Провинциальная богема. Сборник прозы

мелькают лица, много лиц
то от Гомера, то от Сартра,
то от Лимонова… К чему
отдать всю сущность одному?!

Прощай! На стороны и страны.
Прощай! Пусть измерений нет.
Моей мучительной нирваны
допет коротенький куплет,
красноречивый, как скелет,
тупой, как лапоть иностранный,
и старомоден, как… К чему
отдать всю сущность одному?!

Прощай! Лети, Христос с тобою.
Прощай! Не лги, не дам успеть.
Как звонко, сладко успокоит
оркестра траурная медь,
звуча внутри, где можно петь,
себя не чувствую изгоем, —
давать, чтоб взять нельзя… К чему
отдать всю сущность одному?!

ВАРИНА. Люба, а позволь задать нелепый вопрос? Как-то у тебя там Саманта?.. Ну, подскажи? Я сейчас язык сломаю…

ГОРЬКАЯ. Самантабхадра?

ВАРИНА. Это что? Фигура речи, звуковое оформление рифмы или нечто значимое и существенное?

ГОРЬКАЯ. Золото мое, это в индийской мифологии Будда – всеблагой. Символ безграничности природы ума. Кстати, его цвет тела – темно-синий, символизирует то же самое. А белый цвет его супруги – это символ пустоты природы ума. А их союз обозначает неразрывное единство блаженства и пустоты!

ВАРИНА. Исчерпывающе!

ЛИПИН. Как изящно передана суть мучительной трагедии! Она расстается с человеком, с собственной иллюзией его мифологических достоинств. Ей становится горько от потерянных надежд, бесполезности трат времени и своей энергии на одного, и, видимо, единственного. «К чему отдать всю сущность одному?!» – этот лейтмотив определяет все это, с ней происходящее. И она открывает глаза на новый мир более насыщенный и содержательный. «Мелькают лица, много лиц…» Она прощается с возлюбленным. Находится уже там, в мучительном освобождении, в свободе выбора и возможностей. В нирване!

МИЛЕШКО. Да, поклонник Венеры и Канта был более категоричен! Тут же, у Любы – широкие перспективы… От Гомера и Сартра, от Лимонова и… до всех остальных!

МАРЦИНКЕВИЧ. Да, у меня категории глубоки, как яма… бездна… Любовь Ивановна, а к чему тут такое высокое и вдруг такое низкое потребительство: «Давать, чтоб взять нельзя». Это ж как понимать? Просто обрушение всяких устремлений и понятий? Я понимаю, что взять нельзя, но давать-то зачем?!

ГОРЬКАЯ. А давать, вероятно, чтоб обрушать!..

ЗАРУБИН. А я в улете от недостатков возлюбленного: «Красноречивый, как скелет, тупой, как лапоть иностранный!»

Только вслушайтесь в музыку определений?!

А, по сути, я так же восхищен, как Андрей. Поклонники у ее ног!

ГОРЬКАЯ (грустно). Друзья, я польщена, но пьяна я от прозы!

МИЛЕШКО. Люба, как смеешь ты отрекаться от существа своего? Понял: это зловредное влияние хмеля!..

ГОРЬКАЯ. Евгений Сергеевич!? Вместо комплиментов в алкоголички записал? Воздастся вам у черта на куличках!..

Воцарилось непродолжительное молчание.

МИЛЕШКО. Люба получила свою минуту славы… А теперь предлагаю Ольге эксперимент. Вот изволь! Ты на память излагаешь свой прошлый рассказ. Я тебя перебиваю… и делаю вставки на свое усмотрение. Что из этого получится – посмотрим. Оля, согласна?

ВАРИНА. Я не уверена, но можно попробовать.

МИЛЕШКО. Тогда пробуй. Поехали!..

