К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том II. Первая шеренга!

Ходили слухи, что причиной его ссоры с Николаем Михайловичем – военачальником сколь талантливым, столь и необоснованно резким и (как и его знаменитый отец Михаил Федорович – екатерининский генерал и павловский фельдмаршал) даже грубым – было ироничное высказывание Раевского, что Каменский 2-й «трус и не мог хладнокровно слышать ядра».

Будучи на короткой ноге с Петром Ивановичем Багратионом, Николай Николаевич вскоре оказывается под началом последнего в качестве командира 26-й пехотной дивизии, перешедшую вскоре по начало генерал-майора Ивана Федоровича Паскевича.

24 июня 1812 года Великая армия Наполеона вторглась на территорию России.

Раевский на этот момент возглавлял во 2-й Западной армии генерала П. И. Багратиона 7-й пехотный корпус, который на тот момент состоял из 26-й и 12-й (генерал-майора П. М. Колюбакина) пехотных дивизий, Ахтырского гусарского полка с конноартиллерийской ротой и 84 орудий.

Из-под Гродно 39-48-тысячная (данные о численности сильно колеблются) армия Багратиона начала отступление на восток для последующего соединения с 1-й Западной армией М. Б. Барклая-де-Толли.

В ту пору Раевский слыл одним из самых горячих сторонников пылкого грузинского князя Багратиона, который по своему складу воинского характера был совершенно убежден в том, что «лучший способ закрыть себя от неприятеля есть разбить его». И, все же, пришлось Николаю Николаевичу познать тогда все тяготы отступления 2-й Западной армии от самой границы до Москвы.

С целью не допустить соединения двух русских армий, Наполеон послал наперерез Багратиону мощный (от 45 до 64 тыс.) корпус «железного маршала» Даву, а вдогонку бросил войска своего младшего брата Жерома Бонапарта, который смог занять Минск.

Даву первым оказался в Могилёве на Днепре.

Таким образом, неприятель опередил Багратиона и оказался к северо-востоку от 2-й русской армии. Обе стороны не имели точных сведений о силах противника, и Багратион, подойдя к Днепру 60 км южнее Могилёва, снарядил 7-й пехотный корпус Раевского, чтобы попытаться «прощупать противника», если получиться отбросить его от города и расчистить прямую дорогу на Витебск для основных частей 2-й армии, либо переправляться через Днепр ниже Могилева.

Утром 11 (23) июля произошел встречный 10-ти часовой бой (Багратион образно назвал его – «усиленной рекогносцировкой») между противниками под деревнями Салтановкой и Дашковкой (11 км вниз по Днепру от Могилёва). Со стороны Даву было порядка 20—21,5 тыс. чел. и 55—60 пушек, тогда как у противостоявшего ему 7-го пехотного корпуса Раевского (26-я и 12-я пехотные дивизии и Ахтырский гусарский полк), подкрепленного Киевским, Харьковским и Черниговским драгунскими и тремя казачьими полками, сил было несколько меньше – от 11 до 16,5 тыс. чел., но при 84 (108?) орудиях. Преимущество у Даву было, но – для «рекогносцировочного мероприятия» не столь опасное.

Природные условия (глубокий овраг, по дну которого протекал ручей) не позволяли противникам применять кавалерию в полной мере и в основном друг с другом сходилась «царица полей».

Враг укрепился на выгодных позициях, перекрыв русским дорогу к Могилеву.

Еще в 7 утра авангард корпуса Раевского (6-й и 42-й егерские полки генерала-адъютанта И. В. Васильчикова 1-го) предпринял попытку потеснить противника. Даву принял ответные меры и тогда по приказу командующего 7-м пехотным корпусом Раевского 26-я пехотная дивизия генерал—майора И. Ф. Паскевича – очень крепкого профессионала без заметно слабых мест – пошла в обход правого фланга неприятеля. Сам он с 12-й пехотной дивизией генерала—майора П. М. Колюбакина двинулся на Даву в лоб. Раевский написал тогда Багратиону: «Неприятель остановился за речкой. Мы отошли 6 верст, у них место крепкое, я послал Паскевича их обойти, а сам, с Богом, грудью».

По началу у напористого и мастеровитого Паскевича все складывалось удачно и его дивизия взяла д. Фатово, но Даву очень во время ввел в дело резервы (часть 108-го и 61-го линейных полков) и отбил врага, хотя перейти в наступление его пехоте, все же, не удалось.

Правда, и лобовая атака Смоленского пехотного полка с самим Раевским во главе со словами: «Солдаты! Я и мои дети откроем вам путь к славе! Вперед за царя и отечество!» на плотину возле Салтановки тоже не принесла успеха.

А кое-кто и вовсе полагает ее неудачной.

