Хан с лицом странника

Вот тогда-то он решил бежать по приходу тепла, когда стает снег и прилетят птицы на сибирские реки и озера.

Аниса со второй половины зимы раздалась и потяжелела. Она ходила по городку, гордо выставляя вперед обозначившийся живот. Едигир сперва отнесся к этому событию довольно равнодушно, но постепенно стал проявлять к ней больше внимания и, как-то перебирая в очередной раз золотые монеты, решил смастерить ей монисто. Он раздобыл необходимые инструменты и долго тайком проделывал в тяжелых кружках отверстия и затем, снизав на прочную нить, спрятал в колчан.

Едва началась потайка и река подле городка тяжело вспучилась бурым ледяным покровом, как Едигиром овладела жажда деятельности. Он попросил у хана Аблата наконечников для стрел и принялся заготовлять древки под них. Аблат втайне радовался, что смог заполучить такого воина, думая привязать к себе пленника после рождения ребенка крепче, нежели любая веревка. Ему виделось, как под предводительством Ярсулы его воины прогонят коварных соседей и отвоюют захваченные ими земли. Хан радовался, что так легко победил пришельца, и велел ему дать все, что тот запросит.

Уже стали набухать почки на деревьях, а на реке появились длинные забереги, и мужчины на берегу конопатили и смолили лодки для первой рыбалки, когда в землянку к Едигиру прибежал малолетний брат Анисы.

– Пошли, тебя зовут, – махнул он рукой.

Аниса не показывалась последние дни, не выходила из землянки родителей, и Едигир догадывался, что ей пришел срок рожать.

Они двинулись с мальчишкой, выбирая просохшие места на еще не освободившейся от весенней влаги земле.

«Вот и земля, как женщина, набухла и раздалась и тоже готовится родить траву, цветы, деревья. И ей, наверное, нелегко носить в себе такой груз, недаром по ночам слышно, как стонет земля», – думал Едигир, вглядываясь в разломы и канавки, появившиеся кругом.

Возле землянки родителей Анисы толпились люди, негромко переговариваясь меж собой. Увидев Едигира, они смолкли. Тяжело ступая и ощущая на себе недобрые взгляды, он прошел мимо и откинул полог.

Аниса лежала на мягких шкурах и тяжело дышала. Едигир повернул голову и увидел сидящую у стены старуху, она держала в руках небольшой сверток, покрытый сверху мягкой овечьей шкурой. Старуха что-то бормотала или напевала под нос, покачивая его.

Аниса, увидев Едигира, повеселела, засветилась мягкой улыбкой и потянулась к нему. Он взял ее руку и, наклонившись, спросил:

– Все хорошо?

– Да, – ответила она, – мальчик… твой сын.

К Едигиру протиснулся отец Анисы и, дружески улыбаясь, похлопал его по плечу, начал говорить о том, какого богатыря родила его дочь, но Едигир, резко дернув плечом, скинул его, руку и, не желая никого слушать, пошел к выходу.

Весеннее солнце ослепило его, и на какое-то мгновение он закрыл глаза, как вдруг услышал чей-то испуганный крик. Нехотя приоткрыв их, он увидел, бегущего человека с высоко поднятой правой рукой.

Едигир едва успел уклониться и подставить ногу юноше, кинувшемуся на него. Тот упал на землю, выронив зажатый в руке нож. Собравшиеся у землянки люди громко кричали, но Едигир не воспринимал этих криков и был готов отразить новое нападение. С земли медленно поднялся тот, кого прозвали Куян, юноша, встреченный Едигиром в лесу, с ненавистью уставился на него.

– Что я тебе сделал плохого? Зачем ты хотел убить меня?

– Ты забрал у меня девушку… А я… а я… хотел взять ее в жены. Я все равно убью тебя.

– Убей, коль сможешь, но я никого не забирал у тебя. На то было ее согласие. Трусам нельзя иметь женщин.

Куян поднес руки к лицу и расцарапал его в кровь, злобно глянул на него и, повернувшись, пошел сквозь толпу, низко опустив голову.

– Э-э-э… герой, – тяжело вздохнул кто-то в толпе. Но по тому, как было это произнесено, Едигир понял, что сочувствие оставалось полностью на стороне несчастного парня. Он вдруг ощутил, насколько в чужом мире находится и как эти люди не принимают его. И даже ненавидят.

Он сделал несколько порывистых шагов, расталкивая людей, смотревших на него со страхом и ненавистью одновременно, и вдруг, остановившись, схватил за плечо изможденного сухого, как ивовый куст старика и закричал ему прямо в покрытое седыми волосками ухо:

– За что вы меня ненавидите?! Чем я вам не угодил? За то, что я воин, а ваш народ боится собственной тени? Так я ли виноват в том? Я вас сделал такими? Ну, скажи мне, старый человек? За что вы меня ненавидите?!

