К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том II. Первая шеренга!

…Кстати, в 1987 году в сквере Памяти Героев в Смоленске был установлен бюст Николая Николаевича Раевского…

А затем командование русской армией принял Михаил Илларионович Кутузов.

7 сентября в 120 км от Москвы на Бородинском поле под его руководством было дано сражение, ставшее центральным событием всей войны, по крайней мере, для патриотически настроенных россиян и отечественных историков.

…Между прочим, отношение весьма желчного Раевского, как впрочем, и ряда других видных боевых генералов (Багратиона, Дохтурова, Милорадовича и др.), не говоря уж о Беннигсене и прочих «петербургских генералах», к назначению главнокомандующим Кутузова было крайненегативным… Но это уже другая история – история Михаила Илларионовича Кутузова…

Бородинское поле находилось на стыке двух дорог – старой Смоленской и новой Смоленской. В центре расположения русской армии (точнее – на правом фланге левого крыла) возвышалась Курганная высота, господствующая на местности. Защищать её было доверено уже прославившемуся, но в неполном из-за большим потерь по дороге от западных границ к Бородину составе 7-му корпусу генерала Раевского [26-я пехотная дивизия генерал-майора Паскевича – Ладожский, Полтавский, Нижегородский и Орловский пехотные с 5-м и 42-м егерскими полками и 12-я пехотная дивизия самого «звездного» из трех знаменитых тогда генералов Васильчиковых, в ту пору генерал-майора и генерал-адъютанта Иллариона Васильевича Васильчикова 1-го (1775/1776 – 21.2.1847, С.-Петербург) – Нарвский, Смоленский, Новоингерманландский и Алексопольский пехотные с 6-м и 41-м егерскими полками].

Весь день накануне битвы солдаты Раевского сооружали на Курганной высоте земляные укрепления. На рассвете здесь появился люнет с 18-орудийной батареей: незакрытый сзади 130-метровый редут с 3 метровым рвом и 2,5 метровым валом. С фронта его защищали 5—6 рядов «волчьих ям». Пушки были расставлены на редкость удачно: сектор обстрела был столь широк, что позволял поражать противника по всему фронту, вплоть до Багратионовых флешей.

Сюда – на «батарею Раевского» – пришелся один из основных ударов наполеоновской армии, которая положила здесь столько своих лучших солдат,что в историю она войдет как «редут смерти»!!!

Еще в 9 часов утра, когда на левом фланге русских во всю шла настоящая мясорубка, IV-й корпус Эжена де Богарнэ уже навалился на их центр. 14-я пехотная дивизия (в составе 4 полков) генерала Бруссье (не путать с кавалерийским дивизионным генералом Бурсье!) пошла на штурм Курганной высоты. А ведь часть защищавших ее войск Н. Н. Раевского (восемь батальонов из 7-го корпуса) уже была переброшена Багратионом на истекавшие кровью флеши.

Атакуя в центре, Наполеон рассчитывал затруднить переброску войск с правого фланга русской армии налево к Багратиону.

Таким образом, он рассчитывал посодействовать Даву и Нею по быстрее разгромить левое крыло Багратиона.

Первую атаку Бруссье отразили!

Раевский лично руководил боем!

Незадолго до Бородинского сражения он повредил ногу, и столь серьезно, что, как он сам говорил, «едва только в день битвы мог быть верхом». Но он не на секунду не отвлекался на свою рану, продолжая отдавать приказы.

Положение на батарее стало критическим!

К тому же начала ощущаться нехватка снарядов!

Бонапарт обрушил на ее защитников огонь 120, а затем 150 и более орудий. После взятия Бородина, Семеновских флешей, центр русской позиции – Курганная батарея – оказался под огнем с трех сторон.

Гранаты и ядра бороздили землю рикошетом, крушили все на своем пути!

А ведь случалось всякое…

Так, одно вражеское ядро ударило прямо в жерло… дула русской пушки, но… внутрь не проскочило, а отскочило назад и бессильно закрутилось на земле. Окровавленные и черные, словно черти, от пороховой гари, русские канониры громко схохмили: «Видать, не по калибру пришлось… (здесь мы пропустим соленое солдатское словцо) …нашей „девки“!!!»

