Репликация. Книга первая

Торжественную речь о новой политической стратегии канцлер готовился произнести именно здесь, поскольку предназначалась она не только генералу Родригесу. Не до конца осознавая влияние прекрасных дев на свой разум, Зигфрид все же замечал, что его настроение улучшалось всякий раз, стоило ему войти в двери овального кабинета.

Сейчас канцлер позволил генералу занять одно из кресел, небрежно, но, как всегда, изящно указав на него рукой. Родригес сел, напряженно следя за передвижениями Зигфрида, неспешно выбирающего место, с которого его речь будет звучать максимально убедительно. Сделав оборот вокруг кресла генерала, канцлер остановился напротив Альфонсо так, чтобы зрительная ось проходила чуть выше его головы, точно попадая в зрачок левого глаза русалки Уотерхауса.

– Итак, дорогой Альфонсо, – дружелюбно начал Зигфрид, – пришло время определиться с нашими планами на будущее. Но прежде чем поделиться своими мыслями, я хочу узнать ваши.

Родригес привстал, но тут же сел на место под напором взгляда канцлера.

– Монсеньор, прошу меня простить, – робко произнес генерал, – я не совсем понимаю…

– Да, похоже, вы не понимаете совсем, – методично проговорил Зигфрид. – Что же делать? – спросил он сам себя вслух, не обращая на Родригеса никакого внимания. Канцлер снова заходил по кабинету, какое-то время взгляд его ощупывал стены, пока не зацепился за еще одну работу Уотерхауса, на которой две, склонившиеся над розовым кустом, девушки собирали цветы. Это была одна из самых известных картин художника под названием «Собирайте бутоны роз, пока май». Зигфрид мгновенно оценил ее название: это был призыв, подтверждение самым смелым его проектам, прямое указание к действию! Кроме того, работа была написана ровно триста сорок три года назад – зеркальная конвергенция его любимых чисел! – Собирайте расширенный совет! – вдохновенно воскликнул канцлер.

– Что? Расширенный совет, монсеньор? – не переставая удивляться каждой минуте дня, переспросил Родригес.

– Ну… как его?.. Правительствующий сенат! – раздраженно бросил Зигфрид. – Вы же меня поняли, генерал, к чему эти ненужные вопросы? Соберите сенаторов и министров немедленно! Через час я буду готов сказать свое слово соотечественникам.

– Слушаюсь, монсеньор! – отрапортовал генерал и с радостью покинул обитель прекрасных дев…

Через час правительствующий сенат в полном составе собрался в здании сената по чрезвычайному созыву единовластного канцлера Зигфрида Бер.

– Мои соотечественники и соотечественницы! Граждане Солерно! – провозгласил новоявленный глава государства, стоя на трибуне перед правительствующим сенатом. – Я думаю, это очень необычное явление, когда человек, после пятидесяти лет борьбы за право возглавлять свой народ, ни на строчку не пересмотревший за эти пятьдесят лет борьбы свою программу, предстает перед своими соотечественниками. Сегодняшнему собранию стоит вспомнить о событиях пятидесятилетней давности, когда власть в сообществе была захвачена иноземцами. Нам нельзя забывать о том времени, потому что тогда мы тоже были в центре тяжёлой борьбы. Наша борьба за власть в Солерно была столь же судьбоносна, как и борьба, которую мы ведём сегодня. Только в этом году нам стало ясным всё её значение, и если бы в две тысячи сто девяносто восьмом году я счастливым образом не спасся, переселившись в Небеса – эту клоаку мировой угрозы, и не взял бы их вместе с их тираном Вэлом Лоу под свой контроль, Солерно и сейчас осталось бы таким же, каким было – бессильной нацией с десятитысячной армией, которая обязательно была бы уничтожена… Но я всегда знал, что однажды вернусь и мир узнает нового правителя, мудрого и могущественного. Я всегда верил, что справедливость восторжествует. Я знал, что моя уверенность в победе – это пророчество, предначертание, данное мне свыше, а не просто слова, надежда на чудо; знал, что главный противник правильного миропорядка, та огромная сила, из-за которой все наши беды – Небеса с их алчным и непотребным правителем Вэлом Лоу. Вспомните заседание в парламенте месячной давности, когда я сказал: «Если Небеса воображают, что могут развязать мировую войну для уничтожения Солерно, то ошибаются: результатом будет не истребление граждан Солерно, а истребление небожителей и донных деградантов», – в зале Сената раздались робкие аплодисменты. Почувствовав себя увереннее, Зигфрид Бер продолжил, – Мои пророчества многие не принимали всерьез. Многие из тех, кто тогда смеялся, сегодня уже отсмеялись… а все те, кто еще смеются, вероятно, скоро перестанут это делать…

Раздававшиеся в зале смешки стихли…

***

– Я понимаю, Создатель, что сегодня – это то же вчера, но, клянусь, у меня дежавю: не могу отделаться от мысли, что жду Баденвейлерский марш.