ВАРИНА. Рассказ называется «Маша и Паша». «Маша сидела у окна. Угрюмо и уныло смотрела на увядшую пожелтевшую листву березы. Той березы, что помнила еще с малолетства, когда еще только открылись глаза на этот новый для нее загадочный мир. Березка тогда торчала жиденькой голой стрункой, с тонкими гвоздиками веток. А на этих гвоздиках причудливыми бабочками трепетали вскрывшиеся из почек смолистые листики.

Грустно было оттого, что Паша не пришел на последнее свидание…»

МИЛЕШКО(подает знак рукой). Паша был пунктуален. Он, как стреляный щегол, поджимал раненую лапку к белой грудке, садился меж пожухлых листочков березы и щебетал Маше сердечные песни о главном! Как он был красив при этом! Одной Маше было только это известно.

ВАРИНА(улыбается). Ну, Евгений Сергеевич?!

МИЛЕШКО. Продолжай, продолжай, Оля!

ВАРИНА. «За березкой, через улицу, сосед дядя Яков рубил дрова. Отчетливо видно было, как за плетеным тыном полумесяцем летала его тяжелая кувалда. Тук-тук, трещали, отлетая от очередной чурки поленья. Дядя Яков при каждом взмахе громко крякал, и ожесточенно сдувал с бархатных усов капли пота.

Маша вздрагивала при мысли о том, что в дверь так же стукнет любимый. Замирала в ожидании… и ждала… Ждала – непостижимого…»

МИЛЕШКО(подает знак рукой). В русских селеньях девушки томятся разгадыванием таинств жизни. Яков стучит: тук-тук, а Паша где-то рядом бродит. Или как щеголушка – летает! Непременно рядом, и летает! Перышки крыльев с черно-желтым оперением распускает, и клювиком с малиновым ободком щебечет все громче и громче. А дядя Яков все тук-тук, тук-тук…

ВАРИНА. Евгений Сергеевич, издеваетесь?

МИЛЕШКО. Дальше давай, заканчиваем…

ВАРИНА. «Плетень дяди Якова усыпан разнообразными горшками и чугунками. В народе есть поверье, что они отгоняют диких животных и птиц, оберегая домашний скот. В детстве Маша любила бегать вдоль этого забора с обломком сухой палки, стучать ей по горшкам, как по клавишам, и петь. Петь так же задорно и весело, как Утесов в фильме „Веселые ребята“. Это было так занятно и увлекало, что однажды в запарке Маша разбила горшок… Было не до веселья».

МИЛЕШКО. Маше сейчас было грустно. Желание увидеть любимого было выше всяких ее сил… И вдруг из уголка окна блеснул ослепительный луч солнца – она крепко зажмурилась. А когда протерла пальцами глаза – увидела в окне Пашу! Он скакал вдоль плетня, так же как она в детстве, но не с сучковатым обломком палки, а на крыльях. Он прыгал с горшка на горшок, но уже не как красавец щегол, а как орел с гордо поднятым клювом. Маша замкнула дверь на крючок и подумала: «Если придет – духу открыть не хватит, и не буду…» Дверь сыграла: тук-тук-тук. Силы Машу покинули, но на крючок хватило… Маша любила Пашу, а стервец Паша – полюбил Машу!..

Вот и сказке конец…

Все аплодируют.

ЗАРУБИН. Предлагаю практику пародий исполнять системно!

ВАРИНА. Если появятся желающие на такую экзекуцию…

МАРЦИНКЕВИЧ. Но ведь это шедеврально! Полет мысли!.. Да-да, щеглы – красавцы, а только орлы по-настоящему любить могут!..

ЗАРУБИН. Кстати сказать, сидит во мне заноза сомнений.… Как может быть так, что персонажи, например, у Достоевского часто бывают умные, порой мудрые, глубокие – размышляющие?! А вот возьми ты Шукшина, ну, на худой конец, Горькую…

ЛИПИН. Да зачем же так, такую! (Поднимает вверх палец.) И на «худой конец»?!

ЗАРУБИН. Андрей, все мы поклонники Эроса. Слабы человеческие души! Чего скрывать…