…Между прочим, сугубо по легенде, рядом с Николаем Николаевичем в этот момент шли сыновья: 16-летний юнец Александр и совсем еще мальчишка – 10-летний Николаша. Якобы в момент решительной атаки на французские батареи бесстрашный отец повел их во главе колонны Смоленского полка. Если меньшого он держал за руку, то старший, схватив знамя, лежавшее подле убитого в одной из предыдущих атак русского подпрапорщика, сам кинулся впереди строя на врага. Беспримерный героизм командира и его детей сделал русскую атаку неотразимой. Так своей жене он писал: «Вы, верно, слышали о страшном деле, бывшем у меня с маршалом Даву… Сын мой Александр выказал себя молодцом, а Николай даже во время самого сильного огня беспрестанно шутил. Этому пуля порвала брюки; оба сына повышены чином, а я получил контузию в грудь, по-видимому, не опасную». Однако позднее сам Раевский отрицал, что его сыновья, в частности, младший Николай, ходили с ним в штыковую контратаку. И, тем не менее, после сражения под Салтановкой имя Раевского, готового ради Отечеств пожертвовать своими единственными сыновьями, стало известно абсолютно всей армии. Именно после Салатановки Николай Николаевич стал одним из самых любимых солдатами и всем народом генералов той поры, богатой на храбрецов и умельцев в ратном деле…

Восхищённый геройством генерала, знаменитый русский поэт В. А. Жуковский посвятил ему такие строчки:

Раевский, слава наших дней,
Хвала! Перед рядами
Он первый грудь против мечей
С отважными сынами!
Впрочем, чему тут удивляться?

Так пишется славная история того или иного народа, причем, во все времена…

Сам Раевский был ранен картечью в грудь и в правую ногу, но его геройство (и, предположительно, его сыновей – подростка и отрока?) не привело к победе.

Понеся большие потери (2.504 чел., тогда как противник: по русск. данным – от 3 до 5 тыс., а по франц. – лишь чуть более 1 тыс. чел.) войска Раевского остановились, так и не сбив врага с его выгодных позиций.

В сгущающихся сумерках Даву, полагая, что скоро должны подойти основные силы Багратиона, приказал отложить сражение до следующего дня, когда он сам рассчитывал сосредоточить под Салтановкой весь свой мощный корпус.

Первое серьезное (10-ти часовое!) полевое сражение части 2-й армии Багратиона с противником не принесло ей победы.

…Кстати сказать, считается, что в том памятном для россиян сражении со стороны Багратиона было допущено несколько ошибок. Так, плохо сработала разведка и Раевский был брошен в бой в надежде, что французов всего лишь 6 тыс. человек! К тому же, позицию Даву выбрал наилучшую из всех тех, что можно было там найти: его генерал-квартирмейстеры знали свое дело крепко и «ели горький солдатский хлеб не зря»! По сути дела она была «почти неприступная». Оказавшийся тогда в войсках Багратиона, человек Барклая, знаменитый разработчик план «скифской войны» с Наполеоном подполковник-квартимейстер П. А. Чуйкевич, писал своему шефу: «… позиция неприятеля была прекрепкая, мы ее упустили накануне». Мало того, что русские недостаточно искусно провели рекогносцировку, так они еще и слишком поспешно пошли в атаку. И, наконец, в решающий момент Багратион не рискнул подкрепить Раевского новыми силами. Он не желал «пирровой победы»: у него была иная задача – прорваться на соединение с Барклаем…

Столь нерадужные последствия «усиленной рекогносцировки» Багратиона убедили его в невозможности успешного прорыва через Могилев и необходимости переправы основных сил 2-й Западной армии через Днепр южнее Могилёва у Нового Быхова. В связи с этим корпусу Раевского было однозначно приказано отойти от Салтановки к Дашковке и «стоять на смерть» весь следующий день, сдерживая неприятеля, пока будет идти переправа.

Именно эти маневры Багратиона вынудили ожидавшего (в течение суток либо даже двух?) повторного сражения Даву стянуть в единый кулак все свои наличные силы. Ведь ему был дан суровый приказ не допустить 2-ю Западную армию к Витебску. Действуя согласно предписанию своего императора, наполеоновский маршал упустил время и переправа у Нового Быхова прошла успешно. Багратион со своей армией двинулся к Смоленску на соединение с армией Барклая. Даву узнал об этом лишь спустя сутки. Наполеона весть о спасении армии Багратиона от, казалось бы, неминуемого разгрома, привела в ярость.

Тем временем Раевский, прикрыв по приказу Багратиона отход последнего у деревни Дашковка, 12 (25) июля в арьергарде 2-й армии тоже начал движение на Смоленск.

Николай Николаевич был не доволен своим командующим, полагая, что если бы его во время поддержали главные силы 2-й Западной армии, то вполне можно было бы рассчитывать на успех. Но царь категорически приказал Багратиону избегать больших столкновений с врагом и, маневрируя, уходить на соединение с Барклаем.

Однако Наполеон, использовав медленное продвижение русской армии, решил зайти в тыл Барклаю, обойдя его левый фланг с юга, для чего форсировал Днепр западнее Смоленска.

Здесь на пути авангарда французской армии оказалась 27-я пехотная дивизия генерала Д. П. Неверовского [от 6 до 7,2 – 7,5 тыс. (данные разнятся) в основном необстрелянных новобранцев, и всего лишь 14 орудий], прикрывающая левый фланг русской армии. На его дивизию (6 полков), драгунский и три казачьих полка (или даже эскадрона; данные разнятся) навалилась многочисленная кавалерия самого Мюрата – то ли более 8 тыс., то ли целых 15 тыс. всадников (сведения очень сильно расходятся).

