Тайны расстрельного приговора

Преисполненный этими соображениями, Викентий Арсентьевич, плутая в потёмках, продвигался по проходу к заветному трапу, но резкий звук, похожий на громкий короткий крик, остановил его. Похолодела спина, и сердце сжалось, остановив дыхание. «Стар я стал для таких переживаний. Как согласился на эту поездку? – закружились тревожные мысли. – Как меня, закоренелого домоседа, самые длительные путешествия которого составляли утренние вылазки с Рексом, соблазнило отправиться теплоходом в такую даль? Ведь упирался, не хотел ехать, но приятель из Костромы замучил телефонными звонками и уговорил, заморочив голову этюдами и пейзажами на воде… Будь они неладны!..»

Додумать не удалось. Ещё один громкий крик и всплеск воды у теплохода заставили его вздрогнуть всем телом. Переборов страх, художник бросился к борту: на тёмной поверхности воды разбегались тревожные круги волн от неведомого, только что сброшенного с верхней палубы. А корабль уже летел вперёд, лишь мелко дрожал поручень бортового ограждения в озябших руках Мерцалова да той же дрожью отзывалась под согнувшимися его ногами палуба. Викентий Арсентьевич мешком завалился на бок и надолго онемел…

Из дневника Ковшова Д. П.

Взволнованный рассказ Дынина о фантастических зелёных человечках на острове меня не удивил – мало ли что привидится деревенским мужикам спьяну глухими ночами. Известные симптомчики алкоголизма – «белочки». Я раскритиковал Илью и уже начал забывать его причуды, но на днях он примчался ко мне в прокуратуру области снова, весь не в себе с теми же тревожными инсинуациями, ещё более одержимый, и разубедить его отказаться от поездки мне не удалось. Я подпёр головушку кулаками. Илья, оседлав стул напротив, взирал на меня, как, наверное, в своё время Картер в погребальную камеру с золотой маской Тутанхамона: с тоской и трепетной надеждой.

Затея мне не нравилась, но Дынин только что не дымился и производил впечатление нарыва, который если вовремя не вскрыть, натворит бед. Несомненно, подогрели его фантазиями местные чудаки, давно я его таким не видел. Последним аргументом, свалившим меня наповал и решившим исход нашей перепалки, было его отчаянное заявление, что в случае моего отказа он займётся этим один. Памятуя о его печальных подвигах во время поисков «Гиблого места», я махнул рукой и сдался. Шут с ними, с моими вечными бумажками, что громоздятся на служебном столе, подождут лишних два дня, ничего особенного не случится…

Если заниматься всерьёз тем, о чём рассказал Илья, ехать следовало под четверг, чтобы к вечеру быть на острове, а в пятницу во всём разобраться… Отпрошусь у Колосухина, возьму отгулы в счёт отпуска и махну с этим сумасшедшим, заодно и порыбачу на природе. В водоёмах вобла уже несколько недель не даёт спать местному населению: рыба только на песок не выскакивает, лишь ленивый с удочкой на берегу не сидит. Расслаблюсь и я, отдохну от нервотрёпки и суеты.

Илья взревел от восторга, едва услышал моё согласие. Ситуация из мрачной начала приобретать радужные оттенки.

* * *

Морда у Фоньки, никогда не просыхавшего от самогона, сама по себе была землисто-зелёной, а сейчас она просто пугала отсутствием крови и жизни. Выпучив глаза, он шептал что-то пропитым голосом, тыча рукой в кромешную темень за бортом нашей лодки. Проснувшись, я подумал, уж не посетила ли его нечистая сила. Подобное происходило не только с ним одним. Рядом, почти перевалившись за борт, дёргался мой приятель Дынин, тоже сражённый чем-то увиденным. Агафон растолкал его, очевидно, раньше.

Проникнувшись волнением и суматошными телодвижениями спутников, я повертел головой, но кроме черноты, окружающей лодку, ничего разглядеть не удалось. Хотелось спать, не иначе за полночь устроил нам побудку взбалмошный бузотёр.

– Бред какой-то, – зевнул я и сладко потянулся. – Не горячка у тебя началась, Фоньк?

– А я что-то вроде видел… – подавленно прошептал Илья, плюхаясь на сиденье.

– Пьяные галлюцинации налицо, – подытожил я, укладываясь на мягких фуфайках, сбившихся под боком. – Слишком ты легковерный, Илья, задурили деревенские фантазёры голову сказками.

