Эту ночь Вэл провел в жилище Абхи, не желая компрометировать своим присутствием семью, в которой жила незамужняя девушка. У старейшины дочерей не было, а его сыну соседство с чужеземцем потерей репутации не угрожало.
Абхи поначалу недоверчиво воспринял слова чужака о размыве плотины, сдерживающей поднявшиеся в реке воды. Он не поверил, что поселку грозит затопление, но все же согласился пойти посмотреть, как обстоит дело в действительности. Вэл предложил собрать всех, способных на тяжелую физическую работу, и сразу идти укреплять плотину, чтобы не тратить время понапрасну. Абхи его не послушал, а настаивать Вэл не посмел, и они отправились к запруде, прихватив с собой Виту с отрядом, Сапана и Митшу…
Утром, когда солнце только-только осветило горизонт, а община еще спала после напряженных ночных трудов, Сапан пришел разбудить Вэла. Он встал под дверью дома старейшины и дважды негромко позвал: «Пуруша, идти пора». Через несколько минут на улицу вышел заспанный, но не выспавшийся Вэл, повесил рюкзак на спину, взъерошил походя волосы мальчика и неуверенным шагом двинулся вслед за ним. Они молча прошли по длинной улице поселка и скрылись в мангровых зарослях…
Ведун ожидал их, сидя на пороге хижины и очищая скорлупу кокосового ореха ножом с искривленным лезвием. Плотную белую мякоть Маниш складывал в миску, сделанную из такой же скорлупки, а волосатую коричневую паклю – в небольшую плетеную корзинку, стоящую у него между ног. Не говоря ни слова, Вэл рухнул рядом на землю и вытянул налитые свинцом ноги. Тело его болело, голова гудела. Маниш протянул ему вскрытый кокос, и Вэл с жадностью стал пить сладковатое молоко. Второй орех ведун дал Сапану и показал мальчику, что тот может занять гамак.
– Позволь мне немного отлежаться, Маниш, – попросил Вэл изможденным от усталости голосом. – Мне кажется, я никогда в жизни не изматывался так, как в последние дни.
– Не выспался?
– Как-то не получилось, – улыбнулся Вэл.
– Пуруша поднял плотину, – раздался голос Сапана из гамака. – Всю ночь работали. Теперь вода не вырвется, деревню не затопит.
Маниш с удивлением посмотрел на Вэла, но тот закрыл глаза и ничего не ответил. Ведун скрылся в хижине, пробыл там недолго и вышел, предложив Вэлу перебраться внутрь и лечь на его кровать.
– Ты можешь лежать, это не помешает разговору. Можешь даже спать иногда, – с улыбкой проговорил Маниш.
– Спасибо, – отозвался Вэл. – Боюсь, если я сейчас лягу на кровать, сразу и усну. А я не спать к тебе пришел.
– Не спать, – подтвердил ведун, хитровато прищурив глаза. – Но одно другому не помешает. Пойдем.
Вэл с трудом поднялся, чувствуя, как тело ломает, а правая нога нестерпимо болит. Он сморщился от боли, и ведун заметил это. Маниш постоял, думая о чем-то своем, а потом объявил Сапану, что тот может возвращаться в общину, потому что Вела останется сегодня у него.
– Почему ты решил оставить меня? – спросил Вэл, ложась на кровать Маниша.
– Много причин, – проговорил ведун. – Тебе тяжело ходить, и я не хочу заставлять тебя приходить еще раз, а нам есть о чем поговорить… Видишь ли, Вела, – вздохнув, произнес Маниш, – не только я тебе нужен, но и ты мне. Может быть, ты не помнишь наш прошлый разговор, а возможно, ты тогда и не понял, что я тебе сказал о нашей новой встрече.
– Ты сказал, что мы еще встретимся, когда я потеряю путь.
– Именно, – улыбнулся Маниш. – Ты запомнил первую часть слов, потому что они были сказаны о твоем пути. Но ты забыл другие, – ведун затянулся курительной трубкой и замолчал, внимательно глядя на Вэла.
– Какие? Что я забыл?
– Что я не смогу начать свой путь, пока ты не придешь ко мне. Я ждал тебя много лет и уже перестал надеяться, что доживу до нашей встречи. Я должен стать санньяси,
– тихо сказал Маниш. – Но санньяси не может говорить, поэтому я ждал тебя.
Вэл смотрел на Маниша и мысли в его голове приобретали иное направление. Он думал о том, что для ведуна разговор с ним станет последним, а на самого Вэла это наложит обет молчания до конца его дней: он никогда больше не сможет произносить имя Маниша и говорить кому-то еще о том, что был здесь. Последняя встреча ванапрастхи должна стать последней буквально – память о ней следовало уничтожить. Это непременное условие перехода в последний ашрам.