По свидетельствам очевидцев, причем с обеих сторон, в том бою «сглупил» наполеоновский зять, маршал Мюрат. Вместо того, чтобы позволить пехоте шедшего позади маршала Нея, выйти вперед и разгромить каре пехоты противника с помощью артиллерии, которая застряла в тылах и вот-вот могла прибыть на поле боя, азартный Мюрат бессмысленно кидал в атаку волнами свои кавалерийские эскадроны. Проку от этих лихих наскоков оказалось мало.

Упорное сопротивление, оказанное 2 (14) августа дивизией Неверовского под Красным, на целые сутки задержало наступление французов на Смоленск, и дало время перебросить к городу корпус генерала Раевского. 3 (15) авг. в 6 км западнее Смоленска он соединился с обескровленной дивизией Неверовского, потерявшей по дороге от Красного чуть ли не до трети своего состава. Под началом русских генералов набралось до 15 тыс. регулярных войск при 76 орудиях. В Смоленске к ним присоединились еще ок. 6 тыс. ратников смоленского ополчения.

Положение Раевского было крайне тяжёлым: превосходство врага было подавляющим (правда, данные очень сильно разнятся). Ему предстояло практически в одиночку удержать город хотя бы на один день до подхода основных сил.

Ночью на военном совете было решено сосредоточить главные силы внутри Старой Смоленской крепости, но также организовать оборону и в предместьях. Николай Николаевич выехал за город, намечая расположения войск. Предполагалось, что основной удар неприятель нанесёт на Королевский бастион – центр всей оборонительной линии. Раевский поручил его защиту командиру 26-й пехотной дивизии генералу И. Ф. Паскевичу.

Буквально за несколько часов Раевский сумел организовать оборону города. Здесь в полную силу проявились его организаторские способности и тактическая выучка.

Утром следующего дня под прикрытием артиллерии в атаку устремилась многочисленная кавалерия Мюрата. Она сумела потеснить уступавшую ей численно русскую конницу, но удачно расположенная Раевским русская артиллерия, в свою очередь, остановила наступление врага. Тем временем в атаку пошла пехота корпуса маршала Нея. Тремя мощными колоннами во главе с самим маршалом она двинулась на Королевский бастион. Однако войска Паскевича сумели отбить нападение.

К 9 утра к Смоленску прибыл сам Наполеон.

Он приказал открыть мощный артиллерийский огонь по городу. Страшный шквал огня обрушился на защитников Смоленска. Позднее Ней предпринял ещё одну попытку штурма, но и она не удалась: Паскевич лично водил остатки Ладожского, Нижегородского и Орловского полков в штыковые контратаки.

К вечеру вражеский огонь стал стихать…

Если бы Наполеону удалось быстро овладеть городом, он мог бы, переправившись через Днепр, ударить в тыл разрозненным русским войскам и разгромить их.

Эта угроза была предотвращена благодаря стойкости солдат Раевского.

…Между прочим, потом историки предполагали, почему во второй половине первого дня сражения за Смоленск Наполеона неожиданно остановил все атаки своей армии. Якобы, не наращивая атаки, он пытался дать русским вернуться в Смоленск, в надежде, что подошедшие на подмогу обе русские армии ночью выйдут из города на дорогу к Красному, чтобы дать столь желанное для него генеральное сражение. Но утром 5 августа, когда рассвело, Наполеон понял, что и на этот раз, как раньше под Вильно, и под Свенцянами, и у Дриссы, и под Могилевым, и под Витебском русские не собираются вступать с ним в решающую битву. Только тогда Бонапарт усилил свой натиск. Стало ясно, что в первый день сражения он допустил ошибку, не раздавив тогда сильно уступавшего ему численно войска Раевского. Сам Раевский потом признал, что «если бы неприятель употребил в первый день сражения такой же неослабный напор, какой он употребил на другой день, … то, конечно, было бы существование русской армии и жребий войны решен был невозвратно!»…

Еще утром 4 августа Н. Н. Раевский получил от П. И. Багратиона записку: «Друг мой, я не иду, а бегу. Желал бы иметь крылья, чтобы соединиться с тобою. Держись, Бог тебе помощник!»

Князь Петр так и не пришел на помощь другу…

Дело в том, что Барклай отправил его армию на Московскую дорогу, чтобы не позволить Бонапарту обойти левый фланг русских.

5 (17) августа изнурённый осадой корпус Раевского по приказу Барклая сменили свежие части корпуса Д. С. Дохтурова и дивизии П. П. Коновницына с принцем Е. А. Вюртембергским.

На другой день, когда 7-й корпус Раевского уже начал отступление к Москве, сражение за Смоленск продолжилось, но Наполеон не сумел достичь поставленных целей: ни предотвратить соединение 1-й и 2-й армии, ни разбить их под Смоленском. А 6 (18) августа русские войска оставили город, предварительно взорвав пороховые склады и мосты.