– Не преувеличивай, Топильцин. Ты слишком драматизируешь.

– Послушай, что он несет! В сегодняшних обстоятельствах его замашки даже страшнее. Людей почти не осталось…

– Сегодня – то же вчера, – усмехнулся Создатель, – оставь это.

– Да сколько можно смотреть на его выходки?! – возмутился Топильцин. – Позволь мне упокоить его прямо сейчас: одним ударом избавим мир и его самого от мучений.

– Не позволю, – голос Создателя прозвучал категорично. – У меня на него свои планы, а ты, спасая потомков, исчерпал лимит возможностей вмешиваться в человеческую жизнь на тысячу лет вперед.

– Несправедливо, – беря себя в руки и возвращая внешнее спокойствие, – заметил Топильцин. – Не я один вмешивался – Бер тоже принимали участие.

– Согласен, – произнес Создатель и поправился, – на две тысячи лет вперед.

Топильцин замолчал. Спорить с Творцом было не только бессмысленно, но и опасно. Он с тоской посмотрел вокруг: все те же райские кущи, все то же божественное сияние светил – никакого разнообразия, ни одного непредсказуемого события, ни одной не разрешенной мысли…

– Бунт? – удивился Создатель, видя, о чем он думает.

– Нет, всего лишь тоска, – выдохнул Топильцин.

– Уныние – смертный грех, – заметил Творец с улыбкой.

– Так мы же бессмертны, – в голосе Топильцина слышалось почти что страдание.

– Что с тобой? В последнее время ты сильно изменился.

– Не смеши, Создатель. Сам знаешь, это не более чем иллюзия. Здесь все неизменно на веки вечные, – он попытался увести разговор в сторону.

– И все же: о чем печалишься, Топильцин? Сам накосячил и сам же теперь портишь мне настроение своим кислым видом.

– Накосячил? – Топильцин взбодрился, не в силах скрыть своего удивления. – Господи, откуда у тебя такие слова?

Создатель громко рассмеялся.

– От твоего наследничка. Забавный он у тебя, вынужден признать.

– Был, – мрачно отозвался Топильцин.

– Он и сейчас есть, – заметил Создатель.

– Разве это он? – возмутился крылатый бог. – Ничего не помнит, ничего не хочет… От того забавного, как ты его называешь, не осталось ровным счетом ничего. Лучше бы ты оставил его здесь, чем отправлять эту тень на землю.

– Это был его выбор.

Услышав слова Создателя, Топильцин замер, не зная, что думать.

– Ты дал ему выбор?! – с возмущением воскликнул он.

– Конечно, я всегда предоставляю людям выбор, – невозмутимо ответил Создатель.

– И между чем он выбирал? – с дрожью в голосе спросил Топильцин.

– Это несущественно. Важно лишь то, что он снова выбрал то же самое… Скучно, Топильцин. Почему люди считают, что у них есть какой-то долг? Зачем придумывают себе какие-то миссии, предназначения, а потом еще и начинают убеждать себя и остальных в том, что это якобы моя воля? Единственное, чего я им всегда желал и желаю, – наслаждаться жизнью и быть счастливыми. Ничего другого я же и не могу им желать… Ну вот, совсем тоскливо становится, Топильцин. А не сыграть ли нам разочек? – Творец мигнул. – Выиграешь – исполню одно желание.

– Нет, Саваоф, не стоит, – возразил Топильцин. – Я помню, чем закончилась моя единственная победа: целый век остался без твоего внимания, люди чуть не вымерли. Не хочу еще раз становиться причиной твоей меланхолии.

– Нашел, о чем вспоминать! Двести лет прошло, а ты все упрекаешь меня в минутной слабости.

– Я не могу ни в чем тебя упрекать, но ты и сам знаешь: минута для тебя – век для человечества. Поэтому играть с тобой больше не буду: выиграть не получится, а проиграю… не хочу об этом даже думать.

– А если я пообещаю сделать что-нибудь для твоего наследничка, все равно не будешь?

– Нет, – твердо сказал Топильцин. – И прошу тебя, давай больше не будем о нем.

– Как пожелаешь, – согласно произнес Создатель. – Но скажи мне: как тебя угораздило поместить модуль в Небеса?

– Ты же помнишь, как все пошло не по плану, – с досадой проговорил Топильцин, убеждаясь, что от этой темы Творец уходить пока не хочет. – Времени практически не было. Я испугался и не подумал, что Нина была в Солерно, когда все случилось.

– Ты не подумал, точно, – повторил Создатель. – Я один всегда за всех думаю.

– Кто ж мог предположить, что Вэл захочет сгореть над куполом?! – воскликнул Топильцин.