус кофе, в ноздри все-таки пролез запах мерзлого бетона, старой пыли и льда. И еще – мокрой и обтрепанной ковровой дорожки.

Ею пахло особенно отчетливо и противно. Виноваты в этом были охранники, стоявшие, согласно уставу, по обе стороны дверей: поверх термоковриков, призванных не дать им отморозить ноги, они клали под подошвы форменных ботинок вырезанные из старых ковров куски.

Фольклор утверждал, что с таким вот ковриком из настоящей шерсти под ногами шансов простудить простату гораздо меньше – попробуй выстоять на стылом бетоне трехчасовую смену и остаться здоровым! Бред, конечно, но так как коврики никому не мешали, охрану не трогали, и пахло возле дверей отдела «Сегмент» противно – мокрой мертвой псиной.

За ее спиной зажужжал двигатель электрокара.

Значит, лейтенант Вязин опять едет в приемник. Интересно, сколько народу сегодня соберет Филипп? И что, собственно, нарыли математики?

Кира протянула ладонь в пасть сканера, немедленно вспыхнувшего чистым голубым цветом. Охранники сразу же потеряли к ней интерес. Она шагнула к двери, на этот раз подставляя под сканирующий луч роговицу, замок мигнул зеленым, щелкнули, срабатывая, запоры, и Кира вошла в отдел.

В «Сегменте» уже было тепло по-настоящему. Здесь энергию не экономили.

Кира оставила куртку и брюки в раздевалке, переоделась в джамп-комби, сменила боты с подогревом на обычную обувь. Она снова чувствовала себя в своей тарелке: четкая картинка, правильные запахи, нормальные звуки.

Наверное, сказались усталость, стресс или побочка от эффекта «усыхания» ДНК. На счетчике прыжков, встроенном в наручные часы заботливыми техниками, мерцала цифра 95. Еще пять – и будет сотня. Новый рекорд десятилетия. Говорят, Вол когда-то прыгал больше сотни раз. Искандер – то ли сто пятьдесят, то ли сто восемьдесят. Голикова прыгала до сотни. Но это все… Остальные за последние 10 лет до таких цифр не дотянули. Ботаник спекся на шестьдесят третьем, при ней и спекся – Кира прекрасно помнила, как Эрик открыл глаза и она, стоя за стеклянной стеной джамп-бокса, увидела кипящее в них безумие. Он успел разгромить установку и покалечить двух техников, пока не умер от передоза транквила. В него всадили добрый десяток инжекторов с лекарством: таким можно свалить пятисоткилограммового белого медведя, а он не падал и не падал, до тех пор, пока не заблокировало центры дыхания и не остановилось сердце.

После оверджампа Ботаника Кира, у которой тогда было меньше тридцати прыжков, хотела уйти, но не ушла. Если бы кто-то спросил ее почему – не ответила бы. Не потому, что хотела сохранить мотивы в тайне, а потому, что действительно не знала. Не знала – и все.

За штабным дисплеем стоял Кирсанов.

Его лысый шишковатый череп бросался в глаза прямо от дверей – бледный шар, покрытый впадинами и буграми. Походило на то, что начальника службы матобеспечения покусал рой диких пчел. Алексей Гаврилович живых пчел не видел лет десять, а то и больше. Он никуда из Сантауна не выезжал, причем не только из соображений безопасности и секретности, но и потому, что искренне считал, что ему вне стен Базы делать нечего. Шишки, превращающие голову хозяина в некое подобие дуриана, расположились на его черепе от рождения. Врачи говорили, что у Алексея Гавриловича случилось редкое генетическое отклонение, и волосы его теперь росли не наружу, как у всех людей, а вовнутрь – под кожу. Выглядело это все не особенно аппетитно, Кирсанова в компаниях не привечали, судачили о его уродстве. Особенно отчаянные или неосведомленные о взрывном характере Алексея Гавриловича пытались похихикать за его спиной. Говорили, что несколько таких вот смельчаков о своей несдержанности пожалели, и сильно, но, возможно, рассказы о мстительности начальника службы матобеспечения оказались обычной выдумкой, легендой, призванной наводить страх на окружающих. В результате, задавать вопросы дураков не нашлось. Интересующиеся умолкли.

Сам Кирсанов свою своеобразную внешность не комментировал никак – нужным не считал. Единственное мнение, на которое Алексей полагался абсолютно, было собственное. Мнения остальных он не всегда слушал, и еще реже – учитывал.

Когда-то, на заре джампа, Кирсанов пару раз прыгнул, но потом был отстранен от оперативной работы и приказом начальника штаба переведен на матобеспечение – Базе понадобились его способности аналитика и умение ладить с научниками. Джампером он оказался слабеньким, не лишенным сантиментов, что никогда и никем в серьезных конторах не одобрялось.

Глаза у него действительно были добрыми – тут Кира не возражала, но назвать Алексея Гавриловича человеком сентиментальным мог только тот, кто никогда не сталкивался с ним в реальной жизни.

Именно Кирсанов, получив от математиков вероятностную модель, давал джамперам рекомендации по проведению боевых акций, указывая на возможные точки дестроя и людей, уничтожение которых могло привести к изменению в структуре Параллели-2. Хорошая работка для добряка, не так ли?

Увидев Киру, Кирсанов призывно махнул рукой.

– Здравствуй, Кирочка, здравствуй!

Темные глаза под рыжими бровями смотрели холодно, но рот начальника матобеспечения был растянут в улыбке.

Он провел ладонью по макушке, словно приглаживая несуществующие волосы.

– Присаживайся! Прости, что испоганил выходные.