Хан с лицом странника

– Да. Как не понять. – И многозначительно поглядел на Кучума.

Послы с улыбками вошли в ханский шатер и сели, откинувшись на мягкие кожаные подушки.

– Хорошее угощение приготовил хан. Благодарим! Да не оскудеет рука дающего.

– Пусть во благо пойдет вам наше угощение. Я рад добрым словам и готов поделиться с гостями последним.

– Надеемся, что до последнего дело не дойдет, а вот насчет мехов ценных наш повелитель просил заключить негласный договор.

– Что именно желает хан Абдулла?

– Наш хан предлагает союз: ты шлешь ему два раза в год соболиные шкурки, которых в твоем ханстве в избытке, а он обещает тебе оказывать помощь в борьбе с врагами. Кроме того, шейхи и имамы будут вновь отправлены сюда по нашему возвращению в Бухару. Мы видели лишь одну мечеть, да и то в твоей ставке на ханском холме.

– Я думал, что с вопросами веры мне будет позволено самому разобраться, но от помощи не отказываюсь. Шейхам и имамам буду всегда рад.

– Велик Аллах! – проговорили послы.

– Да, Аллах велик и велика вера наша, что Абдулла-Багадур-хан будет не зря брать с меня соболиные меха. По одной шкурке за каждого присланного воина.

– По одной шкурке за каждого воина?! – выговорили они, сделав изумленные глаза. – Хан шутит!

Незаметно для послов в шатер вошел Карача-бек и тихонько опустился на ковер, разложив перед собой письменные принадлежности.

– Какие могут быть шутки, – Кучум выставил перед собой растопыренную ладонь и принялся загибать на ней пальцы, – когда я их должен буду кормить – раз; дать оружие – два; коня – три; платить им за службу – четыре; и еще неизвестно, против кого они повернут оружие, случись у меня неудача. На чужом верблюде легче ехать – коль околеет, то не так и жалко.

– Но воины сами себя могут прокормить и вооружение в бою добудут, на то они и воины…

– Я знаю, каких воинов пришлют мне, – отрезал Кучум.

– Мы пошлем тебе достойных воинов.

– Ну, хорошо, ваши условия.

– Сто шкурок соболя за воина.

– Даже сто беличьих шкурок я бы не дал за них. Мне легче обучить и нанять воинов из числа ближайших соседей, чем платить такую цену за самого доблестного воина из Бухары.

– Ладно, ты можешь сделать это не сразу, а через год, через два. Наш хан готов подождать. Главное, чтобы ты дал свое согласие. Мы верим тебе.

«Зато я не очень верю вам и вашему хану», – готов был рубануть Кучум, но, глянув в сторону визиря, напряженно вслушивающегося в беседу, сдержался и мягко закончил:

– Мне надо подумать. Ответ дам завтра.

– Да, наш повелитель просил передать, чтобы ты не беспокоился насчет малолетнего сына бывших сибирских правителей…

Кучум вскинул настороженно брови. Не сразу понял, о чем речь.

– Мы говорим о малолетнем Сейдяке, что привезен в Бухару.

– Этот выкормыш в Бухаре?!

– А почему хан удивился? Все дороги ведут в священную Бухарскую землю. Не так давно и ты там был. Аллах велел не обижать убогих и сирых. Места под солнцем для всех предостаточно.

– Коварство хана Абдуллы не знает границ!

– О каком коварстве говорит достопочтенный хан? Неужели такой могущественный ныне человек, правитель Сибирского ханства, опасается малолетнего ребенка? Он для тебя не страшен…

– Ты знал о Сейдяке?! – Кучум требовательно выбросил руку в сторону молчаливо сидящего визиря. – Говори, знал или нет?!

– Какие-то слухи доходили и до меня в Бухаре. – Сдержанно ответил тот. – Но я не придал им значения…

«Не придал значения! Так я тебе и поверил. Чего замыслил? Думаешь, я забыл о твоих кознях? Забыл?! Я все помню и вижу, что творится у меня за спиной, и вам не провести меня». – Кучума словно прорвало, и он, вскочив на ноги, сыпал безудержно слова на сидящих перед ним послов и опустившего голову Карача-бека.

– Я нужен Бухаре, чтобы получать от меня драгоценные меха. Все дело в них! Не буду устраивать – меня уберут и посадят другого. Того же Сейдяка, выкормыша бывших сибирских самозванцев. Но не бывать тому! Не бывать! Я требую, чтобы Абдулла-хан, если он действительно желает видеть во мне друга, отправил мальчишку сюда. Пусть он будет рядом со мной. Так и передайте своему хану. Слышите?!