…Кстати, характер наступления французов на центр русской позиции был сродни тому, что обрушился на них на Семеновских флешах. Точно так же, как действовали тяжелые батареи Сорбье и Фуше против войск Багратиона, теперь заработали против батареи Раевского и дальнобойные орудия из корпуса пасынка Наполеона принца Эжена де Богарнэ. Находясь на высоте западнее Бородино – почти в полутора верстах от Курганной батареи, т.е. на предельной для эффективного огня дистанции – орудия д’Антуара принялись методично поливать ее смертоносным огнем. Вскоре к ним присоединилась артиллерия гвардейского генерала Сорбье. Будучи одним из лучших артиллерийских начальников той богатой на военные таланты поры, он быстро перенацелил с Семеновских флешей подчиненные ему 85 дальнобойных орудий на Курганную высоту. В результате огневой шквал французов был еще сильнее, чем против Багратионовых флешей. Постоянными атаками на батарею Раевского, Наполеон заставлял русских наращивать здесь свои силы и держать в развернутых порядках большие массы войск. Сведенные в большую батарею дальнобойные орудия его пасынка вместе с орудиями Сорбье прямо как в «тепличных условиях» учебного полигона безнаказанно уничтожали сгрудившиеся войска русских. Выдвинутое положение Курганной высоты лишь облегчало задачу французских канониров: их перекрестный анфиладный огонь был максимально эффективен. Все, что не попадало в батарею, накрывало плотно стоящие сзади и по бокам русские войска. В сложившейся ситуации то, что русские самоотверженно отражали пешие и конные атаки врага на редут Раевского, мало что меняло. Ведь чем дольше они держались на Курганной батарее и вокруг нее, тем больше росли их… потери, в первую очередь от французского артобстрела, значительно превосходя потери Наполеона и меняя, тем самым, общее соотношение сил в пользу Бонапарта. Противодействовать его батареям, отодвинутые назад к Семеновскому оврагу русские батареи, не могли – сектор обзора перекрывался Семеновскими высотами с их полуразрушенными флешами. Итак, на Курганной батарее в усиленном варианте повторялась по истине дьявольская задумка Последнего Демона Войны, воплощенная им на Семеновских флешах – истреблять русских издалека дальнобойной артиллерией («Я повалю их своей артиллерией!»). Оставаться на позиции означало для русских обескровливание их армии французской артиллерией; отход с врагом «на плечах» (трудно себе представить, как это можно было бы проделать, когда на тебя наседают огромные массы пехоты и кавалерии противника!?) грозил катастрофой – прорывом центра обороны и полным поражением; самим атаковать французов, имеющих превосходство во всем – смерти подобно! Снова, как и на Багратионовых флешах, русским приходилось: «Стоять и умирать!» Командир гвардейского Измайловского полка Кутузов потом докладывал: «Истребляя ряды наши, неприятельский огонь не производил в них никакого беспорядка. Ряды смыкались и были поверяемы с таким хладнокровием, как бы находились вне выстрелов». Вот она – во всей своей красе «загадочная русская душа»…

Во второй атаке на «батарею Раевского», войска Богарнэ поддержала образцовая дивизия генерала Морана из I-го корпуса Даву, в частности, пехотинцы 30-го линейного полка из бригады генерала Шарля-Огюста-Жана-Батиста-Луи-Жозефа Боннами де Бельфонтена (1764—1830). Последний лично шел во главе своей бригады со шпагой в руках, увлекая солдат за собой на вражеский редут.

Генералы Паскевич и И.В.Васильчиков 1-й со своими поредевшими батальонами кинулись в штыковую контратаку, но враг, все же, сумел ворваться на высоту и в люнет. Первым на нее буквально «взлетел» отчаянный смельчак Боннами. Завязался ожесточённый рукопашный бой: русские пушкари отбивались банниками, тесаками – чем попало! Во время этой резни генерал Раевский чуть не попал в плен. Практически вся орудийная прислуга и офицеры полегли на редуте, но не отступили.