Старик осторожно освободился от его руки и, чуть отстранясь, ответил с кривой улыбкой:

– Ты чужой нам, а чужих никто не любит.

– Но ведь я живу с вами! Я такой же, как вы!

– Волк и овца оба серые, а дружба у них не получается, – обнажил желтые зубы в усмешке старик и повернулся спиной к Едигиру.

– Чужой… Чужой… Чужой… – зашелестела толпа.

Едигир несколько мгновений смотрел на людей, с которыми бок о бок провел зиму, чья женщина родила от него сына, и понял, что никогда не сможет жить спокойно среди них, стать таким же, как они, думать так же, как они. Он сорвал с головы шапку, отер ей вспотевший лоб и, тяжело ступая, ощущая спиной неприязненные взгляды, слыша гул недовольства сзади, пошел к своей землянке.

На небольшой очистившейся от снега площадке все так же стояли мужчины городка, опираясь кто на копья, кто на толстые палки, словно они и не уходили с того места, где он увидел их первый раз. И от них исходила ненависть и неприязнь. Так собаки встречают чужака, щеря клыки, и готовые по первому знаку хозяина броситься и разорвать его просто за то, что он чужой, пришлый.

Возле крепостной ограды на бугорке, осыпанном зеленью первых выбившихся наружу к весеннему солнцу цветов и травинок, сидел Куян, горестно наклонив голову, покусывая ногти на пальцах, кровь сочилась по исцарапанному лицу.

Едигир подошел к нему и опустился рядом на корточки.

– Что мне делать? – спросил он тихо. – Я бы сам давно ушел от вас, но хан Аблат не пускает. Человек не всегда виноват в том, что с ним происходит. Я бежал от врагов, думал среди вас найду друзей, но и тут я никому не нужен. Ты хотел убить меня, так уж лучше бы убил. На, – обратился он к юноше, вытаскивая из ножен свой собственный нож, – убей. Я так хочу!

Но парень подскочил как ужаленный. Попятился от него, испуганно вытаращив глаза.

– Нет, я не могу убить тебя просто так. Не могу…

– Совсем недавно мог, а теперь… Что за народ… – Едигир решительно встал и направился к сторожевой башне.

Едва он подошел к лестнице, как сверху прозвучал повелительный окрик:

– Эй, тебе нельзя подходить к стене. Хан не велел.

– Плевал я на вашего хана. Стреляй! Стреляй! – закричал Едигир. – А то залезу наверх и сброшу тебя вниз. Стреляй, тебе говорят!

Стражник, не ожидавший такого оборота, начал поспешно натягивать тетиву, а Едигир в исступлении затряс приставную лестницу, пытаясь сбросить ее на землю. Вдруг кто-то схватил его за руки сзади и потащил в сторону от башни.

– Идем, я помогу тебе, – услышал он громкий шепот. Обернувшись, увидел Куяна, пытавшегося оттащить его.

– Чем ты можешь помочь мне? Убить? Так ты не захотел это сделать, когда я попросил. Пусть меня убьют здесь… Пусть…

– Я помогу тебе бежать, только умоляю, пошли отсюда. Пошли в твою землянку.

– Ну, хорошо. Пойдем. – Едигир успокоился и зашагал чуть впереди, даже не взглянув на подбежавших к ним мужчин селения, готовых, судя по всему, прийти на помощь Куяну.

В землянке он бросился на старые овечьи шкуры, и в нос ему пахнуло такой кислятиной и затхлостью, что захотелось завыть, закричать во весь голос. Земля со стороны стен отсырела, и талые капельки воды медленно сочились, падали на шкуры, скапливались в лужицы на полу. Не было сил смотреть на убогое помещение, в котором ему предстояло провести остаток жизни. Не для того он остался жив, бежал со своей земли, чтобы сидеть в грязной, осклизлой земляной норе.

Его тревога и недовольство передались, видно, и юноше, который зябко повел плечами, ощутив сырость и затхлость землянки. Он робко подошел к висевшему на бревне колчану Едигира и увидел привязанное сбоку монисто, которое он смастерил в подарок Анисе.

– Какое красивое, – не удержался он от возгласа, – для кого это?

– Возьми, подаришь своей девушке. Она ведь все равно будет твоей. Я не смогу быть ее мужем, – Едигир засмеялся и повернул голову в сторону парня, – я же не вашей породы. Я – чужой!

– Как я могу взять такой знатный подарок? – парень, казалось, и не слышал горестных слов Едигира, – за него можно табун коней выменять. Ай-й-й! Какое красивое!

– Бери! Я дарю тебе. Но дай слово, что, когда подрастет мой сын, не станешь обижать его и, – он чуть помолчал и, словно решившись на что-то, добавил: – Назовите его Едигиром, в честь моего родственника. – Договорились? А теперь давай о деле. Как ты поможешь мне бежать? Говори.