Внутри шатра повисло напряженное молчание, и стали отчетливо слышны крики пирующих воинов. В шатер просунулась голова начальника стражи, и его глаза, встретившись с глазами хана, задали молчаливый вопрос: «Что хан прикажет? Схватить? Убить?» Но Кучум с кривой усмешкой отрицательно мотнул головой. Полог закрылся. Сделав несколько торопливых шагов, Кучум опустился на место и надолго замолчал, теребя заскорузлыми пальцами кисть от подушки. Молчали и послы, верно, сожалея о неосторожно брошенном слове. Наконец, первым заговорил Кучум:

– Ладно, другого от хана Абдуллы я и не ожидал. Верно, каждый поступил бы так на его месте. Но пусть он помнит, что сила есть и в моих руках, – и он тяжело свел вместе могучую пятерню и, словно раздавил в ней что-то, – а главное, главное – это сибирские меха. Они тоже здесь, в моей руке, и я не собираюсь выпускать аркан, накинутый на ханство Сибирское. Никто не заставит меня сделать это, пока я жив! Никто! Запомните! Но мне совсем не обязательно искать друзей лишь в Бухаре. Вокруг много желающих породниться со мной и жить в дружбе.

– Дружба штука опасная, – тихо проговорил, как бы ни к кому не обращаясь, Темир-ходжа. – Предают всегда друзья. Враг он и есть враг. От него знаешь, чего ждать. А от друга надо ждать предательства. Так устроен подлунный мир, и не нам его переделывать.

– Знаю. Не с юнцом говоришь. Почтенный, верно, забыл, что прежние сибирские правители платили дань московскому князю. Соболями. А теперь те же самые соболя могут оказаться в кладовых бухарского правителя. Абдулле-хану надо о том хорошо помнить.

– У нашего повелителя хорошая память, – усмехнулся молодой посол.

– А вы напомните ему, что мне все равно, куда будут идти караваны из Кашлыка: в Московию или Бухару. Мне важно, что я буду с того иметь. Кто смотрит, какой масти мерин, лишь бы служил верно, да тянул дальше.

– О чем хан говорит? – встрепенулись послы. – Царь Иван спит и видит, как бы стать хозяином Сибирского ханства.

– Руки коротки у московского царя! А хан Абдулла разве не о том думает? Покажите мне человека, который не пожелал бы преумножить свои богатства. И какой властелин не мечтает стать более могущественным и откажется от земель соседа. Но, хвала Аллаху, мы далеко отстоим от Московии.

– То, что вчера было далеким, завтра может стать близким. Русские купцы вовсю торгуют по Оби, а северные князьки давно платят дань Москве. Разве не так? – Не сдавались послы.

– С этим пора кончать. У меня достаточно сил, чтобы всех князей сделать своими нукерами. Передайте это Абдулле-хану. – В словах Кучума звучала твердая убежденность в своей правоте и силе. Плечи его расправились, а в глазах светилась внутренняя уверенность. Перед послами сидел властный и могучий правитель. И они, переглянувшись, смолкли и покорно слушали, уже не вступая в спор. – Пиши, – кивнул Карача-бека. – «Я, правитель ханства Сибирского, предлагаю Абдулла-Багадур-хану дружбу свою на вечные времена, и пусть враги наши станут общими врагами. В подтверждение дружбы нашей отправляю ему подарки и благодарю за дары ко мне присланные». – Он остановился, посмотрел успевает ли Карача-бек записывать, и, пригубив из пиалы глоток вина, продолжал: – «В знак нашей дружбы прошу пять сотен воинов с добрым вооружением, и плата за них будет направлена вскоре. Сына же врага моего убитого, Бек-Булата, что находится в Бухаре, Сейдяка, прошу прислать в Кашлык под надежной охраной. За что в будущем и всех врагов друга моего, хана Бухарского, выдавать обязуюсь, коль они пожелают укрыться в пределах земли моей. Желаю многих дней счастливых другу моему, и да свершатся все благие помыслы его. Велик Аллах и велики дела его». – Кучум замолчал, тяжело вдохнув в себя воздух. Потом обвел всех уставшим взглядом и с видимым усилием встал, будто совершил тяжелую работу, зябко повел плечами. Поднялись и остальные, понимая, что на сегодня и так сказано достаточно, и большего от первой встречи не достичь.

– Благодарим хана за угощение и добрый прием, – поклонились послы и шагнули к выходу.

– Передайте воинам своим, что завтра будут состязания. Пусть желающие готовятся. Мои нукеры рады помериться силами с достойными противниками.

Оставшись вдвоем с Карачой-беком, Кучум некоторое время молчал, поигрывая желваками на скуластом лице, и оглядывал, насупившись, визиря, словно узнал его недавно. Но тот, не смущаясь тягостного молчания, смотрел открыто, не опуская глаз.

– Чувствую, замышляешь ты что-то за моей спиной, но зачем это тебе, не знаю пока. Или тебе плохо живется подле меня? Или переметнуться задумал к другому хану? Так ты скажи, может, разойдемся по-доброму. Я ведь не неволю. Скажи.

Карача-бек плотно сжал губы, сдерживая готовые вырваться слова, но быстро справился с собой и тихо проговорил:

– За что мой хан обвиняет меня в предательстве? Или я дал повод какой? Или не выполнил порученное мне дело? А если речь о Сейдяке, то стоит ли волноваться так? Будучи в Бухаре, слышал один раз, будто там он с кем-то из родичей своих…

– С кем?! – словно клинком резанул, встрепенулся Кучум. – Может, и Едигир там? А до поры до времени и это от меня скрывают? А как стану плох для вас всех, так его призовете? Отвечай!