Холодно в небесах

– Чего ты хочешь, смертный?

– Я прошу у тебя Абсолютной Амнистии, Всемилостивейший, – прошептал Зиги, став на колени и опустив голову так низко, как только мог.

– Вот как? – усмехнулся Создатель, – С какого момента, по-твоему, я должен помиловать человека? С распятия? Или, может быть, с Первого крестового похода? Или с Варфоломеевской ночи? – Голос становился громче и суровее. – Не счесть смертных грехов ваших. Мне не хватит вечности, чтобы отпустить их.

Зиги затрясся всем телом. Казалось, что жизнь покидает его прямо сейчас. Невыносимые муки испытывал он, словно страдания всего человечества, перенесенные за тысячи лет, вошли в него и разрывали душу изнутри. Он едва дышал, кровь сочилась из ран и растекалась по телу. Губы потрескались и кровоточили, он с трудом мог шевелить ими, но из последних сил шептал:

– Прости, Господи, неразумных детей своих… Прости нас, Господи.

Зиги упал и лежал, не шевелясь. Его широко открытые голубые глаза смотрели в небо, туда, откуда сейчас на него спускался поток золотой энергии. Она касалась его, обволакивала тело, создавая защитный кокон, исцеляя раны и возвращая утраченные силы. Зиги забыл о времени и перестал чувствовать боль. Ему казалось, что он молод, совершенно здоров и абсолютно счастлив.

– Что это было? – удивленно спросил он, поднимаясь на ноги, как только сияние исчезло.

– Благодать, – задумчиво произнес Создатель. – Вы лишились ее, соперничая со мной.

В этот момент к Зиги вернулось то душевное состояние, которое мучило его несколько минут назад. А может быть, целую вечность тому. Он точно не знал. Тело не испытывало физической боли, на нем не было страшных порезов, даже следов крови нигде не осталось. Золотой свет полностью исцелил его. Но душа продолжала рваться, страдать и кричать от отчаяния и бессилия. Зиги воздел руки к небу и прокричал:

– Холодно в небесах, Господи! Спаси и согрей нас! Дай тварям твоим еще один шанс, яви свою милость. Молю тебя, Боже, спаси нас! – Зиги зарыдал и упал на колени, закрывая руками лицо.

Божественный облик приблизился и разверз перед ним бездну. И не было ей конца, и света в ней не было – одни только проклятия и страдания заполняли ее, предательства и убийства, алчность и беспощадность. И видел он разом все лица, проклятые и страшные, и не было им числа.

И была той бездной его душа…

Зиги очнулся в холодном поту, несмотря на то что в спальне было очень тепло. Рассвет еще не начался, и стрельчатые зарешеченные окна зияли чернотой.

Зиги колотило дрожью. Он сел на краю огромной кровати, пытаясь осмыслить увиденное во сне. Будучи по природе суеверным, советник придавал снам большое значение. Дурные ночные видения могли выбить его из колеи на целый день, и, напротив, светлые сны доставляли ему огромное удовольствие и прибавляли сил.

Кошмар был настолько реалистичным, что до сих пор удерживал сознание советника в цепких когтях наваждения. Зиги сидел на краю постели, свесив ноги; его густые черные волосы были распущены и касались середины спины; ночная шапочка слетела с головы и валялась рядом с подушкой; тесьма ночной сорочки развязалась и оголила безволосую грудь. Зрачки его были расширены так, что глаза казались черными, а не синими. Они блестели нездоровым блеском. Машинально Зиги сжимал в кулаке цепочку с крестом, висящим у него на шее, и бормотал еле слышно какие-то слова, среди которых различимы были только «абсолютная амнистия».