– Знаешь, почему не все ванапрастхи становятся санньяси? – спросил Маниш.
– Не дожидаются того, кто возьмет на себя обет молчания?
– Да. Никто не хочет брать на себя обязательство, в исполнении которого не уверен, как и ответственность за последний ашрам, ведь если принявший обет нарушит его до того, как санньяси умрет, ашрам не будет пройден.
– А во мне, значит, ты уверен? – удивился Вэл, осознав, что Маниш выбрал его себе в помощники еще двадцать лет назад.
– Уверен, – твердо произнес ведун. – Ты же не откажешь старику в возможности очистить душу и больше не возвращаться?
Вэл смотрел на него в упор и ничего не говорил. Маниш тоже молча сверлил его взглядом.
– Я могу ответить завтра? – спросил Вэл. – Мне нужно подумать… и поспать, – добавил он с улыбкой. – Боюсь, я первым замолчу навсегда, если сегодня куда-то снова придется идти.
– Хорошо, – согласился Маниш. – Завтра сам ответишь, я не могу спрашивать еще раз.
– Я понял. Обещаю, что не уйду без ответа, Маниш.
– Спасибо, Вела, – лицо ведуна в этот момент странным образом выражало благодарность, радость, скорбь и надежду. – Ты не умеешь отказывать тому, кто просит о помощи. В этом твоя сила, Вела.
– Разве? Ты думаешь обо мне слишком хорошо, – усмехнулся Вэл. – И в голову не придет никому просить меня о помощи.
– Перестань, Вела, – оборвал его ведун довольно резко. – Не трать время на пустое. Посмотри на меня и услышь меня: завтра я никому ничего уже не скажу. Зачем же ты обсуждаешь со мной неглавное? Тебе надо вспомнить, а для этого придется всю пыль оставить за дверью. Не пыли сомнениями, Вела.
Услышав последние слова Маниша, Вэл вздрогнул. Они кольнули его откуда-то изнутри, на мгновение дав почувствовать что-то знакомое, но забытое…
В эту ночь Вэл спал так, как давно не спал. Лишь солнце скрылось, Маниш улегся на топчан, а Вэл остался лежать на кровати. Его предложение поменяться местами ведун отверг категорически, объявив, что кровати в его жизни больше не существует.
Вэл лежал и думал о том, что теперь в жизни Маниша не существует ничего кроме воздуха, воды в ручьях и реках, земли под ногами и того, что захотят дать ему люди, когда он будет проходить мимо них с миской для подаяния. Если захотят… Если не захотят, он останется голодным, потому что сам санньяси не может ничего просить, добывать себе пропитание иным способом тоже не может. У него больше не будет дома, получить приют под чужой крышей он сможет в исключительных случаях, но даже тогда не останется там больше трех дней. Он отрекается ото всего, чтобы полностью посвятить себя мыслям о боге. Вэл не мог отделаться от чувства жалости к Манишу, старому человеку, добровольно обрекавшему себя на тяжкое существование. Вэл даже подумал, что с его стороны было бы гуманнее убить старика, чем позволить ему умереть от истощения. Мысль показалась ему стоящей, и он заснул, держа ее при себе на всякий случай.
Утром Маниш разбудил Вэла пением гимна. Вэл прислушался к доносящимся с улицы словам:
…Время Дхармы пришло!
Нам ли, отпрыскам Великих Богов,
Риши и Ариев – Васиштхи, Даттатрейи,
Сидеть в невежестве и коварной иллюзии, марам поддавшись?
Вперёд, Дхарма! Прочь с дороги неведение,
Апатия, лень, безверие, тамас и болота желаний обман.
Теперь Время Дхармы пришло!
Ничто не сможет нас заставить свернуть с пути!
Нам ли, воинам духа, могучих аскетов
Потомкам, Созерцателям Вечности, Божественным творцам,
Чудотворцам – дизайнерам будущего,
Кудесникам мира, ткачам реальности новой, не достичь своих целей?
Прочь с дороги неверие, тупость, апатия,
Лень, сонмы мар и желания – клеши!
Время Дхармы пришло! Время Дхармы пришло!
Здесь и сейчас уже Время Дхармы пришло!
Маниш закончил петь и вернулся в хижину, широко улыбаясь.
– Проснулся Вела? – радостно спросил он, подавая ему надколотый кокос. – Выпей. Тебе нужны силы, Вела.
Вэл с наслаждением опустошил сладкое молоко.
– О чем ты пел, Маниш?