Дынин удручённо помалкивал.

– Хорошо, что рыбалка вчера удалась, а не то зазря сорок вёрст по воде отмахали, – добивал я его больше по инерции, нежели со зла.

– Ну как же? – принялся заступаться за Дынина несломленный Афоня. – Вон, левей моей руки! Там огни были! Мамой клянусь!

– Сиди уж, – махнул на него раздосадованный Илья. – Налетел, словно ошалелый. Чего орал-то? Сон попортил. Ляг, успокойся.

– Давайте подгребём ближе к острову, Илья Артурович, – не унимался, ныл Фонька. – Здесь туман видимости мешает, вон как стелется над водой…

– Да, ночка удалась, прямо смоляная. Ни луны, ни свечки. В такие ночи только и шастать нечисти… – вяло, уже в дрёме подытожил я.

Сладкое забытьё охватило меня. Лодка ласково покачивалась, удерживаясь на якорях. Голоса Ильи и рыбака становились неясными, глухими, прозрачными.

Нет, что ни говори, современная жизнь не терпит нелепостей и заморочек насчёт нечистой силы, а вот в глухих местечках без этого не обходится. Вроде пришли на смену упырям и кикиморам инопланетяне и пришельцы, уже в год моего рождения американец Кеннет Арнольд объявил на весь мир, что обнаружил летающие тарелки, однако таинственная и страшная нечистая сила не покидает мир. То тут, то там появляются очевидцы чудес, выделываемых ведьмами и лешаками, после танцевальных вечеров, покуривая на завалинках и пугая девчат, парни в сёлах рассказывают о коварных привидениях и вампирах, жадных до человеческой крови и подстерегающих за углом. Что греха таить, сам таким был. В детстве, бывало, начитавшись всякой всячины, на спор с такими же горячими головами ровно в полночь отправлялся в полнолуние через всё кладбище. С одного конца на другое. И назад. Чтобы не уличили в трусости и хитрости, в обозначенном месте ещё днём, загодя, оставлялся какой-нибудь предмет. С ним и надо было возвратиться к спорщикам. Подумать только! До чего умудрялась детвора! Приходили в голову и не такие изощрённые проказы. Шёл, бывало, словно сомнамбула через причудливо разросшиеся кусты к большому глинистому бугру за околицей. До первого креста и могилы духу ещё хватало – знал, сзади дышат в спину любопытные приятели – а как зайдёшь на кладбище поглубже, да не приведи случай, споткнёшься и упадёшь, ноги становились чугунными, спина ледяной, а душа металась, прячась от ужаса в пятки. Куст, вцепившийся колючкой, обращался в цепкие лапы покойника, вылезшего из могилы, блеск луны на белой краске креста казался зловещим оскалом зубов скелета. Всё обмирало внутри и…

Подбросило меня на ноги то ли от собственного крика, то ли рядом кто-то вопил. Едва не вывалившись из лодки и устояв на коленках, я вцепился в Илью и Агафона, топтавшихся посередине нашего судёнышка. Орал Фонька, дрожащей рукой он указывал на что-то впереди. Тьма усиливала панику, мы вполне могли перевернуть лодку и очутиться в воде.

В войну паникёров расстреливали, и я, не раздумывая, огрел Фоньку по спине так, что тот лязгнул зубами и свалился с ног на днище. Это нас и спасло.

– Там! Там! Гляди! – продолжал орать он, тыча рукой вперёд.

И действительно, далеко в кромешной тьме передвигались зеленоватые тени. Казалось, они танцуют в пространстве, вспыхивая время от времени огоньками.

Там и располагался таинственный остров, возле которого по указке деревенских бракашей накануне вечером мы устроили засаду.

* * *

Первым, как ни странно, пришёл в себя Агафон, видно, моя грубая затрещина оказалась не только спасительной для всех, но и вовремя привела его в здравые чувства. Не дожидаясь команды, он начал судорожно выбирать якоря и налаживать вёсла.

– Я же вам говорил… – причитал он при этом. – Там они, черти. По ночам шастают.

Мы с Ильёй бросились помогать Агафону, но за вёслами он оказался первым.

– Тихо к берегу подойдём, – шептал Агафон. – Я тут все места знаю. Не спугнуть бы их.