Как принято считать, положение спасли подоспевшие на помощь и отбросившие французов солдаты 3-го Уфимского полка вместе с остатками 18-го, 19-го, 40-го егерских полков во главе с генералом А. П. Ермоловым и начальником всей русской артиллерии генералом Александром Ивановичем Кутайсовым (30.8.1784, С.-Петербург – 26.8.1812, Бородинское поле), который погиб в этой эпической атаке. (Его тело так и не обнаружили – нашли лишь орден Св. Георгия III-го класса и золотую именную наградную саблю «За храбрость»! ) Французов перекололи или прогнали.

Пощадили лишь израненного (от 15 до 21 колото-рубленных ран!) отчаянно смелого бригадного генерала Боннами. Его взял в плен (вернее, снял со штыков!) фельдфебель Золотов. Да и то, ушлый француз, видя, какой ужас творится вокруг, опасаясь, что его чин не произведет достаточного впечатления, пошел на хитрость и назвался… самимМюратом! Позднее он подружился с Ермоловым и встретился с ним, уже генерал-лейтенантом, спустя пару лет в боях за Францию.

Несмотря на сильную контузию ядром, сам Ермолов еще какое-то время руководил обороной этой важнейшей позиции в русской обороне, пока не был повторно серьезно контужен (на этот раз – картечью в шею) и не унесен с поля боя.

Между тем, смертельное ранение командовавшего левым флангом русской обороны Багратиона и последовавшее затем его расстройство вынудило Кутузова сделать «ход конем». Он бросил в обход мало задействованного в битве левого фланга Наполеона казачьи полки Платова и кавалерийский корпус Уварова. Атаки неприятеля временно приостановились и Кутузов успел-таки подтянуть резервы на левый фланг и к батарее Раевского.

Совершенно обескровленный некогда 10-14-ти (данные разнятся) тысячный корпус Раевского – «корпус мой так был рассеян, что даже по окончании битвы я едва мог собрать 700 человек…» – рапортовал Кутузову Раевский – был отведен во вторую линию. (К исходу дня стало ясно, что убыль «раевцев» составила 1.350 убитыми, 2.790 ранеными и 1.900 пропавшими без вести, т.е. от корпуса не осталось и одной полноценной дивизии!)

Для обороны батареи была направлена 24-я пехотная дивизия из VI-го корпуса Дохтурова под началом генерал-майора Петра Григорьевича Лихачева (1758 – 1812) и руководил ее обороной уже сам командующий 1-й Западной армии Барклай-де-Толли. И очень скоро для «лихачевцев» и их много повидавшему на своем тяжелом ратном веку (начинал он его 40 лет назад с Кубанского похода А. В. Суворова) пожилого уже генерала началась… «Голгофа»!

На Курганную батарею снова обрушился умело скоординированный Бонапартом и его артиллерийскими генералами перекрестный шквальный огонь свыше трех сотен французских орудий, на штурм высоты одновременно устремились тяжелая кавалерия и пехота неприятеля.

Обе стороны несли огромные потери. Батарея Раевского получила от французов прозвище «могила французской кавалерии».

…Между прочим, лучше всех описал потом суть кровавого побоища («мясорубки»), царившего на бородинском поле старый русский солдат: «Под Бородиным мы сошлись и стали колоться. Колемся час, колемся два… устали, руки опустились! И мы и французы друг друга не трогаем, ходим как бараны! Которая-нибудь сторона отдохнет и ну опять колоться. Колемся, колемся, колемся! Час, почитай, три на одном месте кололись!»…

И всё же, около 16 часов ценой колоссальных потерь батарея была взята врагом. Курган вырос в высоту на несколько метров за счет… наваленных друг на друга трупов русских и наполеоновских солдат.

…Междупрочим, биограф Барклая-де-Толли С. Ю. Нечаев склонен объяснять захват Курганной высоты – «ключевой позиции» русских – ее плохой укрепленностью «с помощью искусства», как это обещал в своем знаменитом письме российскому императору М. И. Кутузов перед битвой. «Необходимые насыпь и ров так и не были закончены к началу сражения, – пишет он – Вал не достигал требуемой высоты, а амбразуры были приготовлены только для десяти орудий. В ходе атаки вал ополз, и все укрепление, в конце концов, стало представлять собой лишь группу орудий на возвышении»…

Однако после падения батареи дальнейшего продвижение врага в центр русской армии уже не последовало. С наступлением темноты сражение прекратилось, а упорная оборона «батареи Раевского» стала славной вехой в истории русского оружия, прославившей имя Николая Николаевича Раевского.