За окном помалу светлело – время приближалось к восьми, пора было завтракать и собираться в Сенат. Зиги с трудом встал и прошелся по комнате. Прикосновение босых ступней к мягкому ворсу шерстяного покрытия успокаивало. Советник походил на косматое привидение, неслышно скользящее в белой сорочке по замку. Пока он спускался в столовую, чтобы позавтракать, забыв на этот раз даже умыться, слуги, по цепочке передав весть о странном поведении хозяина, стояли наготове: сначала ему поднесли домашние туфли, немного ниже по лестнице – халат, так что к столу он появился вполне одетым. Стоило Зиги опуститься в кресло, как ему тут же поднесли чашу для омовения, заполненную душистой розовой водой, и мягкое полотенце. Пока он умывался, ему, осторожно расчесав волосы, собрали из них тугой пучок на макушке и проткнули костяной палочкой, инкрустированной перламутром, для поддержки.

Советник понемногу приходил в себя, но в теле чувствовалась разбитость – следствие плохо проведенной ночи. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на текущих задачах и поручил слуге предупредить Дэна, что ровно через полтора часа они выезжают в Сенат.

Подали завтрак: омлет из двух яиц, мягкий творожный сыр, тост со сливочным маслом и ежевичный джем, который советник обожал и ел каждое утро, намазывая им тост поверх масла. На столе стоял кофейник со свежесваренным кофе, а чашки со сливками для разбавления напитка не было. Заметив несоответствие сервировки, Зиги поднял взгляд на слугу, и тот мгновенно исправил оплошность. В другой раз советник непременно сделал бы замечание, но сейчас на это у него не было ни сил, ни желания.

Он пытался разобраться в потоке мыслей, стараясь понять, что мог означать его сон. Ему это удавалось плохо: только одно соображение прочно засело в сознании – сон был пророческим и не предвещал ничего хорошего в будущем не только Зиги, но и всему сообществу.

Обычно советник завтракал долго, так как любил этот прием пищи больше остальных и наслаждался каждым съеденным кусочком и каждым выпитым глотком. Но сегодня он не получал того удовольствия, которым привык начинать день. Потеребив вилкой омлет и выпив полчашки кофе, даже не притронувшись к тосту, он встал из-за стола. Слуга поклонился и посторонился.

– Что в западном флигеле? – спросил Зиги, на мгновение остановившись.

– Все в порядке, мой господин, ночь прошла спокойно.

– Когда ждать? – не меняя ровного тона, продолжал советник.

– В ближайшее время, мой господин, не сегодня-завтра.

– Сообщите мне сразу, как только… – Зиги не договорил.

– Непременно, мой господин.

Советник окинул слугу оценивающим взглядом, словно сомневаясь, что тот сможет выполнить его указание, и быстрым шагом поднялся на второй этаж, на котором располагались гардеробные комнаты.

Сенат собрался в десять утра. В назначенное время все девять сенаторов и двенадцать министров восседали в зале собрания. Не было только властителя. Кронс и Фрэн поделились с присутствующими вчерашним происшествием и тем, как на него отреагировал Вэл. Из их слов следовало, что ничего приятного сегодняшнее заседание предвещать не могло. Появившийся в собрании Зиги подтверждал самые мрачные опасения: советник крайне редко носил одежду траурных тонов – в черном его не видели никогда. Сейчас же все, включая сапоги и пальто, соперничало чернотой с сажей; даже любимый перстень был повернут камнем внутрь, опоясывая палец потемневшим от времени серебром. Зиги прошел на трибуны и занял место в третьем ряду, а не как обычно, в первом. Собравшиеся умолкли при его появлении и с напряжением ожидали прихода властителя. Вэл не появлялся.

Фрэн, будучи самым старшим в Сенате, вышел вперед и встал лицом к трибунам.

– Уважаемые сенаторы, министры и советник Зиги! – начал он скрипучим старческим голосом. – По регламенту, начало заседания совета не может откладываться более чем на полчаса ни по какой причине. Даже если началась бы война или, как сейчас, отсутствует главное статусное лицо. Властитель задерживается по неизвестной причине. Но мы здесь уже тридцать две минуты. Я считаю, что можно открыть заседание совета. Итак, мы собрались, чтобы обсудить положение дел на эту минуту. У кого есть полезные предложения?