– Подожди! – дёрнул я его. – А как же остальные? Наши со второй шлюпки? Надо дать знать Аркадию.

– Конечно, – поддержал меня Илья, – надо их предупредить… Вместе сподручней действовать.

– Всё нормально, – Агафон мерно опускал вёсла в воду, делая аккуратные гребки. – На второй лодке Буксир с Халявой. Они мужики тёртые. Не задрыхнут, как вы, городские. Если я и проглядел нечистых, то мимо Буксира им не проскочить. Сейчас к берегу подгребём, глаз даю, Буксир уже лодку свою пригнал.

Мы замолчали. Едва плескалась река под крадущимися вёслами в руках Агафона. Ни звука вокруг, словно всё вымерло. Мы с Ильёй, затаив дыхание, не спускали глаз со странных мелькающих зелёных теней с огнями, становившихся всё ближе и ближе.

– Что бы это могло быть? – толкал меня в бок Дынин.

– Браконьеры рыбу разделывают, – больше в голову мне ничего не приходило.

– Зачем им в такую глушь забираться? – не принял версию приятель. – Да ещё в такое время? Они спокойно тёмные делишки днём успевают творить. Здесь, в этой глуши, ни милиции, ни рыбоохраны не сыскать.

– Не браконьеры это, – твердил своё Фонька. – Мы с Буксиром огни приметили с месяц. Я же вам, Илья Артурович, рассказывал. Тоже поначалу думали: чужаки, без спросу забрались в наши места. Хотели их сами проучить. Не одну ночь караулили, но не везло, пропадают, словно заговорённые.

Агафон замолчал, настороженно огляделся, поднял вёсла. Лодка продолжала двигаться по инерции.

– Что-то мне будто померещилось, – вдруг поднял он испуганные глаза на нас с Дыниным. – Не слышали? Вроде голоса? Может, Халява с Буксиром рядом? Наши?.. Малость до берега осталось.

– Нет, – так же шёпотом в тон Агафону, повертев головой, ответил Дынин. – Не слышно ничего.

Я тоже покачал головой. Ни звука. Только туман стал заметно плотнее. Хотелось пить. Я облизал пересохшие губы. Огоньки впереди преобразились в зловещие расплывчатые силуэты: они перемещались, пропадали и появлялись снова. Что бы это могло быть? Откуда огни? Почему они пляшут или мечутся? Ответа не находилось. Совсем невесело жались мы друг к другу в лодке… Неизвестность, тайна – хуже всего. Именно они порождали в первобытных дикарях страх и ужас. Я читал об этом в мудрствованиях какого-то учёного мужа. Хорошо ему, бумажному червю, при свете у теплого камина за книжками рождать научные теории… Его бы сюда!..

– Когда мы их второй раз накрыли, – Агафон опустил вёсла в воду, подрагивая, зашептал: – Буксир остерёгся их ночью брать. Думали, свой брат – ловцы, а сколько их – не знаем. Вдруг не одолеть? Решили до утра подождать, сонными повязать. А утром бросились – никого. Обшарили весь остров – ничего не нашли. Сюда ещё до войны со всех ближних сёл, с островов покойников свозили, умерших от заразных болезней, калек бездомных, умом тронутых. Так и образовалось кладбище, где крест, а где – совсем ничего, их в общие могилы закапывали. А потом кладбище забросили, а острова этого остерегаться стали. Народ – ни ногой! Слухи бабки распустили про нечистую силу. Вот мы ночью однажды и наскочили! Огни сначала заметили… а потом разглядели!..

Агафон перестал грести, поднял из воды вёсла, прислушался.

– Что же это было? – не выдержал я. – Как же никаких следов после огней не осталось? Чушь собачья!

– Осталось, – буркнул рыбак, – разрытая земля на кладбище…

– Могилы вскрытые?

– А кто их знает. Свежие ямы. Кресты порушенные. Может, и могилы кто вскрыл? Может, покойники сами оттуда выскакивали. Не будем же мы проверять. Как всё это увидели, так дёру дали. И больше ни ногой, никому ни гу-гу. Вот Илье Артуровичу решили открыться. Буксир доктора уважает…

Агафон сунул весло Дынину, сам обезьяной проскочил на нос лодки и вцепился в видимые только ему ветки кустов. Лодка замерла. Мы прибыли к таинственному острову.