…Кстати, сам Раевский, за героическую оборону Курганной высоты был представлен к ор. Св. Александра Невского с следующей характеристикой: «Как храбрый и достойный генерал с отличным мужеством отражал неприятеля, подавая собою пример». Ныне о подвиге солдат Раевского в кровавый день Бородина напоминает памятник, установленный на месте батареи Раевского на Бородинском поле…

На военном совете в Филях, состоявшемся 13 сентября, Раевский вместе с генералами Барклаем, Уваровым и Остерманом-Толстым высказался за оставление Москвы: «Я сказал, что… более всего нужно сберечь войска… и что мое мнение: оставить Москву без сражения, что я говорю как солдат».

…Правда, другая версия гласит, что Раевский высказался несколько иначе: «Есть два пути. Выбор одного из них зависит от главнокомандующего. Первый – дать бой французам, второй – оставить Москву и сохранить армию. Говорю это как солдат»…

М. И. Кутузов, как главнокомандующий, принял единственно верное после тяжелейших бородинских потерь решение покинуть Москву.

…Кстати, Раевский один из немногих среди русских генералов отчетливо осознавал, что победить Последнего Демона Войны можно лишь «… его изнурением, что мы, прежде всего, осуждали»…

При отступлении от Москвы к Тарутину Раевский одновременно с Милорадовичем командовал частью армейского арьергарда, «оставляя на каждой из дорог, пересекаемых войсками, по одному из полков с целью при появлении неприятеля отступать по той дороге, на которой он был оставлен». В результате, оставив эти «заслонные посты», сам Раевский со своими основными силами ночным маршем благополучно ушел за главными силами Кутузова, а введенные в заблуждение авангардные части Мюрата, атаковав «заслонщиков» по Рязанской дороге, дошли до самых Бронниц, потеряв из виду на несколько дней Кутузова.

Комплектность обескровленного при Бородине корпуса Раевского была восстановлена за счет рекрутов до 11,2 тыс. чел.

Однако вскоре Наполеон был вынужден оставить сгоревшую столицу России.

19 октября его армия начала отступление в сторону Калуги в надежде на отход на запад по еще не пострадавшим от войны южным районам России.

24 октября состоялось крупное сражение под Малоярославцем.

6-й пехотный корпус генерала Д. С. Дохтурова оказал упорное сопротивление неприятелю, город несколько раз переходил из рук в руки. Наполеон вводил в бой всё новые и новые части, и Кутузов решил направить на помощь Дохтурову корпус Раевского. Подкрепление в лице Орловского, Ладожского, Полтавского и Нижегородских пехотных полков сходу брошенных в самое пекло сражения, пришлось как нельзя кстати, и Малоярославец так и не достался неприятелю.

Наполеон не сумел прорваться к Калуге, и был вынужден продолжить отступление по уже разорённой ими Смоленской дороге.

Действия Раевского, потерявшего в боях с итальянской королевской гвардией Эжена де Богарнэ под Малоярославцем 428 чел. убитыми, ок. 1300 ранеными и ок. 900 пропавшими без вести, были оценены по достоинству: его наградили ор. Св. Георгия III-го кл.

Хотя сам Раевский весьма иронично оценил ход Малоярославецкого сражения: «… должно сознаться, что честь битвы принадлежит французам… заметно было, что князь Кутузов избегал общей, решительной битвы, кое успех мог быть сомнительным…»

Силы французов, стремительно отступавших к западным границам России, таяли с каждым днём.

В ноябре, в ходе трёхдневного сражения под Красным, где Наполеон понес серьезные потери, солдаты Раевского снова отличились. Причем, это произошло в схватках с остатками корпусов Эжена де Богарнэ, так и маршала Нея – «храбрейшего из храбрых», которым Раевский не раз успешно противостоял по ходу всей Отечественной войны 1812 г.