Фрэн поворачивал голову то влево, то вправо, ища взглядом поддержку среди сенаторов. Желающих ответить на его вопрос не нашлось, и по традиции выбор остановился на Зиги.

– Советник, не могли бы вы вкратце доложить обстановку в сообществе на сегодняшний день?

Зиги поднялся. Взгляд его не выражал ничего, кроме рабочей сосредоточенности и готовности разгребать государственную рутину круглосуточно. Он медленно потянул вниз полы пиджака, чтобы тот безукоризненно сел на фигуре, поправил перстень, и черная печатка блеснула камнем безупречной чистоты.

– Вызываю министра финансов Филдинга для ответа, – размеренно произнес Зиги.

В четвертом ярусе поднялась грузная фигура министра, обтянутая темно-синим шерстяным костюмом. Он начал медленно спускаться по проходу к центру зала. Лысая голова Филдинга лоснилась и поблескивала под ярким светом огромной люстры. Когда он проходил мимо советника, тот представил, как огромный тяжелый бильярдный шар осторожно переносят на толстой подставке. И если бы этот шар не был наполнен множеством полезных соображений, Зиги было бы трудно оправдать существование такого вопиющего несоответствия, каким являлся ему внешний облик министра.

Наконец Филдинг встал рядом с Фрэном и подтвердил свою готовность дать отчет по любому вопросу ведомства.

– Что именно вас интересует, советник? – спросил он тонким, как у кошки, голосом, мало соответствующим внушительным габаритам его тела.

– Властитель назначил слушание по бюджету за истекший год на следующую неделю. Вы подготовили отчет? – спокойно, но строго поинтересовался Зиги.

– Конечно, советник. Мы хоть сейчас можем это сделать, – с достоинством ответил министр.

– Сейчас не нужно. Это дело следующего совета. Сейчас мне хотелось бы уточнить некоторые данные. Речь идет, собственно, о сбережениях граждан. Не могли бы вы, министр Филдинг, сказать, сколько примерно средств находится в резерве у людей? Сколько денег не расходуется, а лежит мертвым грузом на счетах и в копилках? Обладаете вы такой информацией?

– Конечно, советник, – широко улыбаясь, проговорил министр. – Вы хотите знать сумму в денежном выражении или процентном?

– Можно оба выражения? – улыбнулся Зиги в ответ.

– Разумеется, – с поклоном ответил министр. – Вам назвать общую сумму или с разбивкой по энглам?

– Назовите уже какую-нибудь, – менее приветливо ответил Зиги. Он начинал терять терпение от уклончивости министерских ответов.

Филдинг это почувствовал и сразу доложил, что в среднем до одиннадцати процентов государственных субсидий оседает на банковском счете работника и впоследствии не расходуется им, а переходит в пассивные накопления.

– Другими словами, мы имеем замороженными около двухсот пятидесяти миллиардов рублей в год? – быстро подсчитал Зиги.

– Двести шестьдесят восемь миллиардов, если сказать точно, – не без удивления произнес министр.

– Это колоссальная сумма! Нужно найти способ ее полезного применения. Вам не кажется? – Последний вопрос Зиги адресовал всем присутствующим и в знак поддержки услышал одобрительные отзывы.

– Но, господин советник, – растерянно заметил министр, – мы всего лишь три года назад провели полное и безвозмездное списание накоплений на обновление климата и с того момента официально перестали начислять проценты по вкладам. Если сейчас мы снова изымем все деньги, как бы не случились волнения в народе…

– Министр Филдинг, о каком народе, способном волноваться, вы говорите? – с улыбкой спросил Зиги. – Уж не о том ли, который живет на полном государственном обеспечении, имеет гарантированную работу и гарантированную же государственную субсидию? – С трибун послышались одобрительные смешки. – Мне кажется, или вы рассуждаете с позиций гуманизма, забывая о целесообразности и полезности предлагаемых нами решений? Или вы пытаетесь выдать желаемое за действительное? Тогда позвольте задать вам прямой вопрос: уж не желаете ли вы этих самых волнений?